– … Земляничные поляны – это круто! Так и вижу старенького Леннона в очочках, сидящего на складном стульчике под ярким солнышком посреди бескрайней зеленой поляны… И повсюду – яркие красные капли ягод. И дети… А почему вы не использовали эту песню в книге? – Яр нажал кнопку, и зазвучали по-детски чистые звуки вступления к «Strawberry fields forever».

– Не знаю. – я действительно не знал, как объяснить это. – Как-то не прозвучало. Мне ведь эта песня всегда нравилась, ещё со школы. А вот когда писал – почему-то забыл про неё.

– Значит, не нужна она там. – резюмировал Ярик.

– Значит, не нужна. – кивнул я. – А жаль…

– Nothing is real, and nothing to get hung about1… – как будто вступил в разговор Джон Леннон.

– У меня так бывает, когда я сочиняю. Вроде бы, придумаю такое классное разрешение темы, уже предвкушаю, как это будет отлично, а потом… не звучит. То есть, оно звучит, но как-то не вставляет… Не то! Совсем не то! И как будто кто-то шепчет на ухо: «Не то! Не нужно это использовать. У тебя есть варианты почище этого». Начинаю искать – и действительно, вдруг находится что-то такое, о чем и не думал, и подумать не мог. А оно – вот, нашлось… Как?… – развёл Яр руками.

– Вот и получается – музыку пишет Бог, и неважно, чьими руками он её играет. – я посмотрел в окно.

На противоположной стороне улицы стояла «ГАЗель» с белым фургоном, на борту которого была реклама мороженого – огромная спелая земляничка, купающаяся в пломбирных волнах, и под ней надпись: «Вкус земляники навсегда!»

– Вот тебе привет! – улыбнулся я, подзывая Яра к окну. – От Джона Леннона… или от Того, Кто пишет музыку. Я бы сказал, Strawberry taste forever.

– Да-а… – хмыкнул Яр. – Вот это – вставило!

Итак, Миха кончил играть, получил свою долю похвал, и, наконец, пришло Шурино время.

– Ну, что? Между первой и второй – перерывчик небольшой! – смакуя, произнёс он заветную фразу, и друзья наполнили свои лафитнички.

Миха поставил кассету со своим кумиром Билли Джоэлом, и далее беседа прерывалась лишь периодическими глотками. Никто никуда не спешил, и это придавало общению особую прелесть. Тем более, что Алик, отмечая свою победу над работорговцами, купил где—то по случаю ящик водки.

– Сидим плотненько! – подытожил Шура, узнав о приблизительном количестве оставшегося.

В разгар пиршества раздался телефонный звонок, и Миха после кратких переговоров объявил, что заседание грозит перейти в залегание, на что Алик незамедлительно ответил предложением выпить за закон перехода количества в качество. Предложение было принято абсолютным большинством и немедленно претворено в жизнь.

Где—то между второй и третьей бутылками в квартиру ввалились две девицы, одна из которых, как водится, была длинная, тощая и чёрная, а вторая – маленькая, пухлая и белая. Худая, Таисия, сразу положила глаз на Алика (он, впрочем, ответил ей взаимностью —кавказский синдром!) и начала жеманничать и улыбаться, а маленькая – Люся – посожалела о скудости стола и вызвалась что—нибудь приготовить для блага мужских желудков, на что один из желудков (как известно, желудок – самая эрогенная зона у мужчин), а именно Миха, ответил горячей благодарностью и готовностью помочь.

Таким образом, Шура остался один на один с зельем. Все мы знаем, что в борьбе с зелёным змием побеждает, как правило, змий. Так оно и вышло. Через некоторое время Шура отказался от лавров победителя (…победителей?..), отодвинул от себя рюмку (…рюмки?..), встал со стула (…стульев?..) и пошёл, шатаясь, к балконной двери (…или, всё—таки, дверям?..). «Головокружение от успехов…» – заплетающимся языком произнёс он, безуспешно пытаясь придать голосу стальные нотки кремлёвского горца.

Свежий морозный воздух слегка протрезвил, ядрёная «Астра» достала до мозгов не хуже бабушкиного хрена, и через десять минут Шура (он вообще—то всегда славился умением быстро трезветь…) ввалился в комнату как раз для того, чтобы увидеть торчащие в стороны тощие ляжки. Он шёпотом выматерился и прошёл в туалет. Пожурчал там в своё удовольствие и под шёпот пенных струй, в избытке предоставленных отечественным унитазом, услышал оргазмические стоны из кухни.

