- Ты дедун, вот что. Ты не расстраивайся. Я тебе одно скажу. Не все про нас ты знаешь.
- А я тебе, столица, второе - ответил неуступчивый таксист - Тут и знать ничего не надо. На вас глянешь и все. Павлины. Они павлины и есть.
- Я делаю вывод, что шуба моя тебе не понравилась - расстроено сказал Антон - А ведь стиль. Элегантно. Последний писк так сказать.
- Во-во за этим только и гонитесь. Как бы соответствовать, а пуповину с землей порвали. Вот и летаете неприкаянные.
- А у тебя как вижу, все утрамбовалось. Живешь гладко и пьешь сладко. Семья, дача и внуки пошли?
- Внучка.
- Я и говорю. Гараж построил, дачу под последний венец подвел, и монтировка у тебя имеется.
- А как же. В любом деле без нее родимой никуда. Где надо кому надо мозги вправить.
Следующую часть пути они провели в молчании. Правда иногда Антон удивленно вздрагивал и говорил сам себе "Подумаешь монтировка" А Запеканкину просто было хорошо. Ему хотелось ехать вот так, слушать Антона и таксиста философа. Вдыхать бензиновый воздух с домеском лесного дозедоранта от маленькой сосенки, что болталась на проволочке рядом с таксистом. Изрядно намерзшись на перроне и теперь очутившись в блаженном тепле, размягченный им до возможности остро чувствовать некоторые самые важные по его мнению моменты, он был благодарен за это Антону. Ему и в голову не могло прийти, что предыдущими страданиями он обязан именно Фиалке. Нет. Запеканкин, на свою беду, мог только благодарить. Таксист плавно выжал тормоз.
- Приехали, столица.
-Что? Ах, да Уже приехали?
- Горького 8
- Слушай, дедун - говорил Фиалка, пытаясь нашарить в своей бескрайней, как песнь ямщика, как скучнейшее полотно ненецкой тундры, шубе бумажник.- Дай на инструмент твой глянуть. Веришь. Спать не буду, если не погляжу на него.
- Чего на нее смотреть. Монтировка как монтировка.
- Покажи а? Я тебе денег приплачу.
- Столица, столица -вздохнул таксист. Он сунул руку между креслом и рычагом ручного тормоза и извлек оттуда монтировку. С восхищением принял ее Антон.
- Надо же так вот ты какой. Жизненный стержень. Альфа и Омега. Слушай, продай а?
- Чего удумал. Мне самому нужна - таксист потянулся за монтировкой. Антон тут же спрятал ее в шубу.
- Продай. 50 долларов дам.
- Смеешься ты, столица. Это за монтировку.
- Ты себе еще найдешь - Антон приобнял таксиста и настойчиво засовывал ему в нагрудный карман деньги.
- Э-э, бог с тобой бери - наконец согласился таксист.
- Спасибо, дедун. Ты даже после первого раза не был так счастлив как я сейчас.
- Это из-за монтировки что ли?
- И не только - Фиалка интимно склонился к таксисту - Ты мне дедун сразу понравился.
- Но, но ты это - таксист отстранился, вжимаясь в дверцу.
Антон подвинулся вслед за ним.
- Ты не обижайся, дедун. Всегда будут нужны, такие как вы и такие как мы. Чугунный закон равновесия и мира. И мы вам будем нужнее ,чем мы вам.
- Как это - спросил озадаченный таксист, несмело пытавшийся снять руку Антона со своего плеча. Антон не поддавался.
- А на ком вы будете срывать свою злость? - шептал Антон, все теснее прижимаясь к таксисту - Если что-то не будет получаться. Единение с землей штука тонкая, а вдруг что-то не получится. Мы тут как тут. О-па встречай нас. Поливай грязью. И вам хорошо и нам не сладко.
Со стороны было забавно наблюдать, как Антон играл обольстителя. Жестокого, перешибающего все препоны. Так бесформенная в полнеба туча наползает на легкое барашковое облачко с одной целью: смять , покорить уничтожить. И таксист потерялся. Гипнотизируемый неистовым Антоном, он превратился в пухленькую (и куда девалась боцманская полнота) беленькую монашку, трепещущую в руках властного и распутного андалузского идальго.
- Единственное, что может нас спасти - сверкнул глазами Антон -подарить единение, избавить от вековой классовой вражды неудачников и счастливцев. Дать недостижимую гармонию отношений, не опошленную постылой рутиной бытия. Подарить нам Эдем, где босые ноги и утренняя прохладная роса, воспринимаются не как что-то противоестественное, а данное высшими силами необходимое благо. Где фиговый листок всего лишь деталь костюма, а не лицемерный фетиш, привлекающий злое слюнявое внимание к простоте, превращающейся в похоть. И это единственное, затасканное, но все еще великое и недостижимое в своем забвении, пересыпанное нафталином чувство. Это...
- Что? - затравленно шепнул таксист.
- Это. - Антон двумя руками охватил шею таксиста. Теперь их лица были совсем рядом.
