Эдуард не особенно переживал за себя, но всё ещё помнил тот необузданный гнев, который обжёг его при виде руки убийцы, заносящей нож над возлюбленной. Часть этого гнева до сих пор бурлила в нём. Раньше, чем Эдуард понял, что делает, пальцы схватили мертвеца за горло, оторвав того от земли.

— Кто заплатил тебе? — спросил юноша сквозь зубы.

Люди К’Халима тревожно переглянулись.

— Говори мне, — продолжал Эдуард, сотрясая бездыханное тело. — Говори мне!

— Мухтади, — обратился к нему один из мечников, с трудом подбирая слова, — по–моему, он…

— Говори! — выкрикнул Эдуард, и на мгновение шатёр сотряс налетевший откуда–то порыв ветра. Факел одного из кочевников погас.

В наступившей полутьме загорелись два ярких, мертвенноголубых глаза. Они принадлежали мёртвому убийце. Протяжно захрипев, он забился в руках Эдуарда.

— Говори! — гневно продолжал юноша, сжимая в руках мёртвую плоть.

На этот раз оба мечника попятились в суеверном ужасе. Мертвеца сотрясали страшные судороги, а из горла вырывались нечленораздельные звуки и тошнотворное бульканье.

На плечо Эдуарда легла мягкая девичья рука.

— Довольно, любимый, — произнесла Гайде, — не мучай этого несчастного.

Её нежность, её спокойствие потушили неистовый пожар, ревущий в душе юноши. В тот момент, когда он отпустил шею убийцы, тело мертвеца вновь стало недвижимо. Ледяной свет исчез из пустых глаз, а голова упала обратно на бордовый песок.

Эдуард посмотрел на пустынников. Те, не смея бежать, буравили его изумлёнными взглядами, в которых ужас смешивался с почти религиозным восторгом.

— Приведите ко мне К'Халима, — сказал Эдуард. — Сейчас же!

— Мухтади, ночь над песками, — робко возразил один из них. — Наба[2] отдался сну.

— Ну, так разбудите его, — велел Эдуард тоном, не терпящим дальнейших пререканий.

Он был уже не жалким беглым каторжником. Не дахилом из западных земель. Он был лордом Колдриджем, законным правителем Простора!

Опасаясь прогневать его, люди К'Халима удалились выполнять поручение. После увиденного никто из них не осмелился больше возражать.

Эдуард поднялся и крепко обнял Гайде. Она всё ещё дрожала от испуга в его руках.

— Твой отец здесь?

— Да, — ответила она, — скоро он отправляется на север, в Тайный город. Наверное, он уже слишком стар, чтобы стать тёмным, но такого человека, как он, там всегда примут с почётом.

— Я хочу, чтобы ты поехала с ним.

— Отчего ты желаешь этого, вода моей жизни? Или мы не принадлежим друг другу?

Он провёл мозолистой рукой по нежной коже её смуглой щеки. Как могла подумать она такое?

— Нет ничего, что я желал бы больше, чем держать тебя в своих объятиях, но у меня есть враги, которые могут навредить тебе. — Он умолк, погрузившись в хмурые мысли. — Ты — моё сердце. Никто не сможет жить без сердца.

— Тогда как я смогу сделать это? — Она упала на его широкую грудь. — Куда бы ни вела твоя дорога, я желаю быть рядом и разделить её.

Они провели друг с другом всего несколько дней, но Эдуарду уже казалось, что это была целая жизнь. Судьба или хрупкая страсть молодой любви? Он не мог ответить на этот вопрос. Сейчас юноше хотелось лишь уберечь Гайде от любых невзгод, грозящих ей. Он не допускал даже мысли о том, что может потерять её навсегда.

В шатёр вошёл К’Халим. На поясе пустынника висел кривой меч. Скользнув взглядом по мёртвому телу, он обратился к Эдуарду:

— Мне рассказали о случившемся. Вы невредимы?

— Я хочу, чтобы ты созвал хурал, — твёрдо сказал Эдуард. — Сейчас.

— Но многие вожди ещё не прибыли, — возразил кочевник, — собрание не будет полным.

— Мы не знаем, придут ли они вообще, — ответил Эдуард. — Обойдёмся теми, кто есть.

Он ожидал, что К’Халим будет возражать, ведь была середина ночи, но кочевник не сделал этого.

— Что сказать мне им?

