Стоит мне поднять голову, как я сразу замечаю Марка. Он с тревогой рассматривает меня и видит: покрасневшие от слез глаза, спрятанные руки, неестественную позу, которую я приняла, чтобы не было заметно, как сильно меня бьет дрожь. И пусть он не умеет играть в мафию, он прекрасно разбирается во мне. За годы общения он научился примечать малейшие изменения. И то, что его девушка стала убийцей, точно не пройдет мимо него.
Осознание, что мы по разные стороны в этой игре, подводит нас к самым ужасным мыслям. Наверное, поэтому, мы с Марком смотрим друг другу в глаза так, словно в последний раз.
Я без остановки нервно покусываю нижнюю губу. Не прекращаю, даже ощутив во рту привкус крови. Мне кажется, кровь теперь повсюду. Я завожу руки назад и поднимаюсь на ноги. Снаружи слышатся звуки извержения содержимого желудка и чьи-то рыдания. Освещение в подвале выглядит более тусклым. А может, мне так кажется от вида трупов, лежащих в своих кабинках.
Мужчина по имени Дмитрий застыл в сидячем положении с широко расставленными ногами. Я не вижу его глаз, из-за запрокинутой головы. Голубая рубашка пропитана кровью. Несмотря на всего четыре выпущенные в него пули, его туловище все равно напоминает мне решето.
Неожиданно это все становится слишком тяжелым. У меня учащается дыхание, тошнота волнами подкатывает к горлу, а пот ручьем стекает от затылка по всей спине. Когда глаза останавливаются на трупе Владимира, я не выдерживаю, рефлекторно открываю рот и извергаю свой завтрак прямо на пол кабинки. Приземлившись рядом с рвотной массой, я обтираю губы воротником рубашки.
Напротив меня - панель, а на ее экране – текст: Мария играет за граждан; Ночью были убиты: Дмитрий – гражданин, Владимир – любовник.
Глазами я нахожу Марию в одной из кабинок на противоположной стороне. Она выглядит довольно взрослой в сравнении с остальными. Но ее лицо не выражает ничего, кроме страха. А я-то думала, что разбираюсь в людях и смогу определить чужие роли.
Я замечаю Анжелику в соседней с Марией кабинке. Она опустила голову на прижатые к груди колени. Даже с расстояния заметно, как содрогается ее тело. Не нужно быть профессионалом в игре или проницательным человеком, чтобы предположить, как поведет себя человек после убийства. Но закравшихся подозрений недостаточно, чтобы другие решились проголосовать против Анжелики, издающей громкие всхлипы.
- Лика… - слетает с моих губ.
Но подруга никак не реагирует. Мне кажется, что она сломлена. И что, если ей сейчас вложить в руку пистолет, она застрелит саму себя.
Панель снова исторгает противный визг, уведомляя нас, что пришло время для голосования. Но голосовать никто и не думает.
- Если комиссар найдет мафиози, вам придется проголосовать. Хотите вы этого или нет, – нарочитым тоном сообщает София.
За ее спиной, в соседней с Марком кабинке, я замечаю парня по имени Тимофей. Он теребит свои волосы, нервно расхаживает по кабинке и непонятно зачем покусывает пальцы. Я начинаю пугать саму себя, когда в голове появляются мысли о его убийстве. Но, если хоть кто-то из моих друзей на стороне граждан, почему бы мне не попытаться им помочь?
Однако, вся моя решимость испаряется с наступлением очередной игровой ночи. Убийство не может оказаться верным или справедливым, даже если Тимофей окажется мафиози. Я умею быть расчетливым игроком, но не в этот раз. Как бы я не пыталась придумать что-то другое, в этой игре просто нет правильных решений. Любое из них - неверное. И каждое приведет к чьей-то смерти.
Весь мой мир свелся к этой кабинке. И пусть голова кружится, как калейдоскоп, из-за четырех стен вокруг, это все же лучше, чем оказаться снаружи.
Снаружи все еще хуже.
Оказывается, страх умереть не настолько сильный, как страх перед убийством человека. Иронично, ведь одного я уже зарезала. Казалось бы, мне ничего не стоит расправиться с еще одним.
Но существует такое понятие, как невинность. И именно ее отсутствие у Владимира позволило мне так легко его убить.
