— И он сможет зарубить Юрия Карловича за то, что тот долго не выпускал его обратно в жизнь? — то ли в шутку, то ли всерьез спросил Президент.

— Ой, ну почему именно меня? — слабым голосом произнес академик, доставая таблетку с пилюлями. — Я ведь не единственный, кто возражал против этой идеи… Камил, налейте воды, пожалуйста.

Суетин поспешно проглотил таблетку, запил водой, слегка облив рубашку.

— Да, Юрий Карлович прав: несправедливо возлагать вину на него одного! — кивнул Президент и повернулся к Ивлиеву. — Мог бы великий македонец зарубить всех, кого считал своими врагами?

— Ну-у… В принципе, это не исключено… С учетом господствующей в те времена ксенофобии и полном отсутствии толерантности, думаю, мало бы кто уцелел…

— А зачем нам тогда охрана? — вроде бы удивился Президент.

Силовики напряглись. Шуточный разговор незаметно съехал на рельсы их состоятельности и генералам это явно не понравилось. Да и никому другому, похоже, тоже.

Ученые начали тревожно перешептываться.

— И сколько он смог бы прожить в нашем обществе, казня и милуя по своему усмотрению?

В зале снова наступила жадная тишина.

— Македонский, как и любая другая копия не может жить сама по себе, — успокаивающе произнес Ивлиев. — Существование объекта будет зависеть от энергии, поступающей из нашего генератора. Он — центральная часть проекта, как ядерный реактор на подводной лодке, как сердце любого из нас. Любой витализированный объект навсегда связан с источником витальной силы. Генератор может находиться как угодно далеко от объекта, но он должен работать постоянно. Стоит его выключить — и объект исчезнет.

— И объект исчезнет, — задумчиво повторил Президент и кивнул. Лицо его ничего не выражало. Поднявшись со стула, он прошёлся по залу — взад-вперед и обратно. Все молча следили за перемещениями Первого лица.

— Что ж, эксперименты убедительны, — наконец, сказал он, останавливаясь напротив Ивлиева и уставившись ему прямо в глаза. — Но вы прекрасно понимаете: без витализации человека нет полной картины! А человек не дельфин и не кошка! Надеюсь, вы понимаете всю меру ответственности… осознаёте вес решения, которое ляжет на ваши плечи?

— Понимаю, — просто ответил Ивлиев. Наверное, слишком просто. Президент свел брови.

Дмитрий Жигунов вскочил, выбежал на свободный участок комнаты у окна, нагнулся и неизвестно откуда взявшимся мелом очертил вокруг своих ног довольно ровный круг диаметром с метр.

— Что это? — Генералы Ударный, Бочкин и Полесов первыми вскочили на ноги, Горбатов и Асламов последовали примеру силовиков, многие привстали или вытянули шеи, рассматривая меловой круг и пытаясь определить его скрытое значение.

— Кого вы поставите сюда? — многозначительно спросил Президент. — На место товарища Жигунова?

Но тот уже выскочил за пределы белой линии и отряхивал перепачканные ладони. Круг был вызывающе пустым.

Ивлиев молчал.

— Ну, ну, смелее!

— Неужели это будет мое решение? — с трудом выговорил он.

— Ну, а как же? Вы ведь думали, кого… оживить? — энергично, с заметным азартом Президент обернулся к Ивлиеву, давая некоторую волю привычно сдерживаемым обычно эмоциям. — Я имею в виду — витализировать?

— Честно говоря, я не готов дать ответ… На начальном этапе нас ждут определенные трудности, — промямлил Ивлиев. — У нас еще нет механизмов поиска индивидуальных информационных следов…

— То есть? — резко спросил Президент.

— Ну, например, мы пришли на стадион в «Лужники» и нам нужно в информационном поле найти мяч, которым сорок лет назад был забит решающий гол… Так вот, сейчас мы не можем разобраться в сотнях тысяч траекторий, оставленных тысячами мячей за десятки лет, и сразу выбрать нужный. Хотя со временем это станет возможным… А сегодня нам придется опираться на какие-то материальные следы…

— То есть, понадобятся и генетический материал, и кости, и ДНК, от которых вы только что открестились?!

— Да, но это временно…

— Нет ничего более постоянного, чем временное, — с легким сарказмом отозвался Президент. — И что вы ответите на мой вопрос?

