Керай вытащил Вежека на песок и закричал:

- Тху-ва! Тху-ва!

Голос лекаря вырвал шамана из оцепенения. Тху-ва подбежал к ним, и Керай, нащупав на шее уэсти колотившуюся жилку, приказал:

- Позаботься о нем, - и снова бросился в волны.

Он чувствовал, что сестра едва держится.

Ощутив приближение Керая, Сатхи крепче сжала древко копья. Лекарь разогнался, и огромный кальмар накинулся на Хозяина Приливов и сдавил кольцами его неповоротливую тушу. Щупальца обросли буграми и стальными шипами. Шипы, как пики, раскололи панцирь, вонзившись в уязвимую спину.

В который раз рев Хатай-ле сотряс жертвенный круг. Соленый ветер наполнился запахом крови, но близнецы не останавливались. Кальмар оплел врага и прижался к нему как можно теснее. Керай должен был услышать имя. Имя бестии. Она металась, пытаясь сбросить наездников, но лекарь лишь туже сводил щупальца и слушал, слушал, пытаясь разобрать за проклятиями твари, хриплым дыханием сестры и рокотом прибоя волшебное звучание.

Он слышал борьбу сестры, ледяной голос вод, ненависть Хатай-ле. Тварь переполняли злость, гнев и ярость. Чудовище жаждало раздавить, смять и уничтожить предателя-шамана и нарушивших границы морридаи. Не двигаясь, Керай продолжал слушать, и слышал... слышал... стук огромного сердца под расколотым панцирем. Имя бестии проступало из плеска волн, из дыхания океана, из молчания потрескавшихся идолов - даже камни устали терпеть Хатай-ле.

Пенная струя удавкой сдавила горло Сатхи, но морридаи все равно не разжала руки.

- Моя... мой... - утробно зарычала бестия.

Керай расплел свои щупальца и позволил бестии себя сбросить. Кальмар погрузился в волны, став дельфином - тот прыгнул и рассек хвостом схватившую сестру веревку-пену. Керай почти услышал, почти уловил имя - не хватало последнего звука. Сатхи выдернула копье из шеи бестии, и кровь твари брызнула на серебристую кожу дельфина. Знакомое чувство пронзило лекаря насквозь, и он прошептал... Прошептал имя, не сомневаясь, что сестра различит звучание и за ревом чудовища, и за грохотом стихии.

И не ошибся.

Женщина снова изменила свое тело: она вскарабкалась ловкой обезьяной на панцирь Хатай-ле, уперлась задними лапами в окаменевшие наросты, оплела хвостом большую раковину и запустила пальцы в трещину от шипов кальмара.

Размахнувшись копьем в свободной руке, Сатхи швырнула его в голову твари и прокричала названное братом имя.

Рев Хозяина Приливов превратился в вой. Тело Сатхи вытянулось, преображаясь, и Хатай-ле схватила огромная змея; голубые кольца сдавили бестию и начали сжиматься. Женщина повторяла истинное имя чудовища, как заклинание, и тварь выла, стонала, скалила зубы, но ничего не могла сделать. Керай подплыл к ним, наслаждаясь тем, как звучание скользит между пальцами сестры, наполняет ее сорванный голос, блестит на окровавленном острие копья. Сатхи доказала покровителю Тху-ва свою власть, и бестия подчинилась воле морридаи.

Лекарь позволил стенам опуститься, и все трое вышли на берег. У Тху-ва, стоявшего возле Вежека, подогнулись колени; шаман опустился на песок, не в силах вымолвить ни единого слова, но Хозяин Приливов не удостоил человека даже взглядом. Хатай-ле лег на землю и опустил голову, хотя застрявшее под мощными челюстями копье и стрела в вытекшей глазнице причиняли ему невероятную боль.

Сатхи соскочила вниз и, покачиваясь, подошла к голове чудовища. Вырвав оружие из раны, женщина направила копье на треугольную голову и приказала:

- Обратись.

Тело бестии окаменело. Шаман пораженно смотрел, как огромная уродливая скала превращается в крохотный черный камень. Керай подошел и поднял голыш с песка. Отдав его сестре, лекарь, спотыкаясь, побрел к Тху-ва и Вежеку.

- Помоги мне отнести его, - устало попросил шамана Керай и закинул лапу уэсти к себе на плечи.

