– Прислала мамаша варенье, так банка в дороге разбилась, пришлось выбросить…
Или:
– Хотел угостить всех печеньем. Домашнее печенье, мамаша пекла. Так вот жалость, пока шла посылка, печенье заплесневело. Всё выкинул.
А у самого в кладовке, или, говоря по-военному, в каптёрке- чемодан на два замка заперт. И чуть вечер – Домодедов к этому своему чемодану наведывается.
Иногда кто-нибудь из солдат поддразнивал Домодедова:
– Да брось ты сочинять! Признайся лучше, что ночью под одеялом печенье рубаешь.
Домодедов очень сердился на такие шутки. Даже потел от злости.
– А ты видел? Видел, да? А если не видел, не говори, понял?
Вообще, это была его любимая фраза. Чуть что – он сразу начинал ныть:
– А ты видел? Видел, да?…
И вот с этим-то Домодедовым и произошёл однажды случай, о котором потом долго вспоминали в роте.
В то время взвод готовился к ночным стрельбам, и как-то поздно вечером ефрейтор Барабанщиков принёс прибор ночного видения. "А ну, – говорит, – кто хочет потренироваться?" Вышли несколько солдат на пустырь – за казарму. И Башмаков вместе с ними. Вокруг темнота стоит – в двух шагах ничего не видно.
Солдаты по очереди подносят окуляр к глазам, смотрят.
Подошла очередь Башмакова.
Поднёс он окуляр к правому глазу, левый зажмурил. Чудеса да и только! Темноты как не бывало. Зеленоватый свет вокруг колышется.
Направо посмотрел Башмаков – видит развесистое дерево.
Прямо посмотрел – кусты видит.
Налево взглянул – сидит на скамейке рядовой Домодедов и ест сгущённое молоко. Держит в одной руке банку, в другой – ложку. Зачерпывает молоко ложкой и ест.
Оторвался Башмаков от окуляра – вокруг темнота: ни дерева, ни кустов, ни рядового Домодедова.
Снова поднёс окуляр к глазу – опять сидит перед ним рядовой Домодедов, облизывает ложку.
– Приятного аппетита! – громко говорит Башмаков.
Замер Домодедов, прислушивается. Только успокоился, ложку ко рту понёс, Башмаков опять:
– Приятного аппетита!
Вскочил Домодедов, оглядывается по сторонам. Да что в такой тьме увидишь? Ничего не увидишь. Зато Башмакову всё видно.
Только Домодедов снова за банку с молоком взялся, Башмаков в третий раз:
– Приятного аппетита!
Тут уж Домодедов не выдержал – напролом, через кусты, бросился прочь.
В этот вечер, перед отбоем, и на следующее утро Домодедов всё на своих товарищей по взводу с подозрением посматривал. И на Башмакова тоже. А Башмаков помалкивал себе как ни в чём не бывало.
А утром во время завтрака зашёл в солдатскую столовую лейтенант Петухов, командир взвода. Домодедов и Башмаков как раз перловую кашу доедали.
– Приятного аппетита! – громко говорит лейтенант Петухов.
– Что, что? – спрашивает рядовой Домодедов.
– Приятного аппетита, говорю, – ещё громче повторяет лейтенант Петухов. – А что это вы, Домодедов, на меня так странно смотрите?
А Домодедов вдруг вскакивает – руки по швам.
– Виноват, товарищ лейтенант! Больше не буду!
– Что, что? – спрашивает лейтенант Петухов. – Что больше не будете?
А солдаты уткнулись в тарелки и хохочут. Так и пристало с тех пор к Домодедову это прозвище: "приятного аппетита".
Как Башмаков искал родственника
Была у Башмакова ещё одна интересная особенность – куда бы мы ни приехали, куда бы ни попали, повсюду у него находились родственники.
Проходили как-то раз большие учения, и нашу часть перебрасывали по железной дороге. Едем в эшелоне, останавливается поезд на маленькой станции, Башмаков говорит:
– А здесь, между прочим, моя сестра живёт.
Едем дальше, впереди – большой город, Башмаков радуется:
– Здесь два моих племянника учатся!
Стучит эшелон колёсами, пробегает, не останавливаясь, мимо рабочего посёлка.
– Завод с красной трубой видите? – спрашивает Башмаков.- Там мой двоюродный брат работает.
