Наталия замечает это и назначает ей внеочередную встречу на следующий понедельник в обед, и Милли послушно приходит.

У Дайер суровый взгляд, как у матери, когда её сын или дочь приходит со школы с плохими отметками, и она даже не приветствует Браун, так что та молча садится в кресло напротив стола куратора и только сейчас чувствует, как же у неё дрожат ноги. Что ж, она готова принять свой выговор. В конце концов, он уже не первый и вряд ли последний.

— Почему ты не ходила на групповую терапию на прошлой неделе? — спрашивает Наталия, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку, приподнимая бровь. — И ты пропустила много приёмов пищи, Милли. — Этот её тон раздражает. — Ты была такой послушной, что я уже хотела вернуть тебе твой телефон, потому что показатели на графиках были отличные, но теперь мне придётся отсрочить это, так как ты полностью съехала и в своём графике, и в диете, и в лечении в целом. Ты больше не подчиняешься установленному расписанию. Что случилось? — О, неужели она думает, что, закатив глаза, она вызовет у неё приступ раскаяния? — Очень жаль, что у тебя не будет стопроцентных показателей к концу месяца.

— Прости.

Это единственное, что она говорит, прежде чем отвернуться к окну, за которым группа пациентов занималась йогой. Должно быть, это те, которые должны учиться контролировать свои приступы гнева. Что ж, они кажутся куда более счастливыми, чем она.

Милли ни с кем не разговаривала за прошедшие семь дней, из-за чего её настроение упало, а ещё она очень скучала по своим друзьям (гораздо сильнее, чем хотелось бы это признавать). Ну вот, теперь она уже не может без них! Ей нужно, чтобы они были рядом, чтобы она могла чувствовать себя лучше, она слишком их полюбила, и теперь ощущает одиночество, хотя она всегда может прийти к себе в комнату и поговорить с Сэди, но она не знает ту достаточно хорошо (да и Синк почему-то не очень внушает ей доверия, как, например, тот же Ноа).

Сэди, кстати, последние три дня болталась в компании парней, но у Браун не было совершенно никакого желания слушать её рассказы, хотя внутри она всё-таки надеялась на победу Калеба.

— Милли. — Голос Дайер спускает её с небес на землю и привлекает всё её внимание. — Я не прошу извинений, это слишком легко сказать. Все так делают. Всем всегда жаль. Прости. Видишь, это просто. — Девушка недовольно поджимает губы. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что с тобой происходит. Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь. Что именно заставило тебя пропустить групповую терапию и приёмы пищи. Давай, без глупых оправданий и ухода от темы. Всё так, как у тебя в голове. По-настоящему, как оно есть.

Браун смотрит на неё в течение нескольких минут в тишине, прежде чем нервно заелозить в своём кресле. Она не хочет этого рассказывать! Не хочет! Но ей это явно необходимо, потому что мысли в её голове скоро попросту убьют её, если она не поделится этим с кем-либо. Так что это даже неплохо, да? Наталия ведь как раз тот человек, чья работа заключается в том, чтобы слушать её.

Поэтому Милли просто открывает рот, и слова сами льются из неё, сбивчиво и быстро, возможно, даже немного преувеличенно в значении. Она рассказывает ей всё-всё, начиная с того момента, как в школе учитель по математике приставил её репетитором к Финну Вулфарду, как между ними закрутился тайный роман, как у них были проблемы, как им было хорошо вместе, как они расходились и сходились обратно, при этом каждый раз невообразимо счастливые, как слёзы катились у неё по щекам, когда она стояла на вокзале и прощалась с ним, уезжающим в Калифорнию, и заканчивая рассказом о ссоре с родителями и последнем поцелуе в лифте, о том самом, который враз буквально дестабилизировал всю её жизнь.

Наталия же смотрела на неё с некой тревогой и широко распахнутыми глазами, а её губы постоянно то поджимались, то подрагивали от историй о том, что же именно происходило между Милли и Финном, как будто она не могла в это всё поверить. Ну, а Милли не могла ей всего этого объяснить.

В конце тяжёлого рассказа два часа спустя, когда Браун закончила изливать ей свои чувства и эмоции, девушка поняла, как же она сейчас истощена — физически и морально.

Дайер же протянула руку через стол, накрывая её ладонь своей, пытаясь поддержать её.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я рада, что ты рассказала мне всё это. Разве тебе не лучше?

Милли подняла голову и прислушалась к себе. И правда, странное давление в груди немного ослабло, став более терпимым, хотя всё ещё оставалось внутри неё.

— Ну… да… — Улыбка зажигается на лице Наталии. — Но я по-прежнему не знаю, как решить свои проблемы. — Девушка говорит это с неким упрёком в голосе.

— Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что стоит делать? — спрашивает куратор с любопытством.

— Конечно! Это ведь твоя работа, разве нет?..

— Не совсем так, — отвечает Дайер, которая, кажется, совершенно не в восторге от всей сложившейся вокруг её подопечной драмы. — Я здесь, чтобы выслушать тебя, помочь тебе с твоим лечением, помочь управлять тебе собственными эмоциями, чтобы ты лучше справлялась со своими проблемами и таким образом преодолевала их.

— Наталия, серьёзно, мои чувства определённо мне не помогают, а как раз наоборот, — впервые признаётся Милли, хотя и чувствует себя неловко, а вот её куратор, кажется, была довольна.

— Что ты хочешь, Милли, чтобы я сказала тебе? Иди, беги, ищи Финна и возвращайся к нему? Ты этого хочешь? — Приподнимает бровь Дайер, не переставая улыбаться, а вот девушка на несколько секунд задумывается. — Я не знаю, ты, конечно, могла бы это сделать и без моей помощи. Ты же прекрасно знаешь, что это только заставит вас вернуться в тот порочный круг, в котором вы были с ним до этого.

Она была права, Браун знала об этом и не хотела этого. Они должны уже повзрослеть, потому что они, кажется, просто теряют голову, когда находятся рядом друг с другом. Им нужно перестать быть детьми и научиться преодолевать свои проблемы самостоятельно.

— Тебе нужно понять, действительно ли ты что-то чувствуешь к нему, или это просто… ностальгия. — Наталия пожимает плечами, как будто всё, что она только сказала, так просто. — Я думаю, тебе нужно научиться справляться со своими эмоциями.

— Я ненавижу это делать.

— Я знаю, но это на самом деле имеет много общего с твоей проблемой. Тебе трудно осознать то, что ты чувствуешь, но мы поработаем над этим. Так что Финн — это своеобразная планка для тебя.

Дайер выжидающе смотрит на неё, а Милли думает о том, что теперь её чувства к Финну станут всего лишь планкой.

— Хорошо, — отвечает она без особого желания.

— Не позволяй ему использовать себя, — говорит Наталия, а потом вдруг указывает на несколько листов перед ней. — Я скажу Джо, что ты не хотела бы пока возвращаться в группу, потому что я не хочу, чтобы ты чувствовала на себе давление.

«Ну, это лучше, чем совсем ничего», — с расстроенной улыбкой думает Браун.

В конце концов, оказалось, что разговаривать с собственным куратором не так уж и плохо.

***

Всю оставшуюся неделю она чувствует себя уже лучше, поэтому даже возвращается к своей работе в библиотеке, пытаясь оставаться спокойной, концентрируясь на пыльных полках.

Однажды она встретила Ноа, который за несколько секунд буквально завалил её вопросами, но она лишь коротко объяснила, что не готова поговорить с ним о том, что с ней происходит, потому что это наверняка подействует на неё и её чувства. После этого Шнапп спросил её, почему она не посещает групповую терапию. И в ответ получает молчание.