Заглянув в тёмные глаза Гайде, Эдуард увидел в их глубине лишь нежность, любовь и безграничную веру в своего долгожданного избранника.

— Скажи, что их призывает муаз'аммаль, — ответил юноша.

Ярви слышал о том, что случилось в шатре Эдуарда, но сейчас он был вынужден доверить жизнь юного Колдриджа ему самому.

Скользя между повозками, шатрами и юртами, он преследовал человека в мешковатой одежде, спешащего, как он был уверен, к своему господину.

Усатый толстяк в полосатом бурнусе то и дело опасливо оглядывался назад, но не мог заметить своего преследователя. Бесшумной тенью вор скользил по его следу, замирая в укрытии всякий раз, когда ему чудилась опасность.

Миновав несколько общих навесов и стойло верблюдов, толстяк надеялся окончательно замести следы, прежде чем исчезнуть в богато украшенном шатре.

Оказавшись рядом, Ярви прокрался вдоль стены плотного полотна, внимательно прислушиваясь к тому, что происходило внутри. Говорили на языке пустыни, но Трёхпалый прекрасно понимал каждое слово.

— Проклятье! Сами предки хранят этого человека!

— Ты думаешь, они прислушаются к его словам?

— Лучше бы им этого не делать.

— Они суеверны. Если он сможет доказать, что…

— Тогда придётся действовать. Нам не простят промедления. Слишком многое поставлено на карту.

— Да, но оазис…

— Плевать на оазис. С такой поддержкой все земли к востоку от Трещины будут нашими.

— Я… прослежу, чтобы мои люди были готовы…

Последний глупец догадался бы, что готовится что–то скверное. Именно этого и опасался Ярви. Не все наибы покорно уступят власть. Тем более если найдётся человек, который щедро заплатит за голову наследника безумного графа.

Внезапно ухо резанул грубый, гортанный окрик. Один из янычаров, охраняющих шатёр, заметил лазутчика и поднял тревогу.

Выругавшись, Ярви поправил капюшон и метнулся прочь. На его пути вырос громила в остроконечном шлеме. Вопреки обычаю он тут же попытался зарубить нарушителя ятаганом. С трудом уклонившись от смертельного удара, Ярви резко метнул нож в шею стража и скрылся в тени шатров. Вслед ему летели стрелы, окрики и проклятия.

Соборный шатёр поддерживали больше двух десятков опорных жердей. Сшитый из тщательно выделанных верблюжьих шкур, его всегда устанавливали таким образом, чтобы четыре входа смотрели в разные стороны света. Стараниями местных жителей, охранителей вод, он был выстроен два дня назад, но отсутствие части вождей не позволяло начать совет.

Центральную часть внутреннего убранства занимала широкая низкая жаровня. Мерцающие красным жаром угли становились символическим центром мира, вокруг которого усаживались правители пустынных племен.

Когда Эдуард, облачённый в чёрную броню хранителя, появился у восточного входа, вожди уже ожидали его. Гайде не сопровождала своего возлюбленного, ведь обычай запрещал женщинам присутствовать на столь высоком собрании.

Сжимая в руке шлем, Эдуард прошёл на своё место. Наибы проводили его внимательными и оценивающими взглядами. Под сводами шатра их собралось чуть больше дюжины. Одни были ровесниками К'Халима, другие вполне годились ему в отцы.

После того как Эдуард занял своё место, один из наибов, бородатый здоровяк с проседью, хлопнул ладонью по невысокому столу, что–то гневно выкрикнув на языке кочевников. К'Халим спокойно ответил ему, по–видимому призывая к порядку.

Здоровяк насупился и вновь опустился на атласные подушки, скрестив на груди толстые руки, усеянные золотыми браслетами и перстнями.

Эдуард был уверен, что услышал в речи бородача слово «дахил» и собственное имя, сильно искажённое пустынным диалектом.

— Не все здесь разделяют мою уверенность на твой счёт, — тихо пояснил К’Халим, когда слуги внесли блюда с финиками и напитки. — Для многих ты всё ещё чужак, чьё присутствие на хурале оскорбительно.

Эдуард поставил шлем на стол и поднялся, возвысившись над собранием.

— Почтенные вожди, — начал он, окинув взглядом присутствующих. — Как вы все знаете, меня зовут Эдуард Колдридж. Мне неизвестен язык пустыни, а потому нам придётся объясняться словами западного королевства. Надеюсь, вы не сочтёте это за оскорбление.