12. Ирина.

Сама не знаю.

В бойкой схватке, схлестке

кто мог бы уследить момент удара,

толчка. Я, может быть сама, в своих

запуталась ногах, я поскользнулась -

как в тапках неудобно воевать,

как в кухне много смерти притаилось:

углов, ухватов, сковородок старых

чугунных, острия ножей и вилок -

устремлены в грудь, в сердце, в глаз, в затылок.

13. Ирина.

И что теперь? -

Теперь, действительно, тебе верна,

теперь, действительно, тебе супруга,

теперь, действительно, двоим весна -

сомкнулись дуги нашего круга

на все, какие здесь есть, времена.

14.

Всё же я не понимаю,

тут какие веры сбылись,

чьи пророчества сказались,

эти области тумана,

чьим скупым облиты светом,

кто мы, видящие это.

Тут не то, как нас учили

сребролюбые монахи,

тут не так, как слухи были

в еретических собраньях,

как бессонными ночами

в умных книгах открывали -

желтые листы меняя

перед взглядом утомленным.

Одинаковы, куда ни

двинься ветры и туманы,

никуда нет притяженья,

нет запретных направлений,

оцени, как мы свободны,

хочешь - по ветру развейся,

хочешь - белым стань туманом,

хочешь стань столбом в средине

неустройства неземного.

Мало у души ледащей

атеиста сил, чтоб ужас

чувствовать и зренье бога.

15.

Я думаю, что можно и воскреснуть...

Представь мы выйдем

отсюда к свету. -

Облаком летучим?

бесформенным?

Мы что теперь такое? -

Мы две души в посмертном непокое.

16.

И мы пошли, не трудно и не быстро

передвигаться по таким угодьям,

угольям...

Шагаем, да болтаем, да поём

походные, какие помним, песни,

да вспоминаем старые дела,

то усмехнемся, прослезимся то,

поддерживаем на путях друг друга,

точь в точь как старых, верных два супруга.

17.

Потом была вода, движенье волн

и наше в них движение, бурлила

зияющая влага, замедлялась

и наших душ нагих едва касалась,

составы обновляла их, на них

холодной, серой плотью оседала,

текла вода, движенье согревало.

18.

Мы вышли к свету, если это свет

и если это мы и если время

в пути определяет расстоянье

между небытием и бытием,

когда меж ними разница есть, если

способны мы к обоим...

Свет, палата

больничная, шатаюсь. Что на мне

какая-то хламида, ты одета

прилично. Выбираемся наружу,

дождь хлещет, я иду, бреду по лужам

в размокших шлёпанцах, ты тормозишь машину,

усаживаюсь. Тесно. Я гну спину...

19.

Да. Тесно, как в гробу. Но запах едкий

бодрит духов и пота от соседки,

но вид Москвы вечерней в час дождливый

дает смятенным мыслям перспективу,

и дрожь берет и глупая улыбка

с лица не сходит. Никакой ошибки...

20.

Да сколько же тут пыли? - прочихалась -

Давно я не был дома. - Хоть бы нанял

уборщицу или позвал Марину,

ей что, ей не убудет. - Сделай чаю. -

Сейчас. - Есть сигареты где? - Не вижу.

ЗабрОдившую выплеснула жижу.

21.

Бычок окаменелый разгорался

с трудом - вонял и гас, но пара горьких

затяжек удалась - глотаю дым

и кашляю, и чувствую живым

себя... И на тебя смотрю уже

задумчиво...

22.

Как ты бела, бледна, прижмись ко мне

пугливым тельцем, я знакомой плоти

изгибы повторяю, под ладонью

вот трепетное, робкое тепло,

ворочаюсь с тобою тяжело.

Ну, смерть, где твоё жало, сила - а?

После любви лежишь - светла, тиха.

23.

Что было - без ущерба, без прибытка

оставило тебя... нас... - Мы теперь...

мы можем не бояться... - мы с тобой

одни с богатой памятью такой

на белом свете. Мы среди наивных

пугливых неумех дел смерти, жизни.

И что нам может угрожать? Кто враг

столь умудренным, претерпевшим так.

24.

По документам - будто ничего

и не произошло, нас среди мертвых

не записали, не переписали

имущество и значит можно жить

не опасаясь, а знакомых мало,

кто знал о нас - о наших таковых

последних обстоятельствах - Марина?

звонила пару раз, я не ответил

она тебе - как догадалась? А?, -

а говорили очень не умна.

25.

Тут поумнеешь, если все твои

разваливаются любые планы,

распалась связь времен - и даже хуже -

все мертвые, которых убивала

все вот они - осталось преступленье,

вина и кара - отняты плоды -

все каторжные, смертные труды

ничто и втуне. Вот сиди, считай

какая вероятность у событий

грядущих. Мертвецов жди бодрой прыти,

становятся небывшими дела...

Но их оценки в смысле зла?

Добра?

26.

А ну как есть какие-то у ней

улики, доказательства. Конечно,

как обвинить меня в убийстве той,

кто вот она жива, шустрит по кухне,

гремит посудой, подгорает пища,

хлобыщет дверцами,

то соль, то перец ищет,

как обвинить ее, отраву сыплет,

готовит борщ - кипит густая жижа,

попробует и сплюнет - я глотаю

и за добавкой миску подвигаю.

27.

А все ж таки скандал нам не с руки,

извилисты, темны, глупы, опасны

пути у правосудия людского,

российского.

На меньших основаньях приговоры

бывали смертные - в такую злую пору

особенно - страна сошла с ума

и всё ей скорбный дом, всё ей тюрьма

и мертвецы взошедшие на землю

не внове ей, сама она такая

шалящая по свету мертвечиха,

стоглазое, привязчивое лихо.

28.

Марина...

А ведь ей хуже, чем нам... Мы с тобою

что видели - не поняли, но всё же

запомнили и чудо было нам

дано спокойно, явно, протяженно,

с своей какой-то логикой. Не так,

чтоб можно было за кунштюк принять

дарованную двум нам благодать.

29.

Она ж жила спокойно и ничем

не заслужила эдакую встряску,

меня любила? - это да, любила,

но той любви для чуда не хватило.

И надо ж так попасться ей в чужие

дурные обстоятельства - тут кто

умом не тронется, не усомниться...

Не станет ошибаться, торопиться.

Наделает дел, привлечет внимание!

Предупредить, унять ее заранее.

30.

Как нож по сердцу, скрежет по стеклу

такие встречи - в старую вползть кожу

змее преображеньем обновленной,

играющей под солнцем золотистым

узором переливчатым - свет в цвет

свободно переходит, протекает

змея ползет - к вершинам доползает,

которые достичь никой полет

дрожащим, теплокровным не даёт.

31.

Узнать мне от нее какие были

подробности, диагнозы, еще

пожалуй место, (где-нибудь скромнее,