Все четверо вернулись в шатер. Лекарь положил Вежека возле костра и рухнул спать. Сатхи упала рядом с братом, не выпуская из рук ни копье, ни камень. Тху-ва присел на корточки рядом с женщиной, не отводя взгляда от черного голыша. Он ощущал окутывавшую камень силу - она покалывала кожу иголочками наслаждения, затуманивала мысли, затягивала пеленой глаза и опьяняла. Шаман осторожно разжал золотистые пальцы Сатхи и взял голыш. Камень оказался тяжелым и холодным, и из него сочилась вода.

Прижав сокровище к губам, шаман выпрямился и выбежал из шатра, забыв обо всем.

***

Набрав воды, Тху-ва пошел от берега. Беглец видел, как охотится Сатхи и колдует Керай, и хотел быть подальше, когда морридаи проснутся. Шаман двигался на юг, где обитало племя Бутея. Тху-ва собирался вызвать врага на поединок, победить и стать вождем. Зажатый в кулаке холодный камень добавлял беглецу уверенности в собственных силах, хотя в глубине души что-то все-таки не давало ему покоя. Одурманенный обретенным могуществом, вор гнал беспокойство прочь.

Тревога оказалась не напрасной. Когда взошло солнце, шаман поднялся на вершину дюны и увидел Керая. Лекарь сидел на песке и словно ждал Тху-ва. Беглец остановился, морридаи поднялся и подошел к нему.

Оказавшись с вором лицом к лицу, Керай молча протянул руку. Шаман опустил взгляд на раскрытую ладонь и крепче сжал камень, не желая расставаться с едва полученной силой.

- Ты взял кое-что чужое, - глухо произнес морридаи.

Тху-ва прочистил горло:

- Ты не понимаешь...

- Ты взял две чужие вещи, - добавил Керай. - Веж Икархе, отдай мне камень.

Неведомая сила заставила Тху-ва разжать пальцы и вложить в ладонь лекаря голыш. Морридаи сразу убрал камень в карман накидки.

- Мы обещали, что не возьмем с тебя никакой платы, но ты презрел наше гостеприимство и обокрал нас.

Губы лекаря шевельнулись, и Тху-ва почувствовал, что чужое имя покинуло его грудь так же, как силы бестии ушли с камнем.

- Ты не был бессилен... ты не сможешь понять...

- Не смогу, - согласился Керай, - а еще - я никогда и не крал.

Беглец сел на песок и закрыл лицо руками. Пустоту внутри шамана начали заполнять отчаяние и горечь. Он сгорбился, смотря на морридаи из-за пальцев, и по морщинистым щекам покатились слезы. Это было то самое ощущение всепоглощающего одиночества, которое он чувствовал тогда, сидя напротив Вежека у костра.

Лекарь скрестил на груди руки.

- Было бы нечестно наказывать тебя, - Керай задумчиво склонил голову набок. - Мы спасли тебя только затем, чтобы заманить Хатай-ле в ловушку, но... Скажи, найденыш, ты чувствуешь внутри себя пустоту?

Из груди вора вырвалось сдавленное рыдание; он часто закивал.

- Морридаи называют ее Безымянной, - лекарь присел на корточки возле шамана. - Смогу ли я тебя понять?.. Нет. Помнишь легенду, которую рассказывала Сатхи? Танцующий сотворил го, и у Него больше не осталось ни шерсти, ни чешуи, ни перьев, ни клыков, ни когтей.

- Но потом... Разве потом он не создал вас? - запнувшись, спросил Тху-ва.

- Из чего?

Резкие черты морридаи напоминали маску, и змеи, затаившиеся в тенях под бровями, лишь усиливали сходство с древним кумиром. Шаман размазал слезы по пыльному лицу и сжал губы. Догадка прокралась в его мысли, заставив зрачки расшириться от страха.

Керай невесело улыбнулся:

- Танцующий сотворил нас из Нее - из Пустоты. Поэтому нас так боятся бестии. Поэтому мы так хорошо слышим имена. Имена наполняют нас чувствами и воспоминаниями - делают по-настоящему живыми. Только представь, как нам хочется хранить в себе побольше имен. Однако мы не воруем их, Тху-ва Ахес-хар.

Шаман глубоко вздохнул, надеясь проглотить произнесенное лекарем имя, но оно и так послушно втекло в Тху-ва через распахнутый рот. Звучание мгновенно вытеснило и горечь, и отчаяние - остались только подавленный гнев, страх и стыд. Стыд за то, что украл. Стыд за то, что не смог сбежать и был наказан. Стыд за собственную слабость.

- Я не хочу больше тебя видеть, найденыш, - вздохнул Керай, выпрямившись. - Уходи из пустынь. Уходи, пока моя сестра не бросилась в погоню. Видит Танцующий, у нее не такое доброе сердце, как у меня.