1

К утру отвращение пропитало всё моё существо. Всю ночь искал я пути спасения из трясины, нещадно пожирающей меня, но чем глубже проникал я в самого себя, тем яснее мне становилось, что никакого спасения нет. Предстояло сделать выбор: либо бороться, давясь отвращением, либо сдаться и уйти. Ни то, ни другое мне откровенно не нравилось. Бороться со свиньями? Представляю, как я, по уши в крови и дерьме, режу их, режу, а их количество растёт и растёт, они всё жирнее, им хорошо. Вот именно. Им хорошо. Они любят дерьмо. А что делать мне? Мне ведь приходится жить среди их дерьма. Пусть они и называют его навозом, то есть удобрением, для меня это самое настоящее дерьмо. Как избавиться от отвращения? Стать свиньёй я не смог бы, даже если бы захотел. Не их вина, что они – свиньи, но мне от этого не легче. Пытаться превратить их в птиц так же глупо, как дерьмо сегодняшних дней использовать в качестве фундамента для небоскрёба будущего.

Прежде всего меня терзал вопрос “как жить дальше”: деньги, полученные за последнюю вахту, заканчивались, несмотря на все мои старания жить максимально экономно. Прошло два с лишним месяца, с той работой покончено, а новую искать нет абсолютно никакого желания. И на старой в последнее время приходилось сдерживаться, чтобы не плюнуть кому-нибудь в лицо.

Помогал только алкоголь: в пьяном состоянии мне было намного легче находиться среди людей, но редкие случаи запоев вызывали ещё большее отвращение – к себе даже больше, чем к людям: длительное самозабвение отдаляло меня от цели. А есть ли ещё у меня цель или я себя обманываю? Нет, не обманываю, цель есть, но я уже не стремлюсь к ней с таким жаром, как раньше. Когда случилось это? Я пытался вспомнить, когда “заболел” отвращением – в минуты помутнения (или всё же просветления?) оно казалось мне болезнью, раковой опухолью, в такие минуты я считал себя больным, а всех остальных – здоровыми, но это, разумеется, не так. Пожалуй, уже в раннем детстве я был “болен”, уже тогда предпочитал я одиночество, хотя и не понимал этого и мог вполне нормально общаться с людьми. Но со временем “опухоль” разрослась и стала причинять страдания: все мои “глупые” поступки, истинная причина которых до поры до времени была сокрыта от моего внутреннего взора разнообразными ширмами вроде “глупости”, “разгильдяйства” или “страха”, кололи мне глаза своей неприглядностью, чтобы я погрузился наконец-то в самого себя по-настоящему и понял, что мною движет. Около трёх месяцев назад глаза мои открылись, и я увидел эту трясину, эту “болезнь” и все её судьбоносные для меня (и, наверное, не только для меня) последствия. Впрочем, всё это никак мне не поможет. Да и должен ли я искать “лекарство”? Но без денег не прожить. Значит, нужно что-то придумать.

Обо всём этом – и не только – думал я, ворочаясь в постели, и вопросы толпились в моей голове, толкая друг друга и сбивая с толку: каждый хотел быть важнее остальных, и лишь один стоял в стороне и не старался привлечь внимания, потому-то я и обратился к нему, но как только толпа увидела, что кто-то стал важнее её, не прилагая никаких усилий, она тут же накинулась на выскочку и поглотила его. Что это был за вопрос? Что-то очень важное. Я отчаянно пытался ухватиться за мелькнувшую мысль, но тщетно. Слишком шумно и тесно было в голове. Заснуть никак не получалось, и в конце концов я встал и отправился на кухню. Шёл седьмой час. Июньское солнце уже дарило себя всему живому, не разбираясь, кто есть кто,– без всякого отвращения.

Поставив чайник, я закурил и снова задумался. Старое сомнение вернулось ко мне: заслуживают ли люди отвращения? Немного подумав, я решил, что заслуживают. В первую очередь потому, что они ничем не лучше животных, несмотря на то, что у них есть всё необходимое, чтобы быть лучше. Но им не нужно это необходимое, как свиньям – библиотеки. Свиньям по душе ящики, полные стандартного комбикорма для посредственностей, идущего с конвейера бесчеловечности, и грязные лужи обывательщины, а не возвышающееся над ними небо блестящих, как звёзды, мыслей. Они и не видят этого неба (а хотят ли видеть? А могут ли?) и уж тем более не способны зажечь на нём свою звезду. Да и зачем им оно? Ящики с комбикормом убеждают их, что свиньи нужны: раз нас кормят, значит, мы нужны, а значит, будут кормить и дальше, и вообще, мы тут главные, а всякий, кто не свинья, преступник. Конечно, нужны! Мяснику.