«Вот курвы!» – грустно сказал Шура и пошёл звонить Тамарке. Как назло, на работе у Тамарки было занято, и ему пришлось долго тыкать рабочим пальцем в нежные японские кнопки, прежде чем недовольный женский голос произнёс

– Чем вы там занимаетесь? – рявкнул Шура богатырским басом.– Невозможно до вас дозвониться!

– А в чём, собственно, дело? – сразу окрысились на другом конце, и Шура ясно увидел наливающиеся желчью глаза и цветущие пятна злобы на стареющей шее.

– Дело ещё не закрыто! И в этом всё дело! – Шура придал своему голосу матёрую многозначительность.

– Какое дело?..

– Дело о хищении социалистической собственности.

– Откуда? – в голосе послышалась растерянность.

– Это вы узнаете, когда вас вызовут. А сейчас мне нужна Катунцева.

– Ой, я сейчас посмотрю…

– А с кем я разговариваю? Как ваша фамилия? – рявкнул Шура ещё более грозно.

– Ой, вот она идёт. Томочка, тебя… Следователь.

Поняв, кто звонит, Тамарка высказалась таким образом, что покраснела даже белая японская телефонная трубка. Ну, да вы сами знаете, что такое сугубо женский коллектив, и какие разговоры там обычно ведутся. Нашёл, с кем шутки шутить! Люди всё-таки с деньгами работают! На предложение Шуры приехать сначала ответила категорическим отказом, но Шура постарался на пальцах объяснить ей (крыша снова слегка отъехала), чем чреват разрыв с гинекологом.

Довод был принят как наиболее убедительный, Тамарка получила подробнейшие разъяснения по поводу адреса, после чего Шура, вернулся в банкетную залу. Там он сразу же споткнулся о зачехлённую ударную установку, которую Миха приобрёл по случаю в каком—то растерзанном Перестройкой Дворце культуры за совершенно смешную цену, и, хохоча и ругаясь, упал прямо на своё место за столом.

Рассолодевшие от любви друзья с подругами уже открывали очередной сосуд. Таисия жеманно утверждала, что не пьёт ничего, кроме шампанского, а Люся убеждала её, что для беременного женского организма шампанское – просто яд.

– А вот мы сейчас Шуру попросим, он тебя посмотрит на предмет количества недель! – пообещал Таисии Алик.

– Дурень, тебе намекают, что тут счёт на минуты идёт. – объяснил Миха.

– Нет, пусть Шурочка скажет! – заупрямилась Таисия. – Шурочка, ангелочек, беременная я?

– Я лучше водчонки выпью. – буркнул Шура, разливая в рюмки водку.

– За здоровье присутствующих здесь дам! – возгласил Алик.

Шура поднёс рюмку к губам, но неожиданно отставил её в сторону и посмотрел на Таисию ясными трезвыми глазами. Рот его непроизвольно раскрылся и изрыгнул буквально следующее:

– Хорош придуриваться, у тебя матку в прошлом году вырезали, в Тамбовской гинекологии.

Под мужское ржанье хватанул водки, произнёс обычное «Зело борзо!». И только тут понял, что сказал что—то не то. Таисия зарыдала и вылетела из комнаты. Люся крикнула Шуре, что, мол, не хрена лезть в чужую жизнь, и что вообще всё из-за таких вот кобелей, и выбежала вслед за подругой. И только после того, как хлопнула входная дверь, до «Клуба» дошло, что Шура сказал чистейшую правду.

– Ты что, её раньше знал? – спросил Миха.

– Впервые сегодня увидел.

– А откуда же ты знаешь?..

– Да не знаю, сам обалдел… Я и не хотел ничего говорить…

– Может, лишнего хватил? – предположил Алик. – Я где—то читал, один английский матрос, когда в стельку напивался, начинал на ассирийском или на древнеегипетском говорить…

– Может быть. Крыша-то у меня уже отъезжала, но сейчас всё нормально. Кстати, больно было, когда тебе тесть на заднице слово «х…» вырезал? – спросил Шура и тут же испуганно зажал рот ладонью, глядя на Алика.