Со времени катастрофы прошло неимоверное количество лет. Хранители уже сбились со счета. Теперь вместо точных дат бытовал оборот «давным-давно». Ни о каком переселении больше не помышляли. Да и необходимость отпала, хаццка больше не плодились с прежней скоростью, и небольшое население острова могли с легкостью прокормить.

– Наверное, проще всего было бы забыть, – старик снова покачал головой, и мышь недовольно заерзала. – Остаться в дикости. Что нам теперь эти прежние знания? Никто не хочет нас слушать, никто не хочет что-то изобретать. Эти хаццка на берегу, они же не хотят ни о чем думать. У них есть рыба, есть фрукты, больше им ничего не надо. Мы ходим к ним, рассказываем, заставляем учить новые слова, но они не понимают, что означают эти слова, и забывают их. Мы, хранители, жалкие обломки прошлого. Но, пока мы есть, мы будем беречь. Что нам еще остается?

– И все же не очень понятно, – робко вступила Ретофа, когда приступ отчаяния у старика немного угас. – Как же с людьми?

– Да, – подхватил Таар более обстоятельно. – Почему лес реагирует на нас, если мы не являемся его хозяевами? Он подстраивается под наши желания и потребности, он вырастил для нас множество целебных растений. Твари никогда не возникают, если зверь нападает на зверя, но всегда, если человек нападает на человека, даже без намерения убить. В то же время тварь не защищает того, на кого напали, а просто бросается на всех без разбора.

– Сложные вопросы вы задаете, – вздохнул Инниц. – Так сразу и не придумать. Может быть, лес, не дождавшись нас, нашел себе других разумных существ и счел их хозяевами? Он ведь не просто чувствительный, он почти мыслящий, пусть он мыслит не так, как мы с вами. И вот он чувствовал себя покинутым, он ждал, никто не приходил, а тут вы…

– Наши ученые считают, что лес очаровали наши песни, – добавил Таар.

– А вот это возможно, – согласился Инниц. – Я не знаю, каким именно создали то дерево, но если принять буквально, что они практически записали в его память собственные характеры… Я, например, почувствовал бы расположение к кому-то, кто стал бы красиво петь. Надо полагать, – воодушевился старик, – что он признал вас как бы хозяевами. За неимением лучшего. Лес был создан, чтобы кому-то служить, на кого-то реагировать, вот он и стал реагировать на других разумных существ. Но у него не было установки на то, чтобы защищать вас. Он должен был защищать от агрессии. Поэтому при агрессивных действиях возникают… как ты их назвал? Твари? Вот они и возникают и нападают на всех, кроме хозяев. А хозяева – не вы.

– Вероятно, возникновение тварей от эмоционального напряжения – просто побочный эффект, – принялся рассуждать Таар. – Растянутая по времени агрессия. Несвойственные хозяевам черты характера, потенциальная опасность.

Стража, разумеется, интересовали в основном твари. Окажись здесь Мару, и не избежать бы длинных рассуждений о травах, становящихся целебными под воздействием леса. Однако обошлось.

– Кажется, мы и в самом деле узнали ответы на все наши вопросы, – Ретофа ошеломленно покачала головой. – Основное ясно, остальное можно додумать на досуге. Признаться, я не верила, что мы действительно узнаем. Очень хотелось, конечно, но кто бы мог подумать, что нам в самом деле просто возьмут и все расскажут, словами!

– Кто мог представить, – подхватил старик, – что однажды в мой дом придут существа с другого берега и расскажут мне, что легенда о лесе оказалась истиной! Я хочу узнать больше!

– Я расскажу тебе, дедушка, – вежливо, но твердо сказал Кайги, – но сначала я хочу послушать о своих родителях. Что произошло с ними?

– Тут я могу только строить догадки, – старик снова погрустнел. – Но ты имеешь право знать, почему они отправились в путешествие с грудным младенцем на руках. Дело в том, что твой отец был очень беспокойным существом. Ему хотелось воочию увидеть мифический лес на том берегу. Говорил: не могу верить пустым словам.

– Если бы он вернулся, он сообщил бы неутешительные новости, – заметил Кайги. – Лес нынче начинается слишком далеко от побережья. Но продолжай!

– Твой отец был настоящим изобретателем, совсем как прежние, – с горькой усмешкой продолжил Инниц. – Он придумал и вырастил огромный плод, из косточки которого и сделал лодку. Я завтра покажу вам, они до сих пор растут у нас. Но дело оказалось долгим. Пока рос стебель, пока вызревал плод, родился ты. Твои родители не знали, что им предпринять. Они боялись, что если не воспользоваться лодкой немедленно, косточка треснет.