Чайник закипел, и я, не переставая размышлять, стал наливать кофе.

“Ты несправедлив!– вступил в спор мой постоянный Собеседник – внутренний противник.– Ты пользуешься чайником, который изобрели свиньи, пьёшь их кофе, живёшь в доме, построенном свиньями, и это только самые наглядные примеры! И не стыдно тебе?”.

Я забыл, что такое стыд. Во-первых, к свиньям (червям, обезьянам, ослам, баранам – называть можно как угодно) относятся только те, кто ничего не создаёт – вот кому должно быть стыдно! “Да? Да ты идеалист, друг мой! Значит, создатели теле-шоу, жёлтых газет и прочего мусора – не свиньи? Напиши четверостишие, скажем, вот такое:

Я тебя любил!

Ты меня любила!

Ты меня забыла!

Я тебя убил!

– и ты уже человек, а не свинья?”.

Я всё прекрасно понимаю, не морочь мне голову! Кто не создаёт ничего прекрасного.

“Но разве могут абсолютно все создавать что-то прекрасное? И если бы могли, что бы из этого вышло? Ты что же, хочешь, чтобы не осталось рабов? Кто тогда будет кормить.. “

Но я перестал его слушать. Даже если бы я согласился, что мир держится на свиньях, отвращение к ним никуда бы не делось. Но согласиться с этим – значит признать, что мир для свиней, что люди всего лишь обслуживающий персонал, веками создававший комфортные условия для свиней, иначе говоря, веками совершенствовавший свинарник: все произведения искусства, все изобретения, всё прекрасное – чтобы свиньи были довольны, чтобы они решали, как жить людям? Нет! Иначе лучше не жить!

Рассеянно отхлёбывая кофе, по вкусу больше похожий на жжёный сахар, чем на кофе, я наткнулся взглядом на советский натюрморт, висевший на стене: на нём были изображены, точнее, сфотографированы конфеты в хрустальной вазочке, лимоны и яблоки. Назвать это произведением искусства язык не поворачивался. Раньше я почему-то не обращал на него особого внимания (а жил я в этом доме около года), но теперь задумался: для кого это создавалось? Конечно, есть вещи, украшающие жилище, но этот “натюрморт” к ним не относился определённо. Какую цель преследовал автор? Не мог же он всерьёз думать, что от его “творения” можно получить эстетическое наслаждение? Чтобы использовать это как деталь интерьера, нужно полное отсутствие понимания прекрасного. Впрочем, возможно, что я не совсем справедлив. В советские времена, скорее всего, люди старались украсить дом хоть чем-то. Какие глупости в голову лезут! Сейчас важнее настоящее.

Люди, люди. Их беспринципность, их лицемерие и тупость не знают границ. Да, мне хотелось бы, чтобы каждый отвечал за то, что он говорит: нацепил на себя крестик, сказал “я – христианин” – будь им, будь готов взвалить крест на спину и нести на Голгофу, и да, подставь вторую щёку! или не говори, что ты – христианин. Что об этом думать? Всё понятно. Да! Относиться к людям так, чтобы они следовали своим принципам.И плевать, есть ли у них принципы на самом деле или их слова – бездумное сотрясение воздуха. Лучше быть искренне-беспринципным, чем фальшиво-принципиальным. Отвратительнее лицемеров только свиньи.

“А кто менее отвратителен – лицемерный творец, творческий лицемер или честная свинья? И сам-то ты кто?– с хитрой усмешкой спросил Собеседник.– И ещё: о каких принципах ты говоришь? Как будто не знаешь, что в мире действует только один принцип: кто сильнее, тот и прав. Толпа же сильнее тебя, не так ли? Чего же ты хочешь? Всё справедливо.”

Все отвратительны по-своему, и я в том числе, и даже в великих есть отталкивающие черты, но чем больше в человеке прекрасного, возвышенного, которое он дарит миру в виде творчества, тем он ценнее. Кто я? Я – жалкая тень светлого будущего, где миром правят творцы, где лицемерие, беспринципность и тупость считаются наихудшими проявлениями человеческой природы. Сегодня все творцы под железным копытом свинократии, которой не нужно ничего, кроме комбикорма, а если нечто действительно достойное получает её признание, она и это превращает в комбикорм или просто бросает в грязь. А про лицемерие, беспринципность и тупость и говорить нечего: в современном мире это достоинства, не иначе. Я верю, нет, я знаю, что наступят иные времена. К сожалению, дожить до них мне не суждено, но я должен, даже обязан сделать всё, что в моих силах, для приближения этого будущего.