У меня даже нет мук совести. Как такое возможно? Разве я настолько бездушна? Куда исчезли всепрощение и терпимость к людям, которыми я всегда кичилась и любила в себе? Надо же, как много вопросов у меня появилось.
У Тимофея на голове черный ежик из волос. Он вжался в угол своей кабинки, прямо, как я, в первую игровую ночь. Его серые глаза бегают со скоростью спринтера. Он дергается от каждого моего шага.
Нож с дребезгом выпадает из неожиданно ослабевших рук. Ноги отказываются меня держать. Я упираюсь руками в боковые стены кабинки, чтобы не упасть. Дыхание становится шумным, даже клокочущим. А выступившие слезы наполнены безысходностью.
- Тебе все равно придется это сделать. Так, не тяни время, – негромко произносит Тимофей.
- Ты хотя бы осознаешь, что происходит? – спрашиваю я, опускаясь на колени, чтобы поднять дрожащими руками нож.
- Осознаю, когда умру, – отвечает парень.
Я подползаю к нему на четвереньках, сжимая в правой руке черную рукоять. Слезы текут, не переставая. Рукавом рубашки я обтираю свой вздернутый нос. Тру до тех пор, пока не начинает щипать.
- Знаешь, почему из носа тоже начинает течь, когда мы плачем? – спрашиваю я, медленно придвигаясь к парню.
- Что? Нет, – он смотрит на меня с недоумением. Наверное, решил, что я окончательно съехала с катушек. И он не так далек от истины.
- Все дело в том… - начинаю я, - что глаза и нос связаны между собой. В нос открывается слезный канал, по которому во время плача в носовые ходы поступает слезная жидкость.
Я оказываюсь совсем близко к нему. Настолько близко, что почти вижу собственное отражение в его зрачках. Острие ножа я держу напротив его живота. Одно резкое движение и все будет кончено. Но я продолжаю говорить.
- Слезная жидкость омывает слизистую носа и вытекает наружу. Забавно, да? – на моем лице появляется искривленная ухмылка. Будто край губ кнопками прибили к щеке.
- Зачем ты это рассказы… - я не даю ему договорить.
Я хотела зажмуриться, но не смогла оторваться от глаз парня, в которых видела саму себя.
Вернувшись к себе, я кладу нож в ящик, после чего наскоро проверяю, не осталось ли на мне следов крови. Непонятно зачем, я даже пытаюсь привести в порядок волосы.
Звяканье панели уже не пугает меня. Кажется, будто я начинаю привыкать к происходящему.
Но, как только, смысл текста на экране доходит до моего сознания, я понимаю насколько ошиблась. Я не подготовила себя ровным счетом ни к чему. Становится ясно: до этого момента все было не так уж плохо.
Я склоняю голову набок и недоумевающе смотрю на текст: Анна играет за граждан; Ночью были убиты Карина – гражданин, Тимофей – мафиози.
Что значит: Карина убита? Нет. Это ошибка. Я быстрыми шагами направляюсь к ее кабинке. Хочу, как можно скорее убедиться, что она в порядке.
- Карина, ты… - я замечаю лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издает даже предсмертных хрипов.
Я бросаюсь к ней и пытаюсь посадить, но ее тело беспомощно падает после каждой попытки.
- Нет… нет… - я не прекращаю надеяться на чудо. Даже поднимаю ей веки.
Может быть, она умерла не сразу, но сейчас в ней не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза такие же пустые, какими становятся мои собственные в этот момент.
Осознав, что я потеряла ее, я плотно зажимаю рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.
В голове проносится вся моя жизнь, неразрывно связанная с Кариной. Мы познакомились в школе, когда главной фобией в наших жизнях - был страх оказаться у доски. Я даже не знаю, чего мы так боялись: плохой оценки, презрительного взгляда учителя или смешков одноклассников. Но все становилось таким неважным, когда я смотрела на нее. И сколько бы времени не прошло, ее улыбающиеся глаза и усыпанное веснушками лицо, были для меня одной из немногих отдушин в жизни.
Я вспоминаю ее родителей. Особенно, маму, Регину. Эту властную расчетливую женщину. Но разве она заслуживает потерять свою дочь?
