— Конечно, я поняла. Ты просто невыносима. — Синк пожимает плечами, а Милли вся стушевалась в кровати. — Но, какая жалость, мой куратор поговорила со мной, так что никаких изменений не будет, и тебе придётся мириться с Финном. Живи с этим. — Она показывает язык и выходит из комнаты.
Ну вот, теперь ей хочется плакать. Снова.
***
На следующий день Милли покидает свою комнату так рано, как только может, чтобы пойти на завтрак, потому что ей не хочется разговаривать с Сэди. Теперь она будет просто игнорировать свою соседку до конца лечения в этой клинике, а уж она приложит все усилия к тому, чтобы вылечиться как можно скорее. К тому же, как приятный бонус, ей не придётся больше видеть Финна Вулфарда в своей жизни снова.
В столовой она просит двойную порцию всего, что ей положено, чтобы побыстрее набрать нужный вес.
Она сидит вместе с друзьями и с аппетитом ест всё это (это впервые, когда она делает что-то подобное), и ребята поздравляют её с прогрессом, и всё снова начинает приобретать краски. А завтрашний день — она так хочет — начнётся с антидепрессантов!
После еды она решает зайти в комнату и взять сценарий, выпить прописанные ей таблетки и отправиться в зеркальную комнату, чтобы и дальше повышать свои актёрские навыки. И она даже, наверное, поприветствует Сэди — настолько у неё хорошее настроение.
Но, когда она входит в комнату, её планы кардинально меняются.
Финн застёгивает свои джинсы, вокруг валяется смятая одежда, а в ванне шумит вода — наверняка, Синк сейчас там.
Дрожь в руках, которую она так тщательно игнорировала, возвращается обратно, и Браун буквально замирает на пороге, глядя на парня, и чувствует, что миллионы осколков её сердца теперь уже окончательно превратились в пыль.
— Не волнуйся, я уже ухожу, — говорит Вулфард, попутно выискивая по комнате свою рубашку.
Милли молчит. Слова, вертевшиеся на языке, вдруг куда-то пропали, хотя ей и не так много хотелось ему сказать.
Она не чувствует ни грусти, ни гнева, ни чего-либо ещё. Она пуста. Она даже не может реагировать на происходящее. Нет никаких криков, нет никаких слёз, скапливающихся в глазах. Она просто пуста.
Девушка не отвечает Финну, а просто оборачивается и уходит. Нет, не убегает, а именно уходит.
Она медленно идёт по коридорам, а её потерянный взгляд блуждает по серому потолку клиники, такому же пустому, как и её разум. Вскоре Милли добирается до пункта назначения, а именно места, где в больнице пациентам выдают таблетки и лекарства. Ей достаточно сказать своё имя, чтобы новенький стажёр, который был поставлен следить за этим, отвлёкся на поиски в списках больных. И вот, пока он не видит, девушка незаметно берёт первый попавшийся под руку бутылёк и кладёт его в карман своих свободных штанов. Стажёр возвращается обратно с её антидепрессантами, девушка выпивает их и показывает свой рот медсестре, чтобы та убедилась, что она не оставила таблетки за щекой или под языком.
Как только она заходит в первый попавшийся ей туалет, она вынимает бутылёк, на котором написано «Морфин». Вероятно, это для пациентов с физическими болями, и Милли считает его идеальным для своей ситуации, потому что она ничего не хочет чувствовать.
Она откручивает крышку и вынимает пальцами одну толстую белую таблетку, кладёт её на язык и проглатывает, выжидает несколько минут, но не добивается никакого эффекта, поэтому она берёт вторую, третью, четвёртую и продолжает до тех пор, пока они не заканчиваются.
Дрожь в её руках ухудшается, и именно в этот момент она понимает, какую глупость она только что совершила. Она подбирается к одному из туалетов и погружает пальцы глубоко в горло, чтобы вызвать приступ рвоты и тем самым очистить желудок от таблеток. Она должна вывести их из своего организма как можно быстрее.
