– Прекрасно! – Вдруг прервал ее тот мужчина, вставая со своего места.

Девушка растерянно продолжала стоять у трибуны. Незапланированное появление мужчины в этой сцене вызвало всеобщее оживление и перешептывание. Он вальяжно двинулся к малышке, обнял ее за плечи и заговорил:

– Прекрасное выступление! Как важно все-таки в нашем деле рассматривать проблему с разных сторон! Давайте поблагодарим нашу замечательную …

Реальность перестала существовать для меня. Слова растянулись как нить и потеряли свой смысл. Только что сидящие люди превратились в размазанные черные силуэты, выкрикивающие какие-то бессвязные звуки. Я видел лишь алое облачное пятно на лице этого мужчины. Меня охватила дрожь и по телу пробежали жуткие колючие мурашки. Я закрыл глаза руками, потер их и вновь посмотрел на мужчину. Облако исчезло. Я выдохнул, но все же выбежал на улицу, пытаясь отдышаться. «Это не может повториться. Только не сейчас». Я чуть было не поддался панике, но вовремя взял себя в руки. Присев на ближайшей скамейке, я осознал, откуда взялось то тошнотворное чувство. На меня нахлынула волна воспоминаний.

***

– Ты сам не свой сегодня! Что-то произошло? – Спросил меня друг, попивая виски с колой с таким отвращением, словно его силком затащили в этот чертов бар. Его лицо было измазано майонезом от сэндвича, и выглядело это жутко противно.

Как вы поняли, мы сидели в самом популярном и дорогом заведении нашего города поздно вечером. Это одно из мест, куда собираются молодые мамочки днем, а подростки вечером. Место, где праздновались все дни рождения в округе. Место, куда приходят пообедать от самых низших слоев до управленцев только потому, что оно единственное приличное в городе. Такие места я обычно называю нецензурным словом. Вы должны меня понять.

Музыка глушила всю оставшуюся во мне неуверенность, погружаясь глубоко в сознание и оставляя там свои невзрачные образы. Я глупо помешивал в руках бокал вина, бессознательно разглядывая точку на дальней стене, и вслушивался в биение собственного сердца. Оно бушевало.

– Мне отказали в издательстве, – сказал я тихо.

– Ты серьезно?

– Да.

– В какой раз уже? – Спросил второй друг, откинувшись на спинку кресла.

С ним сидела его девушка, вульгарно жуя жвачку и раздувая огромный шар размером с половину ее лица. В один момент мне хотелось плеснуть в нее вином и увидеть этот растерянный, агрессивный взгляд. Но это оставалось за гранью моей смелости.

Все вокруг превращалось в бессмысленную вереницу похоти и разврата, отчего меня одолела тягостная грусть. Похоже, моя душа начинала стареть раньше положенного времени.

– Я не помню, – ответил я совершенно безразлично, хотя в голове и вертелось двадцать три, двадцать три, двадцать три…

– Это ничего не означает, ты же понимаешь?

– Конечно…

– Все еще впереди.

– Да.

Таким образом складывался любой наш диалог. К тому времени, как мы находили более или менее объективные темы для разговора, терялось само желание вести общение. Мнимое безразличие моих друзей порой поражало.

– Ты очень умный и начитанный. У тебя хорошие книги, – подхватил первый друг, не прочитавший не то чтобы мою книгу, но даже самый крохотный рассказ.

– Это мы должны убиваться. – Продолжил второй. – Мы вообще ни на что не способны. Особенно я. Всю жизнь просиживаю в комнате перед настольным теннисом. Я даже не играю, а просто смотрю, понимаешь?! Я вряд ли смог бы писать хоть что-то похожее на твои произведения.

– Тебе и не надо, – ответил я. – У каждого свои интересы, и каждый на что-то способен. Мы не обязаны равняться друг на друга.

– А как иначе критиковать себя?

Внешне он напоминал общипанного страуса. Но это было лишь его лицо – узкое, вытянутое с огромными выпуклыми глазами и нелепо сбритой бородкой. Без толики вранья скажу вам, что шея его была настолько худощавая и длинная, что под нужным углом напоминала швабру, обтянутую кожей. Конечно, его харизма, поставленная речь и нетипичный хриплый голос притягивали к себе женский пол, но все-таки каждую минуту мое беспокойство о целостности его тела росло. Вы когда-нибудь видели высокий деревянный столб, вдетый в землю лишь наполовину нужной длины? А что если начнется ураган, насколько сильно вы будете переживать, чтобы этот столб ненароком не упал на вашу машину или ваших детей? В любом случае, за шею своего друга я переживал намного сильнее. Именно такой эта шея и была. Длинный деревянный столб во время бушующего урагана.

– У вас хотя бы есть девушки, – продолжил ныть первый друг.

– У меня нет девушки, – перебил я.

– Да, но были ведь. Я всю жизнь прожил один. Мой жирный живот отталкивает всех и все.

– Зачем ты тогда ешь?

– Мне нравится еда, я не хочу себе ни в чем отказывать. Но это меня погубит. Кажется, жизнь не удалась.

Как вы уже поняли, он был достаточно упитанным человеком. Я бы даже сказал, слишком упитанным. Страсть к еде порой переходила все дозволенные границы, но эта проблема не заботила его ровным счетом никогда. Все эти фальшивые наигранные сопли, которые он изливал в том баре, выступали лишним доказательством его непримиримого противоречия. Он думал, что причина отсутствия девушек в его жизни – внешний вид. Мы то со вторым другом прекрасно знали, что не внешность отталкивала дам, а его вытекшие на помойку пустые мозги.

Продолжая судить своих друзей, я понимаю, что был не лучше них. Они отлично подстраивались под фразу «из крайности в крайность», а сам я чувствовал себя самым последним и самым никудышным предком Чехова, который вряд ли обрадовался бы такому правнуку.

– Это не причины, чтобы жаловаться на жизнь, – сказал я. – Что за глупости?

– Ты все время затыкаешь меня.

– Потому что ты жалуешься на свою жизнь без всякой веской причины. Это выглядит ущербно.

– Неужели мне нельзя хотя бы притвориться несчастным человеком?

– Тебе не хватает внимания?

– Нет. Просто я такой человек. Меня должны жалеть.

– Вряд ли тебе что-то должны в этом мире.

– Да что с тобой?! Почему ты такой грубый?!

– Ему отказали в издательстве, идиот! – Выкрикнул второй. – Оставь его в покое хоть на минуту.

Если бы в тот момент выключили всю музыку в баре, то, возможно, удалось бы услышать, как злобно урчал живот моего первого друга. Конечно, вся прелесть состояла не в этом, а в том, насколько агрессивно порой мы воспринимали совершенно безобидные слова.

– Пойду закажу себе бургер, – ответил он и нехотя поплелся к ближайшему официанту.

– Сколько можно такое терпеть, – сказал я себе шепотом, наблюдая, как неуклюже он пытался втиснуться между столиками, когда рядом с ними расстилался широкий удобный проем.

– Не обращай на него внимание. Ты же знаешь, он только о еде и думает. Думаю, даже перед смертью он успеет съесть свой самый любимый бургер, – сказал второй друг.