Студентов взволновала переправа через самую большую реку Америки, но, как только ее громадная мутная ширь осталась позади, они снова впали в апатию.

Айова была краем холмистых пахотных земель с немногими заметными вехами и местами, которые могли бы заинтересовать. Сухой жар врывался в окна, а вместе с ним время от времени – бабочка или другое насекомое. Унылая потная скука окутала экспедицию.

Джонсон надеялся хотя бы мельком увидеть индейцев, но не увидел ни одного. Пассажир рядом с ним засмеялся:

– Здесь не было индейцев сорок лет, со времен войны Черного Ястреба. Если вам нужны индейцы, вам следует отправиться на Запад.

– А разве здесь не Запад? – спросил Джонс.

– Еще нет. Он за Миссури.

– А когда мы пересечем Миссури?

– По другую сторону Сидар-Рапидс. Спустя полдня.

Но открытые прерии и тот факт, что они пересекли Миссисипи, уже оказали на пассажиров свое воздействие. На каждой станции и остановке для заправки люди выходили на платформу и палили из пистолетов в луговых собачек и тетеревов. Птицы с криками взмывали в воздух; маленькие грызуны с верещанием ныряли в укрытия. Никто ни разу никого не подстрелил.

– Ну вот, – заметил один из пассажиров. – Теперь они чувствуют себя на просторе.

Джонсону просторы казались скучными.

Студенты развлекались, как могли, картами и домино, но то было безнадежное дело. Некоторое время они выходили на каждой станции и прогуливались, но в конце концов даже остановки стали уныло похожими друг на друга, и люди обычно оставались в вагоне.

В Сидар-Рапидс поезд остановился на два часа, и Джонсон решил размять ноги. Завернув за угол крошечной станции, стоявшей на краю пшеничного поля, он увидел, что Марш тихо разговаривает с человеком со шрамом – человеком Копа, Нави Джо Бенедиктом. Судя по их поведению, они были хорошо знакомы друг с другом. Спустя некоторое время Марш вынул что-то из кармана и протянул Бенедикту; Джонсон увидел блеснувшее в солнечном свете золото. Уильям нырнул за угол, прежде чем его заметили, и поспешил обратно в вагон.

Когда поезд снова тронулся, Джонсон пришел в еще большее недоумение: Марш тут же подошел и сел рядом с ним.

– Интересно, куда Коп отправится нынче летом? – спросил Марш, словно размышляя вслух.

Джонсон промолчал.

– Интересно, куда отправится Коп? – повторил Марш.

– Очень хороший вопрос, – сказал Джонсон.

– Сомневаюсь, что он, как и мы, направляется в Колорадо.

– Не знаю.

Джонсон начинал уставать от этой игры; он позволил себе уставиться Маршу прямо в глаза и не отвел взгляд.

– Конечно, не знаете, – быстро сказал Марш. – Конечно, нет.

Они пересекли Миссури рано утром у Каунсил-Блаффс – конечной станции Чикагско-Северо-Западной. За мостом, на стороне Омахи, начиналась железная дорога «Юнион Пасифик», тянувшаяся до самого Сан-Франциско.

Вокзал «Юнион Пасифик», представлявший собой огромное открытое депо, был забит путешественниками самого грубого пошиба. Суровые мужчины, размалеванные женщины, головорезы с границы, карманники, солдаты, плачущие дети, продавцы еды, лающие собаки, воры, бабушки и дедушки, стрелки – огромная пестрая масса людей, буквально пылавших лихорадкой наживы.

– Эти – в Черные Холмы, – объяснил Марш. – Они снаряжаются здесь, прежде чем отправиться в Шайенн и форт Ларами, а оттуда путешествуют на север к Черным Холмам в поисках золота.

Студенты, которым не терпелось вкусить «настоящего Запада», были в восхищении и воображали, что сами тоже стали более настоящими. Но, несмотря на лихорадочное возбуждение, Джонсону это зрелище показалось печальным. В своем дневнике он записал: «Надежды толпы на богатство и славу или, по крайней мере, на будущий комфорт могут так легко развеяться! Потому что наверняка только горстка здешних людей найдет то, что ищет. А остальные встретятся с разочарованием, невзгодами, болезнями и, возможно, смертью от голода, от рук индейцев или мародерствующих грабителей, которые охотятся за полными надежд, отправляющимися на поиски золота пионерами».