И Браун, скорее всего, достигает своей цели, потому что вскоре весь её желудок буквально оказывается снаружи. Она чувствует, как по щекам бегут слёзы. Она ведь так долго боролась со всем этим, подавляя все импульсы внутри себя, чтобы не сделать этого, но из-за одного кретина всё буквально пошло в ад.
Девушка поднимается, отмечая, с каким трудом функционирует её тело. Она чувствует головокружение, дезориентацию, перед глазами всё просто плывёт. Ей едва удаётся умыться в раковине, но это нисколько не помогает её нынешнему состоянию, поэтому она, вцепившись в фаянсовые края, смотрит на себя в зеркало, и отражение показывает ей, какая она есть на самом деле, — опухшие глаза, бледная кожа, скатывающие по щекам слёзы, спутанные волосы. Да уж, та ещё красавица.
— Я Милли. Милли Бобби Браун. — Начинает тихо она, чувствуя острую необходимость разговаривать с собой, тем самым оставаясь в сознании. — Мне девятнадцать лет, в феврале мне будет двадцать. Я изучаю актёрское искусство в Чикагском университете, и я планирую посвятить свою жизнь театру, потому что мне это очень нравится. Мои родители очень гордились мной, но учёба требовала от меня слишком многого, так что я упала в обморок в середине своего выступления, поэтому они были вынуждены отправить меня в больницу. Уже там выяснилось, что у меня нервная анорексия. Я катастрофа.
Это было последнее, что она сказала, прежде чем провалиться в темноту.
========== Часть 12 ==========
Все всегда подспудно ожидают, что вы потерпите неудачу. Это то, что случается с большинством пациентов, находящихся в клинике; они просто не выдерживают, потому что всегда есть какой-то толчок, и это происходит — они взрываются, поглощённые своей тоской, своим отчаянием. Они не думают о том, а хотят ли они этого. Они просто знают, что в один день это случится.
И она просто сломалась так же, как и многие другие.
Милли очнулась в кровати в палате, медицинский прибор измерял её пульс, а в вену была вставлена капельница. Она чувствовала себя очень… тяжело, как будто накануне у неё была большая вечеринка, она безбожно напилась и вот открыла глаза уже здесь. Хотя, наверное, это ощущение было даже хуже, чем самое серьёзное похмелье. Да и дело явно не в том, что она пила. Наоборот, Браун пила очень мало, зачастую попросту отказываясь от предложенного ей алкоголя, потому что ей ещё не было двадцати одного года, но иногда получалось так, что она ходила куда-то со своими друзьями и выпивала что-то вроде коктейля или водки с соком, хотя прекрасно знала, что если она возьмёт на грудь хоть на грамм больше, то это будет катастрофа, поэтому предпочитала избегать подобного. Но прошлой ночью она, вероятно, перепробовала все виды алкоголя в баре, раз она так себя чувствует.
… Ладно, Милли прекрасно знала, что это не так, потому что в её голове были смутные воспоминания о том, как она ворует таблетки, как глотает их в слишком большом количестве, как искусственно провоцирует рвоту, чтобы очистить желудок. Видимо, всё же не до конца. А ведь ей казалось, что она идёт на поправку.
До того самого дня. Дня, когда всё пошло в ад, а она, вероятно, разочаровала всех, кто был с ней знаком: своего куратора Наталию, доктора Чарли, наставника Джо… Как же стыдно. Казалось бы, только недавно миссис Буоно поздравляла её за хорошо выполненную работу. Сейчас же Браун чувствовала себя — ни больше ни меньше — как кусок дерьма. Она пыталась справиться с этим, пыталась избежать этого… безнадёжно. И что теперь? Теперь месяцы совместных трудов работников клиники просто вылетели в трубу.
Милли чувствовала себя жалкой. Теперь, когда она полностью осознавала свои действия, она задавалась вопросом — а зачем? Она была уверена, что это не была попытка суицида, она не хотела расставаться со своей жизнью, насколько бы дерьмовой та ни была. Она просто хотела избавиться от этой боли внутри и не рассчитала количество таблеток, но ведь потом она сообразила и попыталась всё исправить!
