С Гейтеном у неё были глупые розыгрыши вроде тех, когда нужно подбежать к двери, постучать в неё и быстро убежать обратно, уже из-за угла наблюдая за тем, кто именно выйдет на стук и будет потеряно оглядываться по сторонам. Это было так по-детски, но она никогда не делала этого раньше, поэтому ей нравилось.

Ещё они очень много времени проводили в общей комнате корпуса В, высмеивая остальных присутствующих. У Гейтена было несколько специфическое чувство юмора, из-за чего собственные шутки зачастую понимал только он один. А временами он становился неожиданно молчаливым и замкнутым, и Милли начинала понимать, что это всё часть его психического расстройства.

С Калебом у неё было много разговоров. Точнее, грубо говоря, монологов, потому что в основном говорил парень. Очень много говорил. Гораздо больше, чем обычный человек, но она считала это удивительным и даже немного милым. Калеб шутил по тысяче и одному анекдоту в минуту, а она старалась не отставать от него и не терять нить постоянно прыгающего повествования. Большинство его заданий от Кири строилось на концентрации внимания, и Маклафлин повсюду таскал с собой Милли, потому что она помогала ему справиться с ними (если честно, ей и самой доставляло удовольствие делать это). Со временем она поняла, что Калеб такой же интересный человек, как и Гейтен, разве что у него было не так много вещей, которые могли его обидеть.

А ещё между парнями завязалось соревнование — придумай милое прозвище для Милли, потому что, как сказал Джо, у всех в группе оно должно быть. Победитель получал какой-то там приз. И за несколько дней ребята придумали ей порядка двадцати различных прозвищ: Миллс, Миллисис, Милки Вэй, Милли пай, Милевен — и многое-многое другое, но они всё никак не могли достичь единодушия в вопросе выбора.

Соревнование внезапно заканчивается в тот момент, когда Финн с усмешкой выдаёт «Миллстер». И теперь каждый называл её так, неумолимо напоминая ей о тех временах, когда они с Вулфардом ещё были вместе, но она старалась абстрагироваться от этих тяжёлых воспоминаний, и каждый раз, когда кто-то называл её Миллстер, она думала о своих новых друзьях. Впрочем, не особо успешно.

Один Ноа звал её Бони, объединив буквы в названии своей любимой группы (Bon Iver), а всё потому, что это слово якобы ассоциировалось у него с её фамилией — Браун. Милли считала, что они совершенно не похожи между собой, но если ему так сильно хочется, то она не возражает.

К слову, за прошедшею неделю Ноа и Милли становятся ещё ближе, и то время, что они проводят вместе, посвящено просмотру фильмов и задушевным разговорам, в которых девушка делилась интимными (в плане, что очень-очень сокровенными) подробностями своей личной жизни, потому что Шнапп сам по себе был не особо разговорчив — он предпочитает слушать других, и это так странно влияло на неё каждый раз, как какое-нибудь зелье правды. Браун казалось, что она никому (даже любимой сестре Пейдж) не рассказывала так много о себе и своей жизни. Исключением был разве что Финн, но это было так давно, что она предпочла бы не включать его в свой список доверенных лиц. Она была уверена, что всё, о чём она рассказывает Ноа, навсегда останется только между ними.

А ещё одна часть Милли была несколько озадачена тем, что Финн не появлялся в поле её зрения все эти дни. Она с интересом слушала о том, как на прошедшем Хэллоуине тот был Венкманом в их команде охотников за приведениями, и впитывала в себя ещё много других историй, связанных с ним.

На групповой терапии Вулфард был не особо разговорчив, впрочем, как и она. Больше всех всегда болтал Калеб, но все уже привыкли к этому — они внимательно слушали его о том, что же у него произошло в жизни за последнее время.

***

На новом осмотре у доктора Хитона Браун узнаёт о том, что она набрала обратно три килограмма. Доктор был искреннее рад за неё; он поздравлял и хвалил девушку, а она лишь смущённо ему улыбалась. Теперь всё это казалось ей не таким уж и ужасным, и она была рада, что её не будут ни за что ругать.