И с оттенком иронии добавил: «Я от всего сердца рад, что не направляюсь в неведомые, опасные Черные Холмы».

За Омахой начался настоящий Запад, и все в поезде ощутили новое возбуждение, которое усмиряли слова старших путешественников. Нет, они не увидят бизонов… За семь лет, прошедших после открытия линий Трансконтинентальной железной дороги, бизоны вдоль железнодорожных путей исчезли из виду; да и вообще, легендарные стада этих животных вообще быстро исчезали.

Но потом раздался возбужденный крик:

– Индейцы!

Все побежали на другую сторону вагона и прижались лицами к стеклу. Пассажиры увидели вдали три типи[15], а вокруг них – полдюжины лошадей и темные силуэты стоящих людей, которые наблюдали за идущим мимо поездом. Потом индейцы исчезли из виду, скрылись за холмом.

– Из какого они племени? – спросил Джонсон.

Он сидел рядом с Галлом, помощником Марша.

– Наверное, пауни, – равнодушно ответил Галл.

– Они враждебные?

– Может быть.

Джонсон подумал о своей матери.

– А еще индейцев мы увидим?

– О да, – ответил Галл. – Там, куда мы направляемся, их пруд пруди.

– В самом деле?

– Да, и, наверное, злых. Из-за Черных Холмов назревает полномасштабная война с сиу.

Федеральное правительство в 1868 году подписало с сиу договор, в котором в числе прочего говорилось, что сиу-дакота сохраняют исключительные права на Черные Холмы – священную для них землю.

– Этот договор был слишком благоприятен для сиу, – сказал Галл. – Правительство даже согласилось убрать все форты и армейские аванпосты из того региона.

А регион был огромным, потому что в 1868 году территории Вайоминг, Монтана и Дакота все еще казались отдаленной и неприступной дикой местностью. Никто в Вашингтоне не понимал, как быстро откроется Запад. Однако спустя год после подписания договора начала работать Трансконтинентальная железная дорога, и туда, куда раньше можно было добраться лишь за несколько недель нелегкого путешествия, стало возможно попасть за несколько дней.

И все равно к землям сиу могли бы отнестись с уважением, если бы Кастер не открыл золото во время обычного объезда Черных Холмов в 1874 году. Весть о золотых приисках, явившаяся среди общенационального экономического спада, оказала на людей непреодолимое воздействие.

– Даже в лучшие времена не было способа удержать людей от поисков золота, – сказал Галл. – И это непреложный факт.

Несмотря на правительственный запрет, старатели проникали в священные Черные Холмы. Конные военные экспедиции в 1874 и 1875 годах выгоняли их, а сиу убивали их везде, где находили, но все равно туда направлялось все больше и больше старателей.

Решив, что договор нарушен, сиу встали на тропу войны. В мае 1876 года правительство приказало армии усмирить восстание сиу.

– Значит, индейцы правы? – спросил Джонсон.

Галл пожал плечами:

– Прогресс не остановить, и это непреложный факт.

– Мы будем рядом с Черными Холмами?

Галл кивнул:

– Довольно близко от них.

Познания Джонсона в географии, всегда порядком смутные, позволили разыграться его воображению. Он уставился на широкие равнины, которые внезапно стали казаться более безлюдными и непривлекательными.

– Как часто индейцы нападают на белых?

– Ну, они непредсказуемы, – сказал Галл. – Как дикие животные – никогда не знаешь, что они сделают, потому что они дикари.

К западу от Омахи поезд неуклонно и едва ощутимо пошел на подъем, въехав на высокогорные равнины Скалистых гор. Теперь стало появляться больше животных: луговые собачки, иногда антилопы, койоты, бегущие вдалеке перед закатом. Города сделались меньше, малолюднее: Фремонт, Карни-Джанкшен, Алкали, Огаллала, Джулесбург и, наконец, печально знаменитый Сидней, где кондуктор предупредил студентов не выходить, «если им дорога жизнь».