– И правильно боялись, – вставил Кайги. – Лодка в конце концов треснула.

– Вот видишь. А они не знали, сколько продлится их путешествие, не понадобится ли им идти вглубь, не задержатся ли они. Они боялись, что вернутся к берегу, а плыть назад уже не на чем. Ждать созревания нового плода пришлось бы еще несколько лет. Но ты и тогда был бы еще слишком мал и для того, чтобы оставить тебя одного, и для того, чтобы ты мог полноценно участвовать в путешествии. И тогда они решили не откладывать. Твой отец опасался, что потом произойдет что-нибудь еще, что не даст совершить плавание, о котором он мечтал всю жизнь. За тебя они не особенно волновались. Ты родился крепким малышом.

Старик улыбнулся своим воспоминаниям, потом снова погрустнел и продолжил:

– Когда они отплывали, стоял полный штиль. Я говорил, что погода переменится, но они не верили. Но мои старые кости не подвели: то было затишье перед бурей. Вскоре налетел ужасный шторм. Я все гадал, успели они доплыть до берега или нет. Не должны были успеть. Когда они не вернулись, я в этом окончательно уверился.

На глазах старого хранителя выступили слезы, но голос не прервался.

– Дальше можно только догадываться. Говоришь, твоего отца в лодке не было? Вероятно, его смыло в море. Лодку могло отнести от берегов в открытое море, а потом прибить обратно. Тогда штормило беспрерывно, ветер постоянно менял направление. Может быть, он стал жертвой акул, когда пытался добыть пропитание в море. А может, он сам прыгнул за борт, когда понял, что им не выбраться, а запасы воды кончаются. Он был вполне на это способен, если бы думал, что это даст шанс тебе и твоей матери. Но ее это не спасло. Погибла она, вероятнее всего, от жажды. Не знаю, сколько времени их носило по волнам, но поймать рыбку она наверняка смогла бы. Вот только морскую воду пить нельзя.

– Но как же вышло, что я выжил? – неуверенно спросил Кайги. – Ведь я-то вовсе ничего не мог.

– Но твоя мать была нашей породы, – с явной гордостью сказал Инниц. – Разумеется, она изменила себя так, чтобы молоко не пропало в ее груди даже после ее смерти. Вся влага, которая в ней оставалась, пошла на твое питание. И это спасло тебя! Она могла бы гордиться собой.

У Кайги теперь тоже глаза были на мокром месте. Тогда люди, перемигнувшись между собой, решили, что пора уже предоставить родственникам возможность пообщаться наедине. Ретофа спросила разрешения развести костер снаружи, чтобы приготовить ужин, и старик позволил, строго велев соблюдать осторожность. Гости, пообещав это, вышли из дома.

Уже сгустились сумерки. Еще чуть-чуть, и вовсе будет не найти дров. Путники поспешно похватали сухие ветки, лежавшие поблизости. Хоть стояла такая влажность, что опасность возгорания стремилась к нулю, Таар все же снял с помощью своих способностей приличный кусок дерна, и в образовавшейся яме развели костер. Все проголодались и без возражений согласились с тем, что придется варить кашу.

– Ничего себе история, – подвела итог Ретофа. – Ладно хоть мальчишка нашел свою родню.

– Жалко их, – высказался Кайтен. – Взяли и вымерли. Еще и одичали.

– В противном случае они переселились бы на север, – резонно заметил Таар. – И наш лес никогда не был бы нашим.

– Ну, с ними-то мы смогли бы ужиться, – возразила Ретофа.

Потом развернулся спор на еще одну интригующую тему: мог ли лес повлиять на возникновение разума у предков людей. Ретофа утверждала, что это бы все объясняло. Воздействие леса различно на разные живые организмы, вот ящеров он сделал чрезмерно умными телепатами, а в людях зародил зачатки разума. Почему нет? Таару же эта идея решительно не нравилась. Ничего общего, говорил он, между разумом людей и мыслечувствительностью ящеров. Вот чрезмерную чувствительность следящих еще можно было бы объяснить воздействием леса, но это особенность некоторых, так сказать, мутация. Следящие – это единственная профессия, для которой требуется не столько склад характера, сколько врожденные способности. У остальных же людей все способности сводятся к тому, чтобы внушить нужный образ ящерам, и то некоторые обходятся (небрежный жест в сторону Кайтена). И как в этом случае быть с намеками старика о том, что в предках людей заподозрили разумных задолго до того, как было высажено дерево? Ретофа, уже разгорячившись, возражала, что ему это все показалось, и он это только что придумал, поглядев на своих гостей.