— Ты хотела поговорить с Финном? — Сэди встаёт. — Я оставлю вас наедине. Прости, что тебе пришлось это увидеть. Мне так жаль.

Милли натягивает отчаянную, притворную улыбку, делая шаг назад.

— О, нет, забудь. Простите, что прервала вас, — говорит она дрожащим голосом. — Я уже ухожу.

Она покидает зеркальную комнату так быстро, как только может, и просто бежит по коридорам, чувствуя, как ужасное давление и тяжесть в груди поднимаются к горлу, и она не может понять, что это — рвота или комок чувств, которые требуют снять маску.

«Мне всё равно».

Так он сказал?

Но ни то, ни другое она не может выпустить публично, поэтому бежит в ближайший туалет.

Ей интересно, почему ещё на прошлой неделе её чувства к Финну казались ей слабыми, рассеянными… несуществующими, а уже сейчас, глядя на то, в каком раздрае находится её душа, она видит всё ясно.

Никогда ещё не было так очевидно, что она любит Финна Вулфарда, как в то мгновение, когда он разбил ей сердце на миллионы осколков.

========== Часть 11 ==========

День первый.

Спустя семьсот тридцать дней она снова вернулась к самому первому. К тому моменту, когда раздирающая на части боль поразила её сердце самым жгучим образом. Только Финн Вулфард способен сотворить с ней нечто подобное.

Это к тому… стоит ли вообще отдавать своё сердце другому человеку? Потому что внезапно вы становитесь таким уязвимым, что с вами можно сделать всё, что только заблагорассудится.

Но для Милли это состояние уже не ново. Напротив, она уже когда-то чувствовала сильное желание плакать, отсутствие воздуха в лёгких, болезненное давление в груди, отчаяние. Да, Финн время от времени уничтожает её полностью, а она строит вокруг себя стену отчуждения, становится холодной и равнодушной, плохо относится к нему, а всё для чего? Чтобы в конце закончить день, лёжа лицом в подушку, плача и слушая самые грустные песни.

Но сейчас ей в голову приходят почему-то только счастливые воспоминания, связанные с ним. Как она гуляет с Финном, видит его потрясающую улыбку и задорные веснушки, рассыпанные по щекам и носу, красивые тёмные глаза, в которых утонула, наверное, не она одна, приятный хриплый голос, которым он так восхитительно зовёт её по имени, его чудесный смех и забавную привычку откидывать при этом голову назад.

«Типичный Финн», — с щемящей нежностью думает она, утирая слёзы руками.

Она снова плачет, она снова одна в этом кошмаре, и её снова завёл туда лично Вулфард.

Милли не осознавала реальность вокруг до того момента, пока не обнаружила себя лежащей буквально поперёк своей кровати, из-за чего кончики пальцев касались холодного пола. Её короткие волосы были в полнейшем беспорядке, под глазами залегли тёмные круги, а в наушниках звучала депрессивная песня, из-за чего девушка ещё больше преисполняется чувствами одиночества и меланхолии. Да, у неё есть особенный плейлист композиций, которые она сохранила специально для того, чтобы слушать их в самые критичные моменты своей жизни, когда она полностью разрушена.

Она, уткнувшись лицом в подтащенную к себе подушку, надломленным голосом подпевает песне в наушниках, и слёзы снова наворачиваются у неё на глазах, поэтому вскоре она придушенно воет в наволочку, громко всхлипывая.

Браун как типичная девочка-подросток во всех этих сериалах с глупыми людьми и сюжетом, только вот, к сожалению, это её жизнь. Жизнь, в которой проклятый старшеклассник-парень покидает её, а она проводит два года, скрупулезно пытаясь забыть его, но вот они вдвоём в психиатрической клинике, где девушка в очередной раз понимает, что он совершенно не изменился — как был кретином, так им и остался. А ещё именно он лучше всех знает, как разбить ей чёртово сердце.

Так дальше не может продолжаться.

***

— Что? Почему нет? — Милли возмущённо спрашивает у Наталии.

