– Что-то случилось?
– Нет. Почему вы решили?
Я поднялась, и мы стояли рядом.
– Потому, что вы тут стоите и меня ждёте, – сказала я.
– Я видел, что вы пошли на набережную, и тоже захотел прогуляться. А потом не решился вторгаться в ваше одиночество… Вы пребывали в серьёзных раздумьях.
– С чего вы взяли? – Я засмеялась. – У меня озабоченное чело?
– Да нет, на вашем челе заботы не отразились… Но вы же всё-таки думали о чём-то?
– Человек всегда о чём-то думает. – Я направилась к своей скамейке.
– Смею вас разубедить.
– Вы имеете в виду медитацию?
– Не только это… Но вы сейчас не просто думали, вы решали проблемы. Я прав?
– Да. вы правы. – Сказала я, и во мне поднялось что-то, не слишком присущее мне, хотя профессионально хорошо знакомое. – Не вздумайте убеждать меня в том, что вы провидец или экстрасенс… или как там это у вас называется…
– У нас – это у кого? – Он улыбался.
– У вас, у тибетцев. – Мне становилось стыдно за себя, и я засмеялась. – Простите, это так… нервы…
– Вот-вот. – Сказал с улыбкой Андрей. – Я об этом. Что-то вас выводит из равновесия.
– Вам сказать? Или сами… прочитаете? – Я села на скамью и воззрилась на кладбищенский сад.
– Я не люблю вторгаться в чужое.
– Но умеете, правда?
– Умею. – Очень серьёзно ответил он.
Именно в этот момент мои интуитивные догадки обрели статус уверенности.
– Можно отгадать, когда вы впервые вторглись в моё?
– Отгадайте. – Андрей повернулся ко мне лицом и закинул руку мне за спину, положив её на спинку скамьи.
Это начинало походить на соревнование двух петушистых подростков.
– В понедельник, – сказала я так, словно озвучивала приговор партнёру по шахматам: «мат». – Когда я сидела вот на этом самом месте.
Он улыбнулся. Мне показалось – удовлетворённо и снисходительно одновременно.
– И в понедельник тоже. Но впервые это произошло гораздо раньше.
– Но мы знакомы только с понедельника… – Я была в замешательстве и не сумела этого скрыть.
– Это вы со мной знакомы с понедельника.
Андрей смотрел на меня с такой открытой улыбкой, словно говорил: ну, полно, хватит, оставим это, я сдаюсь.
Я, не находя, что сказать, молчала и ждала.
– Марина, – сказал он серьёзно. – Когда Сергей передал мне ваш с ним разговор по видеосвязи, я тут же ответил ему: это то, что нужно… – Он осёкся и смущённо извинился: – Вы уж простите за такую формулировку… Дело в том, что мы давно искали воспитателя для Егора… Я присутствовал при всех беседах. А потом вот улетел. Когда появились вы… Ну, короче, я сказал: это она. И не ошибся.
– Это чутьё, опыт или что-то ещё?
– И то, и другое, и третье.
В кармане зазвонил телефон, напоминая о конце занятий Егора. Почти сразу раздался школьный звонок.
Мы поднялись и направились к машине.
– Вы свободны в районе четырёх? Меня босс в офис приглашает.
– Я в курсе. Я отвезу вас, – сказал Андрей.
* * *
Без пяти четыре я вошла в приёмную. Секретарь предложил мне присесть и заглянул в кабинет директора.
Сергей Егорович проводил меня к низкому столику с креслами, давая понять, что разговор будет не совсем деловой, и для него требуется более непринуждённая обстановка. Он сел напротив меня, опершись локтями о колени и сцепив пальцы, тем самым вольно или невольно выдав волнение и напряжение.
Он молчал, я ждала.
Вошёл секретарь и поставил перед нами по чашке горячего чая, блюдце с тонко нарезанным лимоном и вазу с конфетами. Я поблагодарила его, а Сергей сказал:
– Виктор, пожалуйста, ни звонков, ни визитов. До семнадцати. И предупреди Сергея, что в семнадцать-пятнадцать мы выезжаем.
– Хорошо, – сказал Виктор и вышел.
М-да, подумала я, час на беседу – это серьёзно.
Сергей бросил кружок лимона в чай и слегка придавил его ложкой. Потом сделал маленький глоток. Поставил чашку и поднял на меня глаза. Он сидел всё в той же позе.
– Марина Андреевна… – Начал он. – Я нервничаю, как вы видите.
– Я тоже, – улыбнулась я. – Может быть, даже больше, чем вы.
Это была уловка.
– Правда? – Усмехнулся он. – Вы-то что? Впрочем, понимаю… босс вызвал в офис, сам сидит, молчит, нервничает…
Перебивка сделала своё дело: Сергей заговорил, хоть и волнуясь, но связно и делово. Иногда он делал долгие паузы – то ли для меня, чтобы я усвоила сказанное, то ли для себя, чтобы собраться.