- О-о-о - простонал Антон - Любовь. - наконец выдохнул он. Антон произнес это слово так, словно им пробил плотину, сдерживающую могучий поток, теперь выпущенный на свободу. Внезапно Антон открыл рот, высунул язык и развязно пощекотал напряженный потный лоб. Таксист был раздавлен. Он начал тихонько подвывать.
- Любовь - страстно шептал Антон, отодвигаясь - Любовь, мой милый. Только любовь. Проказник не удержался и послал таксисту воздушный поцелуй. Потом осторожно открыл дверцу и коротко приказал Запеканкину.
- За мной Петр.
Они подходили к подъезду, когда из покинутой ими машины раздался одинокий крик. Крик был настолько одинок в этом мире, что редкие прохожие даже не обернулись, а еще быстрее заспешили по своим делам. Но Фиалка и Запеканкин остановились. Таксисту удалось стряхнуть Антоновы чары. Децибелы его обиды и гнева достигли ушей Антона и Петра.
- Какая мощь - сказал Фиалка - Вот уж действительно флаг на ветру.
- Шалава - загибался таксист - Убью тварь.
- Может быть пойдем, Антоша - тронул Запеканкин шубейное плечо.- Вдруг бросится.
- Не бросится. Я предусмотрел такое развитие событий и отобрал у него уверенность - отдвинув полу шубы, Антон показал Запеканкину черную головку монтировки похожую на змеиную головку. В подтверждение слов Фиалки машина завелась и сердито заурчала. Они наблюдали как машина уносила своего разъяренного хозяина, исчезая в городских хитросплетениях.
- Уверенность - совсем нелишняя вещь в наше время, Петр - изрек Фиалка, поигрывая монтировкой. Он широко размахнулся . Пролетев по изогнутой параболе монтировка вонзилась в один из сугробов, что росли в палисаднике у дома Фиалки. Покончив с кодовым замком, Фиалка отворил железную дверь и впустил Запеканкина в парадное. Они прошли мимо прожорливых почтовых ящиков, их открытые щели напоминали рты вечно голодных птенцов и начали подниматься по лестнице. Антон Фиалка презирал лифты.
-Я проецирую на них синдром спичечного коробка и понимаю, что все намного хуже. У стандартной спички всегда имеется шанс сгореть, но сгореть отдельно, по-своему изогнуться и во всю ивановскую. Закупоренные в остановившемся лифте ,мы не имеем такой возможности. Извини, никто не подвинется. Коллективно и бессознательно полетим в метафизическую реальность. А я не хочу коллективно, не хочу бессознательно. Я читал Ницше, я грыз Хайека, в конце концов, я могу нижней губой достать до кончика носа. Кто еще так может? Вообщем, боюсь я лифтов, если честно.
Врожденная толика хрипотцы ничуть не уродовала низкий с удачно поставленным тембром голос Фиалки. Напротив она придавала ему неповторимый шарм и обаяние. Запеканкин не всегда вполне отдавал себе отчет в том, что говорил Фиалка. Немудрено было запутаться в дебрях фраз, терминов, аллегорий и метафор, куда не задумываясь бросал Антон Петра. Но слушал Фиалку Запенканкин всегда с удовольствием. Если Антон своими речами упивался, то Запеканкин, что называется, пил их мелкими обжигающими глотками, как круто заваренный с ноздреватой пенкой кофе, ощущая вкус, но не понимая способа приготовления.
- После довольно продолжительной разлуки мы видимся с тобой не более трех четвертей часа, а я успел преподать тебе два урока, два наблюдения, две ситуации обхождения с таким гибким и ускользающим из рук ваятеля материалом как человек. Поверь Запеканкин, было бы грустно считать, что ты, я, остальные - система, расчерченная таблица, где все давно известно и понятно. Наши деяния и наши чувства рациональны и запрограммированы. Гнев, милосердие, справедливость гордыня и чревоугодие - объясняются как химические реакции. Алкалоиды, вступают в реакцию с не алкалоидами, женятся, живут и расходятся. И эти песчинки, эта плесень, видимая только под микроскопом, имеет надо мной власть. Надо мной. Мне грустно это осознавать, Петр. Пусть это и правда. Но я не хочу такой правды. Удивительно. - брезгливо фыркнул Антон будто угостившись какой-то неприятной гадостью. Тысяча лет цивилизации и к какому мы пришли выводу. Все зависит от микроба. Бр-р. Противно слышать. Петр. Пойми и поверь, жестоко не хочу я быть вскипятившейся кастрюлей с серой накипью страстей. Мы рождены, мне кажется, для большего. Потому и в общении я полагаюсь не на так называемые примеры и выписки из ученых талмудов. Мое оружие - это природное, доставшееся от предков чутье. Я не упертый догматик и не схоластик. Я - эмпирик. Поскальзываясь на банановой кожуре эксперимента, я смело иду вперед, торя свой путь. Здесь я остановлюсь и обращусь к антропологии, чтобы разъяснить мою позицию более подробно. Ты позволишь мне Петр?
