- Деточка, помаши рукой папе. Не моей шляпкой, а своей ручкой, растяпа.

- Лысый. Вместе. Лы-сый. Мы здесь. Здесь.

- Петр Никандрыч. Петр Никандрыч.

- Чего орешь. Здесь я.

- Все равно не вижу.

- А чернота с грохотом и стуком рождала все новые и новые синие с белым позументом вагоны. Электричку в последний раз сильно тряхнуло, швырнуло назад и вперед, со змеиным шипеньем разошлись вагонные створки и...

- Да не стойте на проходе. Что за люди дайте ж сойти.

- Вон. Во-он он. Сашка. Мы здесь.

- Хоть убейте не вижу.

- Внучок-то. Петр Никандрыч. Внучок то наш как вырос.

- Дайте-ка расцелую.

- Не понимаю я Софья Петровна вашей сентиментальности.

- Внучок зачем же с бабушкой так.

- Значит прижимайся ухом. Сначала ко мне, а потом рванем к Марго на чачлык. Не поверишь, она так постарела.

- Ба-а-тю-уушки ж мои. Сделается же такое. Ну не вижу я, не вижу.

Запеканкин бегал от одного вагона к другому, натыкаясь на хаотичный беспорядок из ручной клади и целующихся парочек. Устав изображать собаку, потерявшую хозяина, Запеканкин занял позицию у головы состава и принялся терпеливо ждать. Меж тем оживший на время перрон умирал. Подхватив поклажу, люди спешили покинуть негостеприимную полоску асфальта, скупо припудренную снегом. Продвинутые и обеспеченные направлялись к стоянке такси, бедные или прижимистые к автобусной остановке, наивно полагая, что их там тоже встретят с распростертыми объятьями. Когда перрон опустел совершенно, а Запеканкин начинал подумывать о том, что снова что-то перепутал , из ближайшего к нему тамбура послышались звуки борьбы. Звуки нарастали, пока не оборвались визгливым фальцетом.

- Да отстань ты.

Вслед за этим из тамбура вылетели два дряблых дорожных баула и приземлились рядом с Запеканкиным. Не давая Запеканкину передышки, вслед за баулами на истоптанный перронный снег вывалилась роскошная переливчатая шуба на черно-бурых хвостах. Какое-то время Запеканкин рассматривал свалившееся чуть ли не на голову добро. Баулы, как и положено баулам, вели себя самым надлежащим образом. Они не пели и не плясали, не рвались с наглыми жалобами к начальнику вокзала. Как и положено настоящим баулам они недвижимо стояли на месте. И все равно было этим баулам, где стоять. Здесь или на багажной полке. Но шуба. Шуба повела себя иначе. Она начала шевелиться. По шубе пробежало дрожанье и поднатужившись она разродилась парой крепких, с квадратными носами, коричневых ботинок. На этом неугомонная шуба не остановилась. Что-то рвало и тормошило шубу изнутри, пытаясь вырваться наружу. Новорожденные ботинки по мере сил участвовали в этом процессе, ожесточенно скребя асфальт каблуками. Прошло еще какое-то время и к внутреннему тормошению, добавились глухие стоны. Что-то новое шло в этот мир. Неизведанное что-то. Запеканкин подумал о бегстве от взбесившейся шубы, когда стоны усилились многократно, а из шубы проклюнулась голова в взлохмаченных жгуче-смоляных кудрях.

- Антоша- удивленно выдавил из себя Запеканкин.

-Tu as raison, mon cher ami. Tu as raison- вдобавок ко всему, невообразимая голова разговаривала по- французски.

От законного обморока Запеканкина следующее утверждение странного существа с шубейным туловищем.

- На вашем месте, молодой человек, я бы помог девушке подняться.

Запеканкин согласно повернулся и пошел по перрону.

- Черт. Запеканкин ты куда - начала сердиться голова.

- Девушку искать - честно признался Запеканкин.

- Олух. Я говорю ,помоги мне.

Поднявшись, Антон Фиалка с шумом втянул воздух.

- Холодно - определил Антон. Из шубейных недр была извлечена жесткая стетсоновская шляпа, украшенная у подножья тульи акульими зубами. Посадив шляпу на затылок, Антон схватил Запеканкина за руку и потащил за собой.

- За мной Петр.

Упираясь, Запеканкин несмело трепетал.

- Антоша. А как же ... - и оглядывался на забытые баулы.

