- Мешок свой забери, а то растащат насовсем без права переписки.

- Кто? - Пузанов пошел через рощицу, не обращая внимания на дрожащие под его телом зеленые веточки.

- Осторожней, медведь. - заметив это, крикнул Чулюкин совсем по-звонковски.- Не ломай товар.

- Эх, курсант, курсант. - вздыхал Пузанов, отбирая картофелины у растерянного Богатого.- Не доведет это тебя до добра у товарищей кровное..

- Послушай, Пузанов, ты совсем не про то думаешь. - оправдывался Богатый.

- Про то. - ответил Пузанов, обыскал Богатого, на предмет сокрытия улик и посулил серьезно.

- Увижу снова, курсант. При свидетелях говорю. Цвести моей картошке вместо твоей бошки.

- Без кровожадностей, сержант - остановил Пузанова Чулюкин. - Давай забирай картошку, бери Богатого и дуйте за задержанными.

Готовясь к встрече, Чулюкин немного разнес в стороны несколько елок, пробивая просеку от входной двери к своему столу. Аккуратно развесил на плечики свой китель, оставшись в форменной рубашке с клапанами. Протер сухой тряпочкой, всегда находящейся при нем, дымчатые хамелеоны. Приладил их на место. Сел и положил ноги на стол. Покачался на стуле в таком положении, раздумывая. Внезапно, явно под чьим-то влиянием, вскочил и подбежал к гипсовому наследнику славы всех, кто был назван в честь последнего летнего месяца. Чулюкин попытался взлохматить шевелюру Гая Калигулы.

- Ах, ты кучерявенький.- сказал он и подарил на прощанье ласковый подзатыльник тому, кто водил гордые легионы против диких варваров Рейнской полосы. Вернулся за стол Чулюкин вовремя, как раз для того, чтобы с невозмутимым видом встретить, ворвавшегося в оперчасть Фиалку. Вслед за Антоном вбежал Богатый и вошел Пузанов, подталкивая неуклюжего Запеканкина. Фиалка притормозил, требовательно остановил все попытки Богатого, наброситься на него с объятиями и оценил обстановку. Немного непривычно, но Чулюкину и в елках не спрятаться от него.

- Послушай, лесной владыка - Антон заметив Чулюкина, пошел ему на встречу. - Пора уже заканчивать камедь. Мы, между прочим у тебя здесь с самой ночи сидим. Не емши, не спавши.

- Вы не спешите, гражданин Фиалка - лениво сказал Чулюкин, перебирая левой рукой бумаги на столе. - Вначале разобраться надо. Что к чему.

- И почем. - добавил Фиалка, усаживаясь на стул. С Чулюкиным их разделял стол. - Майор я безмерно уважаю принципы, на которых построена ваша деятельность. Поэтому, дабы не отнимать вашего драгоценного времени, сразу перейду к делу. Выпускай нас Чулюкин, выпускай, иначе я бунт подниму, не сходя с этого стула.

Чулюкин делал вид, что не слышал, лишь загадочно усмехался.

- Вы акт мелкого хулиганства во дворе дома номер 17 по улице Врублевского совершали, гражданин Фиалка?

- Не согласен с формулировкой - горячо возразил Фиалка - никакого хулиганства, тем более мелкого, тем более акта я не совершал. Посмотри на меня Чулюкин, где я и где мелкое.

- Что же это по-вашему такое. Орать, как резанный, в три часа ночи под окнами мирно отдыхающих граждан?

- Объясняю. Прошу принять во внимание чистосердечное признание. Петр, иди сюда.

Никем не замеченный Запеканкин успел приблизиться и дотронуться до мужественного подбородка того, кто стал героем фильма Тинто Брасса и, следовательно, внес посильный вклад в крушение одной восточной империи, на которую его потомки всегда смотрели косо. Запеканкин поспешил к Антону. Фиалка оперся на его плечо. Так и стояли они вдвоем нерушимо против целого Чулюкина.

- То, что вы по незнанию квалифицируете как - Антон поморщился - мелкое хулиганство было доказательством одной гипотезы, которое я наглядно продемонстрировал моему уважаемому коллеге Запеканкину. Когда вы услышите в чем дело майор, я надеюсь, ваше мнение об этом инциденте резко изменится.

Чулюкин заметил за спинами Запеканкина и Фиалки еле уловимое движение. Курсант Богатый неслышно крался по направлению к тому, кто превратил Квиринальский дворец в вертеп, а заседание сената в балаган. Чулюкин громко хлопнул длинной деревянной линейкой по столу. Богатый ретировался.

