– У тебя болит голова? – спросила я.

– Не беспокойся, все в порядке, – отмахнулась она. – Идите лучше в дом, обед давно на столе. Твоя новая комната тоже готова, мне не терпится тебе ее показать.

Боковая калитка палисадника громко хлопнула, и мне показалось, что мое сердце на мгновение сбилось с ритма. Повернувшись в ту сторону, я увидела высокого мужчину, который быстро приближался к нам. Он был широкоплечим и черноволосым, лицо покрывала густая трехдневная щетина. Мужчина не улыбался, но его серьезные серые глаза пристально смотрели на меня.

Я вдруг поняла, что не дышу уже почти полминуты.

Кэсси что-то сказала, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы выйти из ступора и посмотреть на дочь. Кэсси взглянула на меня, потом снова уставилась на мужчину. Глаза у нее были большими и круглыми.

Хрустя тяжелыми башмаками по гравию дорожки, мужчина пересек двор и остановился передо мной.

– Привет, Карамелька.

Кровь оглушительно стучала в моих ушах.

– Оуэн!.. – выдохнула я.

– Мама! – Кэсси дернула меня за руку. – Вот здорово! У дяди точно такой же цвет, как у тебя. Вы друг другу подходите!

Понедельник.

Вскоре после полудня.

Оуэн зацепился большими пальцами за карманы стареньких джинсов и кивнул.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Наши ауры одного цвета. Всегда были.

При этих словах я чуть было не скорчила недовольную гримасу и лишь в последний момент справилась с собой. Сколько раз я предупреждала Кэсси, чтобы она старалась не привлекать внимания посторонних к своим способностям, и вот пожалуйста!.. Едва увидев незнакомого мужчину, она сообщает ему, что у меня и у него ауры одинакового цвета! Правда, Оуэн давно был в курсе моих возможностей и мог предположить, что, по крайней мере, часть из них могла передаться моей дочери, но это ничего не меняло, поскольку для Кэсси он был чужим, а чужих следовало опасаться.

Сейчас, однако, мне было не до воспитательных тонкостей. Оуэн стоял совсем близко, и мне казалось, что пространство вокруг нас съежилось до предела.

Кровь бросилась мне в голову, руки покрылись гусиной кожей, а сад и цветы поплыли перед глазами. На мгновение мне показалось, что мое сердце вот-вот разорвется и из него выплеснутся мучительные воспоминания и чувства, которые я считала давно и безвозвратно похороненными. Двенадцать лет я не позволяла себе даже думать об Оуэне, не говоря уже о том, что нас когда-то связывало, и вот все мои усилия пошли прахом.

Оуэн внимательно наблюдал за моим лицом, и от него, несомненно, не укрылись отразившиеся на нем чувства. Радость. Счастье. Тоска. Любовь. Да, любовь, потому что когда-то давно я любила его без памяти. Все это Оуэн сейчас разглядел в моих глазах, и не только в глазах. Я была уверена, что от него не укрылись и мое сбившееся дыхание, и нервное движение пальцев, теребивших подол все еще влажной блузки, и то, как я переминалась с ноги на ногу, словно каждую секунду готова была броситься наутек. А мне действительно хотелось сбежать – сбежать от океана, от глупых пророчеств Кэсси, от этого дома, который я ненавидела. И конечно – от Оуэна, в чьем взгляде я читала отчаяние и муку, которую я причиняла ему одним своим видом.

В какой-то момент Оуэн, должно быть, понял, что я читаю его как раскрытую книгу, и торопливо опустил голову, стараясь выразить на своем лице безразличие.

– Как ты думаешь, что это означает – что я такого же цвета, как ты? – спросил он с чуть заметной издевкой в голосе.

Я нахмурилась.

– Ты прекрасно знаешь, что это означает, – отрезала я, с трудом шевеля губами. В свое время я объясняла ему это, наверное, раз сто. Одинаковый цвет ауры означал, что мы не просто подходим друг другу. Мы были созданы друг для друга. Родственные души – если, конечно, верить, что это не просто оборот речи, а нечто большее. Мы с Оуэном когда-то верили. Впрочем, впоследствии мне пришлось приложить немало усилий, чтобы разубедить его в том, что мы – идеальная пара.

По его лицу пробежала тень, и он отвернулся.

– Привет, Оуэн! – Бабушка поднялась на крыльцо. – Ты не поможешь Молли занести в дом вещи?

