– А я бы на твоем месте немедленно замолчал! – резко оборвал его Робин, не забыв умерить голос так, чтобы их разговор не услышали другие.
Статли покорно склонил голову, но его губы подрагивали в улыбке. Выходит, что сердце лорда Шервуда, которое все вольное воинство считало недоступным для женских чар, все-таки оказалось уязвленным. И теперь Статли мог с полной уверенностью назвать имя той, что сумела завладеть этим сердцем.
Робин сдался первым, нарушив молчание.
– Вилли, я полагаюсь на твою скромность, – вздохнул он.
– И не ошибешься! – рассмеялся Статли, в душе польщенный доверием Робина. – Исключительно скромность заставляет меня держать язык за зубами с конца октября. Ведь именно тогда ты отдал приказ всему Шервуду оберегать известную нам леди как зеницу ока.
– Я мог сделать это из обычной благотворительности, – хмыкнул Робин, чем вызвал тонкую улыбку, немедленно появившуюся на губах Статли.
– Из той же самой, что руководила тобой, когда ты провожал ее через Шервуд? – Заметив в глазах Робина откровенное непонимание, Статли развеселился. – Неужели у тебя отшибло память? В августе! Ты еще встретил по дороге Алана и меня.
Ответом ему было свирепое проклятие, гневным шепотом сорвавшееся с губ лорда Шервуда.
– Кому еще вы успели разболтать, кого я провожал?! Гай не отходит от нее ни на шаг! Если он только узнает, что Марианна знакома со мной…
Ее имя подействовало на Робина как успокоительный бальзам. Черты его лица смягчились, на губах против воли появилась улыбка. Статли поспешил заверить Робина в том, что никто в Шервуде, кроме него, не догадался, кого лорд Шервуда провожал через лес.
– Робин, я ведь и сам ничего не знал. Просто решил проверить мелькнувшую у меня догадку, – виновато сказал Статли, – и не ожидал, что настолько точно попаду в цель.
– Значит, ты расставил мне ловушку, а я угодил в нее как последний ротозей! – усмехнулся Робин и с неожиданной горечью признался: – Ах, Вилл, знал бы ты, как это все некстати!
– Почему? – удивился Статли.
– Хотя бы потому, что сильно отвлекает меня от дел и толкает на глупые выходки, подобные сегодняшнему турниру.
– О чем вы толкуете? – подошел к ним Джон. – Да еще с таким жаром, судя по выражению ваших лиц.
– Вилл беспокоится, достаточны ли запасы зерна, – ответил Робин самым бесстрастным тоном. – Он просил поделиться с ним, но опасается, что нам самим не хватит.
– Да что ты, Вилли?! – воскликнул Джон, с удивлением глядя на Статли. – Забыл, как позавчера сам помогал нам складывать мешки в амбар? Бери сколько тебе нужно – голодными нас не оставишь!
Разговор с Виллом Статли вызвал у Робина еще больший душевный разлад. Победа в состязании лучников должна была только сильнее укрепить авторитет вольного Шервуда, поскольку Робин не сомневался в том, что уже завтра все Средние земли будут знать, кому досталась серебряная стрела. Не один день, предшествовавший турниру, друзья уговаривали Робина разрешить кому-нибудь принять в нем участие и не допустить, чтобы стрела Веланда попала в чужие руки. Особенно на этом настаивал Вилл Скарлет, выходивший из себя при мысли о том, что священная саксонская стрела окажется у норманнского лучника. Джон, напротив, убеждал Робина, что ни одна древняя святыня не стоит такого смертельного риска. Робин не говорил ни да ни нет, одновременно и понимая чувства Вилла, и разделяя мнение Джона. В результате он принял сторону Скарлета. Но Робин недаром назвал свое участие в турнире глупой выходкой: сам он в точности знал, что его заставило предпринять рискованную вылазку в Ноттингем и заслуженно заработать упреки Джона. Запах стеблей имбиря.
Кэтрин еще в начале осени высадила в глиняные горшки почки, выброшенные имбирными корневищами, чтобы в Шервуде всегда был запас чужестранного растения, необходимого для приготовления некоторых лекарств. Остывая после очередного яростного спора с Джоном и Скарлетом, в котором они больше препирались между собой, чем с ним, Робин занял Кэтрин незначащей беседой. Она в это время поливала густо проросшие стебли, и Робин, сам того не заметив, сорвал и растер в пальцах длинный узкий лист.