- Что с вами, майор? - спросил Фиалка.

- Ничего. Продолжайте.

- Значит, дело выглядит следующим образом. Путем многолетних наблюдений я установил, что одна из причин довольно мерзкого состояния нашего общества состоит в том, что люди разъединены. Может быть, вы возразите, что это и так всем известно и никакой Америки я не открыл. Возражу, знают-то все, но сформулировал ее я. Как говорят у нас в академическом сообществе. Сказал доцент, что дышло это дышло из этого докторантура вышла.

- Точно. - поддержал неожиданно Антона Пузанов. Он стоял у вешалки, рядом с мешком.

- Ученый - это перец перченый.

Антон послал вдогонку.

- Со всей Ленинкой эксперт чинит нам велосипед.

Пузанов не остался в долгу.

- Галилео Галилей в астролябию налей.

- Узнаю ценителя. - сказал с нотками восхищения Антон.

Пузанов смущенно мотнул головой. Было приятно, что его страсть кто-то заметил.

- Не отвлекайтесь, гражданин Фиалка. - потребовал Чулюкин.

- Продолжаю. Значит, я предположил. Как ветеран альтруистического фронта, переломавший немало рук и ног, отстаивая свои взгляды, я все еще верю в человечество. Я предположил, что чувство единства неотъемлемо присуще людям. Другой вопрос, как бы его добыть. Тогда я понял, что все дело в отсутствующем ингридиенте, раздражителе способном вызвать это чувство к жизни. Озаренный догадкой, я тут же сообщил радостное известие моему уважаемому коллеге Запеканкину. Мы решили проверить возможность доказательства моей гипотезы ближайшей ночью. Подвожу итог. Гипотеза блестяще доказана. Мы в тюрьме. - закончил Антон.

- А вы что скажете, гражданин Запеканкин. - спросил Чулюкин. - Вам есть что добавить? Я надеюсь, все обошлось без ваших художеств.

- К сожалению, вы правы, гражданин майор. - взгрустнул Антон. - Город потерял еще одну достопримечательность. И, конечно, зря.

- Все было так как Антоша сказал. - ответил Запеканкин Чулюкину. Он мог добавить, но сдержался, о том, что это было одним из бесчисленных их путешествий по ночному городу. Они с Антоном никогда не придерживались заранее выбранных маршрутов, поэтому этот двор совершенно случайно оказался на их пути. Обычно они бродили по блестящим китовым спинам улиц, слушали дремлющий город, разговаривали с ним, когда он беспокойно ворочался, страдая от бессонницы, на своей постели, где в ногах у него был Южный рынок, а голову, как успокаивающий компресс, накрывал лесной массив Пышек. Иногда, прячась в тени, останавливались у окон. Нет, они не воровали чужого счастья и не радовались чужому горю. Они просто смотрели и настойчиво думали. Каждый о своем. Каждый обо всех. Порой парадоксальный Антон искал в ночном городе общества, раздраженно говоря Петру, что совсем не находит его при дневном свете. Они забирались в гущу домов, выбирали самый уставший двор. Антон становился в центре двора, раскидывал крестом руки и начинал медленно кружиться. Напрягая всю силу легких, он кричал и голос его, вслед за кружением, виток за витком, спиралью уносился в небо.

- Лю-у-у-ди! Я люблю-ю-ю-у вас!

Сначала ничего не происходило. Но вот по-птичьи начинали трещать форточки. Вспыхивали огни на кухнях, почему-то всегда на кухнях. Из потревоженных окон раздавалась нестройная, не понимающая что к чему, брань. Антон продолжал, достигая наивысшей кульминации.

- Люблю-у-у-у! Уроды вы этакие.

Брань набирала силу, захлебывалась, мыча что-то нечленораздельное. Тогда в Антона летели бутылки. Пластиковые и стеклянные. Бросались мусорными ведрами и книгами. Нужными и ненужными предметами. Однажды в Антона запустили старым телевизором. Десять минут назад тихий и спокойный двор превращался в кипящее жерло вулкана. Из подъездов выбегали разъяренные мужчины в семейных ситцевых трусах и с дубинами. Мчались во все стороны растревоженные кошки и собаки. Орали дети, крякали автосигнализации. Фиалка хватал Запеканкина. Они мчались прочь, петляя как зайцы, сбивая погоню со следа. Они забивались в глухой переулок и возбужденный Фиалка, обхватив Петра, прерывисто шептал.