– Конечно, помогу, – отозвался он, обернувшись через плечо.

– Это вовсе не обязательно! – возразила я. – Ты, наверное, очень занят…

– Нет, я не занят. – Он улыбнулся, но как-то не слишком искренне, и я поняла, что он поможет мне не ради меня самой, а ради бабушки.

Глубоко вдохнув, я пожала плечами – мол, как хочешь. Оуэн злился, и звучащий в его голосе сарказм больно меня ранил. Но, наверное, я этого заслуживала.

– Приходи в кухню, когда закончишь, – предложила бабушка Мэри. – Пообедай с нами.

Оуэн открыл рот, немного подумал и кивнул:

– Угу.

Улыбнувшись нам, бабушка взяла Кэсси за руку и повела в дом. Я заметила, как медленно и осторожно она передвигается, и нахмурилась.

Как только бабушка и Кэсси скрылись за дверью, Оуэн повернулся ко мне:

– Давненько мы с тобой не виделись, Молли. Как поживаешь?

Этот простой и вполне невинный вопрос вызвал во мне настоящую бурю. Страх снова овладел мною, он был каким-то липким и холодным, и я с трудом удержалась, чтобы не задрожать. Как я поживаю?.. Мою дочь отстранили от занятий по причинам, которые я не решалась объяснить. Бабушка была сердита на меня за то, что я не предупредила ее о проснувшихся у Кэсси способностях. А еще через считаные дни я могла умереть… И, как будто этого было мало, я столкнулась с Оуэном и теперь должна была вести себя с ним так, словно между нами никогда ничего не было.

– Хорошо поживаю, – проговорила я без всякого выражения. – А как твои дела?

– Отлично, – ответил он таким же невыразительным тоном.

Тут мне снова захотелось сбежать. Я даже сделала шаг по направлению к дому, торопясь поскорее присоединиться к бабушке и Кэсси, но любопытство удержало меня от немедленного бегства. Должно быть, где-то в самой глубине души я не переставала любить Оуэна, и теперь меня терзали сомнения. Кивнув в направлении его старого дома, я поинтересовалась как можно небрежнее:

– Бабушка сказала – ты уехал аж во Флориду. Когда же ты вернулся?

– Полтора года назад, – ответил он. – Я выкупил у родителей наш старый дом и почти год его ремонтировал.

– Целый год? – переспросила я. О том, что Оуэн вернулся, бабушка не обмолвилась ни словом.

– Я занимался им в свободное время – когда не был занят домом тети Мэри. – Он жестом показал на похорошевший бабушкин коттедж.

– Так это ты?! – воскликнула я.

О том, что Оуэн ремонтирует ее дом, бабушка тоже предпочла промолчать.

Оглянувшись на дом, я всплеснула руками, словно хотела охватить его целиком. У меня в голове не укладывалось, что все это – дело рук Оуэна. Нет, он никогда не был белоручкой, но я не ожидала от него такого профессионализма, такого мастерства и такого… художественного вкуса.

– Это правда ты? – снова спросила я, пристально глядя на Оуэна, и он кивнул. Ему явно было неловко – опустив голову, он потер шею, потом слегка пожал плечами. Только тут я заметила припаркованный перед его домом фургон, на пассажирской дверце которого было написано: «Строительная компания “Торрес”. Реконструкция и ремонт». Значит, подумала я, Оуэн добился своего. Бабушка как-то упоминала, что он два года проработал в Мексике, возводя в рамках церковной благотворительной программы дома для неимущих, а потом вернулся в Штаты и получил диплом в области строительного менеджмента, который давал право заниматься перестройкой и реставрацией старых домов. И вот теперь он превращал старое и некрасивое в нечто новое и прекрасное. Совсем как я, когда работала с «морским стеклом»…

Думая об успехах Оуэна, я вдруг почувствовала легкую зависть, которая очень быстро превратилась в сожаление. Мне было досадно и даже немного горько, что в этот самый значительный период его жизни меня не было рядом с ним, причем не было по моей собственной вине. Врозь мы прожили гораздо больше, чем вместе: наша детская дружба, превратившаяся в юношескую влюбленность, охватывала лет восемь-девять, после чего я исчезла из его жизни на целых двенадцать лет. Да, это был мой собственный выбор, но если бы обстоятельства не заставили меня принять то непростое решение, мы, быть может, все еще были бы вместе. И у нас, наверное, уже были бы дети!..