– Начну с того, что я вам бесконечно благодарен за сына. Вы делаете чудеса… Не перебивайте меня. И не пытайтесь разубедить, результаты вашей работы очевидны. Так вот, мой сын… Он рос без матери, им занимались бабушки-дедушки. Сам я занимался бизнесом. Когда я опомнился, что ребёнок – это не кошка или собака, которых можно отдать в добрые руки, ему было уже девять. Он был порой совершенно неуправляем. Наступали затяжные периоды, по неделе, по две… Тогда казалось, что это навсегда… Все его хорошие и просто редкие качества перечёркивались диким необузданным поведением, дерзостью… А ведь он очень чуток к чужим переживаниям, очень отзывчив и даже жертвенен…
Сергей Егорович говорил, словно по писаному – в том смысле, что все черты характера Егора и его поведение укладывались в классическое описание тех самых, новых детей, которые с конца семидесятых, начала восьмидесятых годов стали появляться на всех континентах. Мы с мужем занимались этим феноменом вдвоём, и его диссертация, так и оставшаяся незащищённой, всё ещё не отпускает меня…
– Я забрал Егора к себе, невзирая на вопли родителей. Аргументов против у них хватало, как вы понимаете… Но у меня уже было крепкое дело, стало быть, деньги, был удобный дом… появилось какое-никакое свободное время. Но нам с Егором не хватало того контакта, который естественен в случае, если ребёнок растёт с отцом. Да, номинально я числился его родителем, но я не знал своего сына. Я, конечно, был в курсе, какое он любит мороженое, какие игрушки, какие одёжки, но не больше. – Сергей замолчал, отпил из чашки и, поставив её на место, откинулся на спинку кресла. – Вы можете спросить: почему я не женился, не привёл в дом женщину, которая смогла бы, если не стать матерью моему сыну, то хотя бы помочь в его воспитании.
Он поднял взгляд, я смотрела на него очень внимательно.
– С вами удивительно легко… – Сергей улыбнулся и продолжил. – Вчера утром, за завтраком, Егор сказал мне вот что. – Он снова помолчал и отпил из чашки. – Егор сказал: папа, женись на Марине Андреевне, я хочу, чтобы она стала моей мамой.
Я опустила глаза и едва сдерживала слёзы. Конечно, ещё до того, как Сергей закончил фразу, я знала, что услышу именно это. Передо мной пролетели события последних дней: не во всем понятное мне тогда поведение, взгляды, вопросы и просьбы Егора – и сложились в цельную картину, финалом и квинтэссенцией которой стали только что произнесённые его отцом слова.
Сергей выждал, когда я справлюсь с собой.
– Я женился бы на вас… – Он осёкся. – Простите!.. Я хочу сказать, что так или иначе я сумел бы… или очень постарался бы сделать всё, чтобы завоевать вашу любовь… Я полюбил бы вас… не по просьбе сына, поверьте, вы восхищаете меня… во всех отношениях… – Он смотрел мне в глаза. – Так вот…
Его волнение стало слишком очевидным. А у меня вдруг возникло давно забытое состояние дежа-вю… Я знала, что сейчас скажет Сергей Егорович… Даже озноб пробежал под кожей…
– Возможно, вас шокирует моё признание… Но мне кажется, вы должны понять… Насколько я вас знаю… Я уверен. – Он сел в прежнюю позу: локти на коленях, пальцы сплетены. – Всё дело в том, что я… я гомосексуален. Да… Единственной – первой и последней – женщиной в моей жизни была мать Егора. Тогда я не вполне осознавал себя другим, хотя испытывал дискомфорт от непонятных мне устремлений. Думал, молодость, желание всё перепробовать… пройдёт… Потом понял, что это не блажь. – Пауза. – Но я жил один. Романов долгих не заводил… Ладно, это моя история, а я сейчас не об этом… – перебил он себя. – Я думал ночь и два дня, что же делать, что же сказать Егору… Первой мне пришла идея фиктивного брака. Впрочем, его не так волновал бы штамп в паспорте, конечно, ему нужно, чтобы мы стали семьёй. Да… ещё ему нужна наша свадьба… красивая, как в кино, сказал он, со множеством гостей. Тогда я бы объявил, говорит, в школе, что Марина Андреевна – моя мама… – Голос Сергея дрогнул. Он снова глотнул чаю. – Егор очень любит вас… и гордится вами… вашей дружбой. Как-то он спросил меня: почему Марина Андреевна живёт отдельно? Я сказал, что так ей удобней. А почему она спит в своей комнате, когда остаётся у нас, а не в твоей спальне? Я сказал, что в одной спальне мужчина и женщина спят, только если они муж и жена… Вот он, видно, думал, думал, и придумал…