– И все из-за дурацких сплетен, вот уж и правда – из мочки сделали ухо. – Помолчав, он добавил: – Взял и сбежал, даже ни о чем не предупредил. Двадцать девятое число уже на носу, и что мне со всем этим делать?
Лао Цуй, нахмурившись, передал эту новость обратно Лао Циню из деревни Циньцзячжуан. Только тогда Лао Цинь понял, какой же подлец этот Ли Цзиньлун. Впервые в жизни он получил такую оплеуху, и от кого? От какого-то молокососа! Лао Цинь пришел в ярость:
– Передай Лао Ли, что если раньше это дело еще можно было уладить по-хорошему, то после такой насмешки тут и обсуждать нечего. Да если сейчас расползется слух о том, что из-за какой-то мочки отменили свадьбу, то проблема точно раздуется до размеров уха. Побег Ли Цзиньлуна – это его дело, но за его возвращение должен отвечать Лао Ли. Если двадцать девятого числа он не приедет за невестой, то вместо нее приеду я. И тогда мы уже поговорим не об отмене свадьбы, а кое о чем другом. И пока мы не разложим все по полочкам, я не отстану.
Последняя фраза била прямо в уязвимое место Лао Ли. Ведь у него никогда не получалось улаживать дела. Сталкиваясь с трудностями, он тотчас бежал за советом к Лао Циню. Кстати, идею открыть рядом с зерновым складом традиционную аптеку ему предложил именно Лао Цинь. При этом дохода она приносила гораздо больше, чем «Источник изобилия». Таким образом, получив помощь со стороны Лао Циня, Лао Ли теперь чувствовал себя обязанным. Но Ли Цзиньлун-то все равно уже удрал, где Лао Ли было его искать? Это он на словах сказал, что отправляется в Ханчжоу, а кто его знает, куда он сбежал на самом деле. Неразбериха в отношениях жениха и невесты тянулась вплоть до двадцатого числа, но Ли Цзиньлуна и след простыл, похоже, возвращаться к Новому году он не собирался. Хозяин «Источника изобилия» и «Спасения мира» Лао Ли был как на иголках. Он так боялся правдоискательства со стороны Лао Циня, что уже и сам мыслил о побеге. Между тем вечером двадцатого числа Лао Циня из деревни Циньцзячжуан отговорила от свадьбы его дочь Цинь Маньцин. В тот вечер, когда Лао Цинь, залив тоску вином, снова пустился костерить семейку Ли, к нему подошла Цинь Маньцин.
– Папенька, я знаю, что вы опечалены, но можно задать вам вопрос?
– Что еще?
– Что для вас важнее: доказать правоту или устроить счастье своей дочери?
– Чего? – переспросил Лао Цинь.
– Если вы, папенька, просто хотите доказать свою правоту, то эта ссора с семейством Ли через годик-два уладится – куда им с вами тягаться? Потом вы наверняка снова просватаете меня в семейство Ли. Вы сможете выместить на них свою злобу, но во что превратится моя жизнь? Боюсь, мне этой мочки вовек не забудут, и эта проблема раздуется до гигантских размеров.
Лао Цинь тяжело вздохнул:
– Я всю жизнь учу других уму-разуму, так что и для себя готов постараться. Но каким потом будет наше положение, если сейчас мы позволим семейству Ли расторгнуть свадьбу? Я не могу позволить, чтобы мою дочь отбросили в сторону, словно какой-то ненужный черепок, ведь тогда твое будущее превратится в тяжелое испытание. Я злюсь не потому, что семейство Ли отменило свадьбу, а потому, что они загнали мою дочь в тупик.
Цинь Маньцин, покинув стены «Яньцзиньской новой школы», все свободное время проводила дома, а потому прочла много романов династий Мин и Цин. Из них она узнала, что многие знатные дамы попадали в схожие ситуации, и тогда они в срочном порядке устраивали брак с нижестоящими. Кто-то выходил замуж за продавца масла, кто-то за дровосека, а кто-то и вовсе за нищего, и в конце концов у всех все складывалось хорошо. Поэтому Цинь Маньцин предложила:
– Пока я не прошла через это испытание, то судила о людях лишь по внешнему виду, но теперь я поняла, что заглядывать следует в сердце. Однако от сердца все беды. Не потому, что оно жестокое, а потому, что в трудную минуту заставляет вместо хорошего думать о плохом. В глазах других я осталась с изъяном. Сначала речь шла только об ушной мочке, но теперь я целиком превратилась в изъян. Папенька, если ты по-настоящему любишь меня, не допусти, чтобы твоя дочь повесилась на дереве. Отныне пусть моим мужем станет любой, богатый или бедный, лишь бы принял меня без мочки и был искренне рад провести со мною всю жизнь. Если о моем изъяне узнают сразу, то потом никогда уже не будут за это меня попрекать. Если же папенька все-таки со мной не согласится, заставляя семейство Ли передумать, я вообще откажусь выходить замуж.