Острый и одновременно нежный травяной запах ударил ему в лицо, и на Робина внезапно нахлынула волна ярких воспоминаний о Марианне: этот запах исходил от ее волос, в светлые сыпучие россыпи которых он зарывался лицом и пальцами в две встречи из трех. Об одной она знала, о другой знать не могла, о третьей не помнила… Робин даже задохнулся, на миг зажмурив глаза, забыл, о чем говорил, и опомнился только тогда, когда поймал удивленный взгляд Кэтрин.
Этот запах вызвал в нем страстное желание увидеть Марианну, немедленно, не откладывая ни на минуту. Но это, разумеется, было невозможно. А вот увидеть ее позже, в Ноттингеме, в его силах – ведь она обязательно будет среди гостей сэра Рейнолда, и если он примет участие в состязании лучников…
План мгновенно созрел в его голове, но Вилл Скарлет, который поначалу обрадовался согласию Робина, узнав о его намерениях, уже сам пытался отговорить его. Но тот лишь посмеивался в ответ на увещевания Скарлета, как Вилл до того насмехался над призывами Джона к благоразумию. В результате Виллу пришлось смириться, а Джон, который считал Робина своим союзником в споре со Скарлетом, вышел из себя и заявил, что они оба могут делать все что им угодно.
Итак, Джон махнул на них рукой, оставалось распределить, кто чем будет занят на предстоящем состязании. Робин предложил Скарлету и Статли самим решить, кто из них примет вместе с ним участие в турнире лучников, а кто с несколькими стрелками обеспечит безопасность, смешавшись со зрителями. И тот и другой были отличными лучниками, каждый из них хотел принять участие в состязании наравне с лордом Шервуда, и оба были хорошо знакомы ноттингемской страже, поэтому любому пришлось бы менять обличье, как и самому Робину. Устав спорить, они бросили жребий, и Статли выпало участвовать в турнире, а Скарлету – следить за обстановкой и в случае опасности поднять в толпе суматоху, пользуясь которой, вольные стрелки отступили бы под прикрытие леса.
Договорившись обо всем и еще раз до мелочей обсудив все свои возможные действия, лорд Шервуда и его друзья стали собираться в путь. Но прежде чем отправиться в дорогу, Робин не отказал себе в удовольствии написать письмо, которое впоследствии привело Гая Гисборна в такую ярость. Впрочем, о том, что произошло, после того как он ушел от посланных в погоню ратников и вернулся в Шервуд, Робин узнал только через несколько дней.
А вечером этого дня он был крайне недоволен собой и укорял себя в том, что пошел на поводу у собственной слабости. Иного слова для неодолимого влечения к Марианне Робин найти не мог. Да и как еще можно было назвать порыв, вызванный всего лишь запахом листика имбирного стебля? Запахом, исходившим от ее волос, который так глубоко прятался в его памяти, что он и не подозревал о существовании еще и такой незримой нити, связавшей его с Марианной! И вдобавок ко всему смелые догадки Статли, которые он сам и подтвердил.
Он настолько утратил власть над собой из-за встречи с Марианной, что позволил другому читать в его сердце и тем самым невольно подставил под удар ту, которую оберегал сам и приказал беречь остальным. Конечно, опасности нет: Статли будет молчать о том, что узнал. И природа проницательности, которую проявил Статли, была Робину понятна. Друг сам был влюблен, и Робин знал, в кого. Он мог бы отплатить Статли той же монетой, поскольку тот был уверен, что его влюбленность – тайна для всего Шервуда, и в особенности для Робина. Но зачем ему смущать Статли? Тот ведь не ожидал, что угадает так верно, а Робину и гадать не о чем. Но своими словами друг оказал ему плохую услугу: Робину вдруг стало не под силу справиться с тем, что творилось в его душе, словно вопросы Статли сняли камень, закрывавший родник, и тот забил с такой силой, что его уже было не остановить. Проведя ночь без сна, так и не сладив с собой, Робин отправился к священнику, с которым был дружен не он один в Шервуде и который добровольно возложил на себя обязанности духовного пастыря вольного леса.