Просто даже удивительно – по всей стране, оказывается, Башмаковы живут!
Кончились учения, остановилась наша рота на отдых неподалёку от деревни. Заречье деревня называется.
– Может, Башмаков, у тебя и здесь родственники есть? – смеются солдаты.
– Есть, – говорит Башмаков. – Здесь у меня двоюродный брат отца живёт. Правда, я его никогда в жизни не видел, но всё равно родственник.
– А ты, – советуют солдаты, – отпросись на часок у ротного, вот и повидаешь…
Так Башмаков и сделал.
Пришёл в Заречье, а летний день в разгаре, в деревне никого нет, один дед сидит на завалинке, на солнце греется, слушает транзистор.
– Ты кого, сынок, ищешь? – Спрашивает дед.
– Родственник здесь мой проживает, – говорит Башмаков.- Зовут Иван. Фамилия – Башмаков. Не слыхали?
– Башмаков? Иван? Как не слыхал! – отвечает дед.- Слыхал. Только уехал твой Иван. Лет десять, почитай, будет, как уехал. Да ты не огорчайся, солдат, заходи в гости. Мы с Иваном соседи были – считай, свои люди.
Зашёл Башмаков к деду в гости.
Дед его яблоками угощает, о том, как сам был солдатом ещё на гражданской, рассказывает. Башмакова о международном положении расспрашивает.
– Ешь, сынок, яблоки, ешь, – говорит. – И своим друзьям-приятелям прихвати. Эту яблоню как раз Иван посадил, так что, считай, он тебя угощает.
Башмаков хрустит яблоками, в свою очередь рассказывает деду о службе.
Так поговорили, поговорили, потом дед нагрузил его яблоками, и стали они прощаться, очень довольные друг другом.
– Хороший человек Иван, – говорит дед. – Писать будешь – привет передавай.
– Обязательно передам, – говорит Башмаков.
Пока прощались, тут как раз молодая хозяйка пришла, дедова внучка.
– Рая, смотри, это Ивана родственник, – говорит дед.
– Да ну? Ивана? Сапожникова?
– Это почему Сапожникова? – спрашивает Башмаков.
– Верно, Сапожникова… – говорит дед. – А ты как, сынок, фамилию называл?…
– Башмаков, Башмаков я. И родственник мой Башмаков.
– Вам, видно, в другое Заречье надо, – говорит Рая. – У нас отродясь Башмаковых не было. Вечно ты, дедушка, всё напутаешь!
Смутился Башмаков. Стоит, яблоки в руках держит. "Эх, как неловко, – думает, – получилось. К чужим людям в гости напросился…"
А дед вдруг подмигнул ему и говорит:
– Не смущайся, сынок. Я сам был солдатом, и сыновья мои были солдатами, и внук сейчас солдатом служит. Вот и выходит, что все мы – родственники. Так и в песне поётся: "Родная армия". Зря, что ли, поётся?
Засмеялся Башмаков.
"А что, – думает, – пожалуй, и верно".
…Вечером ели солдаты яблоки и приговаривали:
– Хорошие у тебя, Башмаков, родственники, хорошие!
Как Башмаков писал письмо
Был у Башмакова один недостаток – очень не любил он писать письма. Получать любил: как появится почтальон, так Башмаков первый возле него, шею тянет, высматривает, нет ли ему весточки из дома или от друзей, а вот отвечать-в не было для него занятия труднее.
Обычно он долго собирался сесть за письмо.
Бумагу приготовит.
Конверт достанет.
Ручку чернилами заправит.
Сядет и задумается.
Так и в этот раз было.
Сидит Башмаков за дощатым столиком на воздухе, возле казармы, и думает.
День воскресный, солнце вовсю светит, солдаты – кто в волейбол играет, кто – в домино, кто загорает.
"Здравствуйте, – пишет Башмаков в своём письме, – дорогие родители и брат!
Живу я хорошо, чего и вам желаю. Служба моя идёт нормально. Погода у нас хорошая, жарко, как на курорте. Сейчас пишу вам письмо, а сам загораю в одних трусах".
Поставил Башмаков точку и опять задумался, по сторонам смотрит: о чём бы ещё написать?
А тут вдруг как завоет сирена у штаба! И дневальный кричит:
– Тревога! Рота, тревога!
Солдаты со всех ног бросились в казарму, к пирамидам, на ходу гимнастёрки натягивают.
