В России бы давно сказали, мол, плати штраф и свободен, потом поделили полученные деньги и купили что-нибудь в подарок родным, да и себе. А немцы принялись скрупулезничать. А время-то уже далеко за полночь…

Российский мужик, егерь, не привыкший к тупому следованию долга, и сам изредка за весьма скромную плату позволявший браконьерам отстреливать зверье, подошел к таможенникам и давай им выговаривать с обидой. Причем его жесто-слова приобрели поразительную доходчивость.

– Бог с ней, этой шкурой, заберите ее себе, своим фрау и киндерам (он махнул рукой куда-то ввысь, в потолок, после сделал умиленное лицо и повел ладонью по воздуху так, словно погладил детские головки). На фиг она мне нужна, коли столько проблем? – вопросил он, свернул кукиш и выразительно на него плюнул. – Дарю, презент, майны фройнды (величественно развел руки в стороны и поклонился).

– Нихт… – загоготали таможенники и замахали руками, формируя ими вполне понятные кресты. – Не можем принять, сейчас все выясним (постучали костяшками пальцев по столу)…

Время шло. Друг заволновался, за руку мужика потянул и зашептал:

– Ехать еще прилично. Опоздаю, у меня неприятности будут. Бросай шкуру.

Мужик опять к немцам:

– Цигель, цигель! (показал пальцем на круглое стеклышко часов) Считайте, не было проблемы. Нихт проблем (провел ребром ладони по гортани). Я ее в машину положу (изобразил, что хватает шкуру и тащит к машине), отъеду назад (кулак с выставленным вверх большим пальцем бросил к плечу и двигателеподобно заурчал: «бр-р-р»), в реке утоплю или выброшу на обочину (пнул по воздуху и будто бы посмотрел вдаль, приставив ладонь ко лбу). Давайте сюда…

– Номер не пройдет, – загоготали таможенники, поглаживая ребром ладони локтевой сгиб. – Как вернешься, должен показать документ, что шкура сдана туда, где получил…

– Да где ж я того медведя искать буду (покрутил указательным пальцем у виска)? Не живой он, – мужик схватил себя за горло и вывалил язык. – Да неграмотный был, какая ж с него подпись? (хлестко ударил внешней стороной ладони о внутреннюю)

– Должна быть бумага, а кто тебе ее напишет, (офицер махнул рукой, как рубанул, мимо застегнутой ширинки) медведь или президент, для нас значения не имеет.

Накалились международные отношения до предела, запахло третьей мировой войной… Мужик нервно, но приветливо скакал вокруг, показывая, как охотился на медведя, и покрикивал на непонимающих таможенников, которые нелепо улыбались, как бы извиняясь, что не понимают по-русски:

– Шкуры, шкуры…

Вдруг раздался звонок…

Оказалось, что в ближайшей истории Германии не было прецедентов с провозом медвежьей шкуры. Видимо, медведи в тамошних лесах перевелись.

В России, хоть и закон на твоей стороне, но коли пришлось служивым повозиться, то они к чему-то другому придрались бы, чтобы штраф выбить. А на немецких таможенников вроде как просветление нашло.

– Раз не запрещено провозить в Германию шкуры, то можете забирать трофей и ехать дальше (они дружно развели руки в стороны, сделав сконфуженные физиономии, и махнули правыми руками, гоня ветер вперед)…

***

Семеныч дослушал Штейтинга на той ступени вежливости, когда хочется перестать вежливо улыбаться и дать в глаз назойливому рассказчику. Единственное, что его удержало от грубости, – это приятные на ощупь доллары.

«Предприятие акционируется, возможно, мою должность сократят. Полечу, как выкуренный бычок с балкона, благо запасной балкон заготовлен. Есть вариант, что возглавлю налоговую полицию маленького нефтяного городка. Она вот-вот сформируется. Дружок мой, Закоулкин, с которым мы в отделе по борьбе с хищением социалистической собственности, ОБХСС, не один пуд соли украли, наверх, во власть, пробрался и обещал. Есть и другая сторона. Как только госпредприятие станет частным, я не попаду под уголовную статью, касающуюся этих продуктов. «Субъектами должностных преступлений не могут рассматриваться лица, занимающие должности, связанные с выполнением работ в негосударственных предпринимательских структурах» (эти строчки из Кодекса Семеныч выучил наизусть). Пусть грузят, что хотят», – такие мысли быстро промелькнули в голове Анатолия Семеновича Ворованя, и он родил заключение:

– Грузите. На Севере не то едали, а тут голимый импорт. Престижно. Порченое, непорченое – все разгребут с прилавков, где одни соленые огурцы рядами, да тощие одеревеневшие курицы. Что вы хотите? Глухомань! Кто знает, как немецкая колбаса с сыром пахнут?