Она очень сильно стискивает кулаки, чтобы не было заметно её дрожи, из-за чего ногти больно впиваются в кожу, оставляя красные полумесяцы. Но такая физическая боль гораздо терпимее, чем та, что разрывает сейчас её сердце изнутри.

— Я не могу просто так переселить тебя в другую комнату. — Да неужели Дайер не понимает? — Никаких форс-мажорных обстоятельств.

— Я же сказала тебе! — раздражённо восклицает девушка. Она, конечно, не хочет злиться, но ещё немного, и она реально взорвётся. — Моя соседка встречается с моим проклятым бывшим парнем! Неужели ты думаешь, что это не влияет на моё психическое здоровье? Я думала, ты хочешь помочь мне! Что ты на моей стороне!

— Я на твоей стороне, — говорит Наталия спокойным и успокаивающим голосом. — Я действительно тебя очень хорошо понимаю, но тебе не кажется, что это несколько поверхностная причина? Когда я говорила о форс-мажорных обстоятельствах, я имела в виду насилие или наркотики.

Милли проводит ладонью по лицу, чувствуя, как руки сильно дрожат.

— А что, если я совершу самоубийство? И оставлю предсмертную записку, в которой буду обвинять её!

— Милли! — Строго смотрит на неё Дайер.

— На самом деле, я действительно не могу этого вынести… — Браун опускает голову, быстро облизывая губы. — Я чувствую, что не могу себя контролировать, когда вижу их, и я просто хочу… — Она не заканчивает предложение, но повисшая между ними тишина гораздо более красноречива, чем слова.

— Убить себя? — спрашивает куратор уже с куда большим беспокойством, чем до этого. Девушка пожимает плечами. — Это правда?

— Мне больно, — шепчет Милли (она ещё никогда в жизни не чувствовала себя более слабой и немощной). — В груди. И я хочу плакать.

— Ты можешь поплакать. — Голос Наталии звучит очень сочувствующе и понимающе, но это совершенно — абсолютно! — не помогает. Наоборот, теперь Браун ещё больше хочется выброситься из окна. — В этом нет ничего плохого.

Но девушка отрицательно качает головой.

— Я ненавижу это. Ненавижу плакать. Может быть, это нормально в первый день или во второй, но, когда я плачу ежедневно, это нисколько не помогает мне, а, скорее, наоборот, ещё больше ввергает в пучину отчаяния. — На последнем слове её голос ломается, переходя на хриплый шёпот. — Тогда мне кажется, будто я уже никогда не смогу выбраться из этого кошмара, поэтому я не плачу. — Она отворачивается и отводит взгляд в сторону, потому что не любит выглядеть уязвимой перед кем-либо.

— Господи, всё происходит…

— Я знаю! — Она всё-таки взрывается. — Другие люди так делают, чтобы им стало легче, я знаю! Но я так не могу! — Кажется, она сходит с ума. — Я ненормальная! Хочешь знать, как я справляюсь со всем этим? Иду в ванну, запихиваю два пальца в рот и выплевываю всё, что у меня внутри. Вот от этого мне становится легче. — Милли и не замечает, как её глаза наполняются слезами, но она чувствует, как болит от криков горло. — Или я просто перестаю есть! — Какая-то полубезумная улыбка появляется на её лице. — Так ещё проще! Голодовка — это мой любимый способ, потому что чувство голода гораздо терпимее, чем эта боль внутри!

Звенящая тишина повисает между ними. Наталия смотрит на неё широко распахнутыми глазами, а потом неуверенно протягивает к ней свою дрожащую руку, мягко сжимая плечо Браун, как будто пытаясь её утешить.

— Я достану тебе другую комнату, Милли. Мне понадобится на это пару дней, но я хочу, чтобы в течение всего этого времени ты говорила со мной и не замыкалась в себе, договорились?

— Непременно, — отвечает девушка, испытывая огромную благодарность к своему куратору.

Она рада, что та не осуждает её и даже соглашается найти ей новую соседку.