– А вы, ваше превосходительство, нашей сотней уже командовали? Когда? – непроизвольно спросил Федор и тут же прикусил язык. Не спросить разрешения у генерала, и тем паче задавать ему вопросы для устава было делом кощунственным. И Батурин тут же решил сгладить бестактность.
– Виноват, ваше превосходительство…
– Не извиняйся, казак. Сам вижу, что ты удивлен изрядно. Сотней вашей я не командовал, но еще до войны с Китаем объездил все наши азиатские казачьи войска. Побывал и в Иркутске, видел учения вашей сотни. И скажу честно – ничего подобного я более не видел, ни тогда, ни сейчас. Я до сих пор не понимаю, как вам удается в развернутой лаве коней разом положить?! Пробовал со своими донцами прием сей хитрый претворить, так ничего не вышло.
– Так мы на мунгалках ездим, а они хоть и низкорослы, но выносливы и послушны. А потому шенкелей достаточно, да на шею надавить, чтоб на рыси лошадок на землю положить. Хотя резвость и сила у них не та, что у ваших дончаков, ваше превосходительство. И потому на открытую сшибку ходить надо с опаской.
– Это я тогда и понял, Батурин. Потому-то вы, иркутские казаки, основную ставку на точную стрельбу делаете да на неожиданное спешивание. Так я и в книге своей написал, ставя вас как лучших среди казаков.
– В вашей книжке? – ошалело спросил Федор. Он не знал, что об иркутских казаках, считавшихся пасынками среди всего российского казачества, кто-то писал в книге. А потому и был сейчас удивлен до изумления.
– Разрешите, Петр Николаевич? – есаул подал голос с полки.
– Конечно, Петр Федорович.
– Федор, эта книга называется «По Азии», она у меня есть, даже три штуки, специально покупал. Как окончится наш поход, так я тебе дам ее почитать. А вообще-то их превосходительство известный писатель, и много чего интересного написал про казаков.
– А я надпись на ней сделаю, а вы уж, Петр Федорович, подарите казаку мою книгу, – Краснов задумчиво почесал пальцем переносицу и неожиданно спросил Батурина: – Не пора ли вам, подхорунжий, коня поменять?
– Как можно, ваше превосходительство! – Батурина аж перекосило от обиды. – Моя Плашка с бою меня вынесла, мы с ней кровью прикипелись…
– Ты не так меня понял, Батурин, – генерал усмехнулся кончиками губ. – Узнаю настоящего казака, что за своего боевого коня жизнь положит. И о его стати часами говорить сможет.
– Как и о войне, – с улыбкой добавил сотенный с полки.
– Это вы верно подметили, Петр Федорович, – Краснов улыбнулся. – Но дело не в том, подхорунжий – я на твою Плашку не покушаюсь. Этой ночью тебе железного коня оседлать придется. Паровоз повести сможешь?
– Так точно, ваше превосходительство. До действительной в депо работал, сначала кочегаром, потом помощником машиниста, – Федор скосил глаза на Коршунова. – В одной бригаде с господином есаулом начал трудиться, он тогда помощником машиниста был, а я уголек в топку лопатой кидал.
– Потом я в военное училище поступил, а Федор Семенович на войну с японцами добровольцем пошел, – снова подал голос Коршунов.
– Вот как, – удивленно протянул Краснов, – так вы с японцами еще воевали. То-то вас Петр Федорович хвалит.
– Виноват, ваше превосходительство, но господин есаул меня со старшим братом Антоном спутал. Брат с японцами воевал, а я в дивизионе тогда был, и на войну не попал. Нас с братом вечно путают, уж больно мы похожи друг на друга.
– А ведь верно, запамятовал что-то, – чуть извиняющим голосом произнес Коршунов. – Антон Семенович моим «дядькой» был в сотне, я кадровую молодым казаком только начал служить. Еще до войны с Китаем дело было.
– Хорошо, что вместе трудились, – с улыбкой сказал Краснов. – Теперь вам снова предстоит паровозом командовать. Дело в том, Батурин, что местные железнодорожники не хотят наши эшелоны на Петроград вести. А потому головной эшелон поведете вы – Петр Федорович машинистом, а ты, Федор Семенович, его помощником. Кочегаров среди казаков отберете, кто с этим делом знаком. Есть такие у тебя во взводе, подхорунжий?