Семеныч надеялся, что ягельно-рогатая тишина маленького нефтяного городка спишет все. Он кинулся по блестящим немецким магазинам в поисках подарков для родственников, а потом – домой…

***

Штейтинг отправлял германский сыр с колбасой машинами срочно, пока в потрясаемой перестройкой советской стране не передумали насчет контракта.

Новость озвучил Кошельков на планерке:

– Машины пошли. Вам, Воровань и Золотуха, выпала большая честь – встретить товар…

Семеныч как услышал, так обмер. Ему до смены работы оставался еще минимум месяц, а до перевода государственного нефтегазодобывающего предприятия в частное – и того больше. Если продуктовый скандал возникнет до акционирования, то у Семеныча могли возникнуть неприятности, но от приказа не спрячешься.

На волне лозунгового порыва Семеныч с Нинкой вылетели в Москву. Нинка уснула уже на взлете, широко разложив пухлые, словно подушечки для иголок, ладони по подлокотникам. Ей снился инопланетянин, читавший стихи:

Под синей гранью неба,

Вдали скоплений звезд

Растут колосья хлеба

И жизнь несет свой пост.

На круглой, малой крохе -

Земле – сестре миров,

Колдуют люди-боги

И нет других богов.

– Вселенная похожа на огромный многогранный алмаз, и ваша планета образует лишь одну микроскопическую грань… И мы, стоя в центре алмаза, видим, чем вы занимаетесь, все видим… – говорил он Нинке, укоризненно покачивая глазками на длинных тоненьких усиках. Нинка чувствовала, как голова от этих слов у нее разбухает, и она изредка шумно, но безрезультатно пыталась сглотнуть….

Семенычу не спалось, он спешно обдумывал детали новогодней операции с продуктами. Протухшие местами сыры и колбасы могли разнюхать уже на московской таможне, и тогда заваленное дело, как неаккуратно срубленное дерево, могло придавить самого Ворованя. Надо тянуть с растаможкой, растаможивать продукты надо на Крайнем Севере. Это ясно. Семеныч решил свалить немецкие колбасы с сырами на складах своего московского знакомого по фамилии Пофигенко и поручить ему постепенную неторопливую их переотправку. Под Пофигенко действовала многообещающая фирма «Успех», своим названием внушавшая уверенность, что за хорошие деньги все будет оформлено как надо. Деньги есть, чего бояться?

Семеныч растолкал Нинку:

– Слышь, какого беса тратить время в столице на ерунду. Я все продумал. У меня в Москве дружок. У него склады. Он сделает за нас всю работу. Запросто. Заплатим ему, сообщим своим, что следим за погрузкой-разгрузкой, а сами хоть в рестораны заглянем, посидим, как люди, по Москве походим, по магазинам.

На загул Нинку не пришлось уговаривать. После скучной жизни в маленьком нефтяном городке, после его серых пятиэтажек и покосившихся деревянных строений, пустынных улиц без деревьев и травы, песчаной летучей почвы, непролазных сугробов возле подъездов и загоняющих в безотрадные квартиры гнуса и морозов она готова была на любое безумство, чтобы утолить женское желание ежедневного праздника, и они погуляли…

***

Звук, словно от удара мелкой разменной монеты о металлическую тарелку, извлек Семеныча из нежной пелены воспоминаний. Он сглотнул слюну, наполненную самовнушенным вкусом «Столичной». Темные фантомные силуэты официантов, раскрасневшейся улыбчивой Нинки, веселого пьяного люда постепенно померкли. Опять возникли неприветливые пустые стены камеры. Со стороны камерной двери раздался осторожный стук, схожий со звоном милостивой монеты…