- Гражданин. Ваши вещи - в проеме тамбура показался синий железнодорожный мундир

- Себе возьми. Вместо штрафа - не оборачиваясь, крикнул Антон.

На стоянке такси Антон придирчиво оглядел представленный ассортимент и остановил свой выбор на пышной, но в рамках, темно-зеленой Ауди-100. Под стать машине был и таксист. Смурной дядя, налитый железной боцманской полнотой.

- Куда едем друг? - хищно улыбнулся таксист.

Антон смерил его презрительным взглядом.

-Je ne comprend pas.

- Понял. Француз? - спросил таксист у Запеканкина.

Петр хотел ответить, но его перебил Фиалка.

- Чужеземец - туманно объяснил он- Горького 8 пожалуйста.

Машина завелась и, осторожно расталкивая другие такси, начала выбираться на дорогу. Из неисчерпаемой шубы Фиалка извлек немаленький кейс с кодовым замочком и с трудом перебросил его Запеканкину на заднее сиденье. Потом повернул в свою сторону зеркальце и небрежно взбил рассыпавшиеся волосы. Из массивного портсигара с монограммой, Фиалка достал нестандартно длинную сигарету, постучал ей по крышке и блаженно закурил. Таксист поглядывал на Антона и понимающе улыбался.

- Чего ухмыляешься дед - спросил Антон- Покурить хочешь. На. Рекомендую. Мало что эксклюзив, так еще и действительно бездна удовольствия.

Таксист отрицательно покачал головой и продолжая улыбаться, коротко сказал, объясняя для себя все.

- Столица.

- А с чего ты взял, что я из столицы. - недоуменно спросил Антон.- У меня что на лбу написано?

- Видно - отвечал хитрюга.

- Откуда?

Таксист, неприступная крепость, улыбался, презрительно покачивая головой. Антон начал заводиться. Он повернулся вполоборота, поджав под себя ногу.

- Нет ты ответь. С чего ты взял, что я из столицы.

- Видно- на приступ непокорная крепость отвечала просто, но эффективно. Кипяточком.

- Откуда -штурм продолжался.

- Видно.

- Я спрашиваю откуда?

- Видно - ряды бойцов редели, иссякло продовольствие, но крепость держалась. Запеканкин с интересом наблюдал за возникшей перебранкой. Привыкший к чудачествам Фиалки он ничему не удивлялся. Раз в два месяца Фиалка ездил в столицу и всегда возвращался какой-то новый. Зачем он ездит туда этот человек без прошлого, появившийся в городе, как чертик из табакерки пару лет назад? Объяснение: " у меня на Москве папа" устраивало непривередливого Запеканкина полностью. Несомненно одно, с каждой новой черточкой, с каждой новой надстройкой в свой многоэтажный характер привозил Антон назад и самого себя целиком, в сути своей энергичного, эксцентричного и глубоко противоречивого. А баталия продолжалась.

- Ты мне можешь сказать. Да оторвись ты от своей баранки. Откуда ты это взял.

- Видно.

-Видно?

- Видно. - каленые ядра и горючие стрелы сыпались на головы мужественных защитников. По приставным лестницам ползли разъяренные орды завоевателей, зажав в зубах кривые сабли и прикрыв жирные, отъевшиеся в несправедливых набегах спины, круглыми кожаными щитами. Но на смену погибшим мужьям и отцам вставали гордые жены и дочери. И крепость держалась. Ни слова упрека, ни мольбы о пощаде. Фиалка замолчал. Отвернувшись от таксиста, он делал короткие и глубокие затяжки, демонстративно смахивая пепел мимо пепельницы. Молчание затягивалось. Зная Фиалку, Запеканкин ожидал бурю. Он физически осязал, словно пальпировал, клокочущее, бурлящее естество Антона. Но первыми сдали нервы у таксиста.

- Павлины в курятнике. Все кобенитесь.

- А-а-а - радостно заверещал Антон- Попался, маримоя зализанная.

Через вырытый подземный ход, тайно и коварно, ворвались в ослабевшую от голода и многомесячной осады крепость завоеватели. Торжествовали на покоренных пепелищах. Пировали на обугленных костях. Три дня и три ночи продолжался необузданный грабеж.

- Попался. Попался. Попался. - восторженно пел Антон.

А на утро третьего дня опьянение триумфа сменилось тяжким похмельем быта. С побежденными нужно было, как-то жить. Отвеселившись, но все еще всхлипывая, (смех из Антона выплескивался как нежный балтийский прибой) Антон примиряющее похлопал таксиста по плечу.