Но самое главное в этот день было то, что ей вернули ключи от зеркальной комнаты, а ещё бонусом выдали небольшой чёрный проигрыватель со словами «Тебе это наверняка понадобится». И Милли буквально светилась от счастья, когда покидала врачебный кабинет. Она очень надеялась, что больше никогда не подведёт этого милейшего человека, доктора Хитона.

Была как раз пятница (Чарли проводил сегодня незапланированный осмотр из-за её ухудшившегося на прошлой неделе состояния), поэтому она побежала к себе в комнату и начала рыться в вытащенном из-под кровати чемодане в поисках нужных вещей. Она была уверена, что брала с собой сценарий «Призрака оперы» и диск с музыкой оттуда же. Найти бродвейский сценарий, кстати, было не так уж и просто. Это стоило ей почти ста долларов, но зато теперь она имела на руках печатный вариант всей постановки от начала до конца. Глянцевый переплёт уже немного потрепался, а любимые моменты были обведены маркером и заложены разноцветными закладками. Она не теряла надежды на то, что однажды действительно выступит в Бродвее с этой постановкой.

После того, как буквально со дна чемодана она извлекла сценарий и запечатанный в пластиковую коробку CD-диск, Милли переоделась в свежую и удобную одежду — тянущиеся лосины, свободная светлая футболка и любимые конверсы.

До зеркальной комнаты она добралась быстро и без происшествий. За ту неделю, что её не было, здесь ничего не поменялось. Она поставила небольшую бутылку с водой и сценарий на лавочку, а проигрыватель установила рядом со свободной розеткой. Вскоре по помещению тягуче полилась одна из композиций Эндрю Уэббера. У неё по коже сразу же пробежали мурашки — как же давно она не слушала эту музыку.

Она решает начать сразу с одной из самых эмоционально трудных сцен — последней встречи Призрака и Кристины. О да, она мечтает сыграть Кристину Даэ в самом Бродвее. По крайней мере, голос и актёрские задатки позволяют ей хотя бы думать об этом.

Милли выбирает нужную композицию в списке, открывает сценарий почти в самом конце, на заложенной красной закладкой странице, и начинает громко и уверенно зачитывать свои реплики. Она эмоционально взмахивает руками, играет не только телом, но и лицом, драматично вздыхает и возводит глаза к потолку. Когда она заканчивает, Браун неожиданно понимает, что очень быстро выдохлась, хотя почти ничего, собственно, и не сделала.

Она тяжело дышит и облокачивается на поручень, ощущая неприятную слабость во всём теле.

— Это было очень хорошо.

Она оборачивается лицом ко входу, к которому всё это время стояла спиной, и видит в дверях Финна. И как долго он за ней наблюдает? Почему она сразу его не заметила? Неужели она настолько потерялась в своей героине?

— Теперь я вижу, как именно ты поступила в Чикагский университет.

— Откуда ты?.. — начинает она, но обрывает саму себя, заставляя неоконченный вопрос повиснуть в воздухе.

— Ты сама об этом говорила. — Он пожал плечами. — А вообще мне ещё раньше сказала мама. — Циничная улыбка появилась у него на лице. — Видимо, в нашем маленьком чикагском пригороде больше нет тем для обсуждения, кроме как твоё поступление. Милли Бобби Браун — гордость Уитона. Поступила в лучший университет штата, изучает там актёрское искусство. Идеал, к которому нужно стремиться. — Он вдруг горько хмыкает. — Я даже не знал, куда ты хотела поступать. Ты мне никогда не говорила об этом.

— Может быть, я не говорила потому, что ты никогда не позволял мне этого сделать? — огрызается Милли. Не то, чтобы она хотела с ним ругаться, но это его замечание задело её. — Мы всегда говорили только о тебе. О том, насколько ты удивительный гитарист и какие у тебя грандиозные планы на будущее. Между нами всегда была эта пропасть — твои мечты воспринимались как реальные и важные, мои же казались неправильными и детскими.