– Есть, ваше превосходительство. Приказной Немчинов в депо слесарем работал. И у красноярцев казак во взводе есть, вроде кочегаром был, – без промедления ответил Федор, почувствовав холод в груди – дело оказалось намного серьезней, чем он думал. И потому решил сразу высказать генералу свои опасения.
– На пути нам шибко препятствовать будут, среди железнодорожников много большевиков или им сочувствующих. А для паровозов уголь и вода на станциях нужны. И еще одно, ваше превосходительство – кто другие казачьи эшелоны поведет?
– Вслед за нашим поездом пойдут, а к машинистам казаков приставим, чтоб каверзу в пути не задумали. Отстанут – им же хуже будет. А с водой? – генерал задумался и через минуту спросил: – До Петрограда триста верст. Своим ходом дойти сможем, если здесь полную заправку углем и водой сделаем?
– В тендер полных четырнадцать кубов воды входит, это более тысячи ведер. Да угля «овечка», то есть паровоз серии О, шесть с половиной тонн берет. Если под завязку загрузимся, то без остановок дойти сможем…
– Хорошо. Тогда Псков минуем не мешкая, там рассадник большевизма. Идем сразу на Гатчину, начальник ВОСО обещает чистый путь. Берите казаков, сколько потребно, и немедленно готовьте паровоз. Сколько нужно времени, чтобы наши эшелоны начали движение со станции?
– Три часа на растопку котлов, если не под парами стоят, – Федор ответил без промедления, дело было ему хорошо знакомо. – Час, в крайнем случае, два, на заправку водой и загрузку угля, ваше превосходительство.
– Через пять часов эшелоны могут покинуть станцию. А это хорошо, ибо промедление смерти подобно. А потому, Федор Семенович, я надеюсь только на тебя. И на вас, Петр Федорович, – генерал Краснов обернулся к вставшему с полки есаулу. – Завтра утром наши эшелоны должны быть под Петроградом. Так что, господа иркутские казаки, только от вас зависит будущее России…
Медведево
(Семен Кузьмич Батурин)
– Что нового в городе происходит, сын? – Семен Кузьмич тщательно выбил о пожелтевший ноготь большого пальца папиросу, затем смял пальцами картонный мундштук. Антон без промедления запалил серную спичку и дал отцу прикурить.
– Увольняют в дивизионе всех ополченцев, таких как я, и старшие срока внутреннослужащих. Приказ по округу вышел, нам уже огласили. Так что не на краткую побывку домой я пришел, а вчистую. Теперь призыву на службу не подлежу, даже из ополчения выведен, – старший сын легко поднялся с лавки, прошелся по кухне.
Семен Кузьмич залюбовался своим первенцем – статен, силен, и не скажешь, что пятый десяток лет давно разменял. Да оно и понятно, родовая казачья кровь завсегда свое возьмет, что бабы с девками статные, силой женской налитые, что ребятишки…
– Хреновы дела, батя, – Антон заложил большие пальцы за расслабленный на животе ремень, – в Петербурге большевики к власти пришли. Керенского свергли – вчера днем новости в город пришли, везде обсуждают. Мыслю я – смута великая грядет…
Семен Кузьмич удивился созвучию мыслей, сам же о том думал, когда в Медведево ехал. Видно, права народная мудрость – у кого что болит, тот о том и говорит. От большевиков Семен Кузьмич не ждал ничего хорошего, хотя знаком был с ними шапочно – только по письмам сына Федора с фронта. Война, конечно, дерьмовое дело, сплошная кровь и разорение для хозяйства, но как звать к ее прекращению?
Никак не укладывалось и в голове Антона, что нужно развалить дисциплину в армии, убивать своих же офицеров, мародерничать и дезертировать. Это же какая тогда будет армия? Вооруженная толпа негодяев, которая начнет творить дела по своему скорбному разумению. И тут ледяной холодок всплывшего в памяти недавнего случая обжег текущую в жилах кровь…
– Вчера утром, я как раз домой собираться начал, запасные солдатики в Глазково на рельсы двух железнодорожников положили крепко связанных, из начальства. И паровоз направили на них, требуя, чтоб эшелон на станции не мурыжили, – Антон хотел выругаться по дурной дивизионной привычке, но тут же осекся.