— Что придется выбирать из тех исторических фигур, которые оставили свои следы в музеях: на одежде, личных вещах, предметами, которыми долго пользовались…

— Конкретней!

Ивлиев почувствовал себя в ловушке.

— Если выбирать, исходя сугубо из масштабности политических фигур, значимости научно-политического интереса, с расчетом на расширение важных исторических знаний, и лучшего понимания отечественной истории, — Сергей говорил медленно и осторожно, будто шел по минному полю. Примерно так оно и было.

— И если оставить в стороне любые эмоциональные и ненаучные оценки… Можно… Можно предложить товарища Ленина… Или Сталина… — с оттенком вопросительной интонации закончил Ивлиев.

В зале раздался то ли сдавленный вздох, то ли стон. Президент оглядел собравшихся, по его губам пробежала еле заметная ироничная улыбка.

— Бог с вами, Сергей Дмитриевич! Смотрите, что вы с людьми сделали. Сейчас же «скорую» придётся вызывать! Вряд ли Иосиф Виссарионович потерпел бы ваши махинации и волокиту с майскими указами!

Несмотря на промах, события явно развивались в нужном направлении. Почувствовав это, Ивлиев успокоился. Но сердце колотилось и спина взмокрела, как после проливного дождя.

«Скорей бы уже — или да, или нет!» — билась в голове назойливая мысль.

— Что вы думаете про предложенные товарищем Ивлиевым кандидатуры? — обратился Президент к собравшимся. Вид у учено-чиновничьего люда был как у десантников, когда уже загорелась желтая лампочка «Приготовиться», открылся люк и обратного хода нет — через секунду надо бросаться в холодную грохочущую бездну!

— Я бы избегала столь поспешных и радикальных решений, — неожиданно сказала Галушкина, покрываясь красными пятнами. — Мы должны быть выдержанными при выборе столь важной фигуры…

И тут же сорвалась с ровного официального тона государственного чиновника, словно гайка сорвалась с резьбы от слишком сильного нажима.

— Давайте тогда уже сразу Ивана Грозного! — взвизгнула она. — Он же тоже инвалид! Потребует биопротез с мозговым управлением! Да еще отечественный! И кому тогда отвечать? Тут словами и бумагами не отделаешься: посохом по голове — и весь отчет!

На этой драматической ноте мог позволить себе рассмеяться только один человек, и он воспользовался этой возможностью.

— Ирина Васильевна знает, о чем говорит! — сквозь смех сказал Президент. — Ивана Васильевича и с десяток-другой опричников, чтобы прочувствовали, так сказать, разницу. А то взяли моду дела словами подменять! А ведь раньше за это сразу на Лобное место волокли!

Теперь таблетки, не очень скрываясь, пили все, за исключением закаленных силовиков и неискушенных в политике подчиненных Ивлиева.

— Не бойтесь, мы не станем поворачивать колесо истории вспять, до средневековья! — Президент снова прошёлся по залу, подошёл к столу, но садиться не стал.

— Моё мнение такое, — сказал он тоном, больше подходящим для диктовки указа, и взмахнул рукой, будто шашкой рубанул. — Эксперимент проводить нужно. Приняв при этом строжайшие меры секретности и безопасности!

Он помолчал немного — видимо, давая возможность консилиуму вникнуть, а возможно, внести какие-то коррективы. Но консилиум молчал.

— А выбрать объект для… восстановления нужно без спешки, взвешенно, тщательно продумав возможные последствия… Не забывайте, это ведь проба пера, первые шаги по очень трудному пути…

Кровь ударила Ивлиеву в лицо так, что закололи кончики ушей. «Всё-таки да, — набатом стучало в голове. — Всё-таки да!»

Опустив взгляд, Президент беззвучно перекатился с пятки на носок, плотнее сдвинул губы. В тишине было отчетливо слышно сиплое дыхание академика Суетина.

— Так вот, надо выбрать объектом для первого экспериментального восстановления не вождя мирового значения, не руководителя государства, а простого, героического человека, плоть от плоти народной, кровь от крови обычного труженика, героически работавшего, героически воевавшего и отдавшего жизнь за наше с вами счастье! Думаю, столь образованный историк, как наша гордость — академик РАН Николай Всеволодович Волошин знает много, очень много таких людей! Пожалуйте, Николай Всеволодович!