С этими словами она залилась слезами. Глядя на страдания дочери, Лао Цинь не сдержался и громко выругался:
– Чертов продавец зерна, да имел я всех твоих предков до восьмого колена. Отныне я, Лао Цинь, твой враг навеки! – А своей дочери он сказал: – Всю жизнь я учил уму-разуму других, но самую важную истину мне преподала моя собственная дочь. И богатые, и бедные – все это понятия относительные. Богачи не обязательно счастливы, а бедняки – не обязательно плохие супруги. Как говорится, с милым сердцу и пампушка в радость. Если бы моя дочь не понимала этой истины, то с любым была бы несчастлива, но коли она это понимает, то в ее жизни будет намного меньше обид. Отцу твоему уже шестьдесят. Зная, что моя дочь поняла такую важную истину, я могу жить совершенно спокойно.
Когда Лао Циню пытались что-либо доказать другие, они могли потратить на это три дня и три ночи, и все без толку. А вот его дочь переубедила его сразу. На следующий день с утра пораньше Лао Цинь послал своего приказчика в село, чтобы вызвать к себе Лао Фаня, которому он собирался изложить новые соображения относительно свадьбы своей дочери Цинь Маньцин. Дело в том, что этот Лао Фань также состоял в родстве с хозяином «Источника изобилия» и «Спасения мира»: вторая дочь Лао Ли была замужем за старшим сыном Лао Фаня. Лао Цинь обратился к Лао Фаню именно потому, что тот имел гораздо больший вес, чем сват Лао Цуй. Все свои соображения Лао Цинь представил четко по пунктам. Первое: он немедленно разрывает родственные узы с семейством Ли, с которым отныне не намерен обсуждать свадьбу. Второе: он не возвратит ни единого подарка из выкупа, а вместо этого все добро раздаст нищим. Третье: начиная с сегодняшнего дня он начнет выбирать для своей дочери Цинь Маньцин нового зятя. Им может стать даже бедняк, при условии, что не побоится взять в жены его дочь без мочки. Выслушав такую речь, Лао Фань стоял ошарашенный. Потом, когда Лао Фань во время перекура узнал, что третий пункт выдвинула сама Цинь Маньцин, он еще долго вздыхал. Всю эту речь слово в слово Лао Фань передал хозяину «Источника изобилия» и «Спасения мира». Тот, выслушав его, словно прозрел:
– Доводы более чем основательные, вот уж не думал, что какая-то девчонка вдруг окажется мудрее меня. – Продолжая сокрушаться, он покачал головой: – Теперь моему сыну не видать счастья. Вроде бы и с глазами, а такую драгоценность не разглядел. Взять и упустить такую невестку! – Всплеснув руками, он протянул: – Эх-хе-хе, в глазах Лао Циня я теперь до конца жизни буду последним подонком. Как же я теперь буду жить без его советов?
Поначалу все это никак не касалось продавца доуфу Лао Яна из деревни Янцзячжуан, однако, прослышав о том, что семейство Циней выбирает нового зятя, притом даже из бедняков, он почуял к этому делу интерес. Интересовало его даже не то, что он даром может получить сноху. Как стало известно, семейство Лао Ли отказалось от безухой невесты, хотя потом выяснилось, что у той не хватало лишь мочки. Что же до продавца доуфу Лао Яна, того вообще не смущали никакие изъяны. Для него гораздо важнее было породниться с богатым семейством. Как говорится, попытка – не пытка; не получится – не беда, а получится – так одним выстрелом убьет сразу двух зайцев. Он просто не мог упустить такую халяву! Однако продавец доуфу Лао Ян всегда отличался безыдейностью. Два дня он протолок воду в ступе и наконец отправился за советом к извозчику Лао Ма из деревни Мацзячжуан. Ведь именно тот подсказал ему в прошлый раз, как определить Ян Байли в «Яньцзиньскую школу». И пусть Лао Ян в конечном счете остался у разбитого корыта, все-таки он был благодарен Лао Ма, поэтому, почуяв очередную выгоду, снова решил обратиться к нему. До извозчика Лао Ма уже тоже дошли слухи про выбор семейством Циней нового зятя, однако он понимал, что это не более чем сведение счетов между двумя богатыми семействами. Попав в дурацкое положение, Лао Цинь просто хотел таким образом вывести семейство Ли на чистую воду и доказать, что у его дочери нет другого изъяна кроме отсутствия одной-единственной мочки. Ему хотелось лишь продемонстрировать решительную позицию своей семьи и дочери. Так что какому-то продавцу доуфу не следовало принимать такое заявление всерьез и встревать в это дело. Другими словами, это была своего рода игра, которую никто не собирался переносить с подмостков в настоящую жизнь. Поэтому Лао Ма позабавил серьезный настрой Лао Яна, что вызвало у него очередную волну презрения. Но именно чувство презрения, а также негодование из-за того, что Лао Ян в свое время растрепал обстоятельства жеребьевки между сыновьями, подтолкнули Лао Ма сейчас ему подыграть. Поэтому он решил в очередной раз придумать для Лао Яна лазейку, чтобы тот на выходе натолкнулся на глухую стену в лице Лао Циня. Пусть он разобьет свою башку в кровь, авось надолго запомнится. Поэтому Лао Ма не только не стал разубеждать Лао Яна, но напротив, даже побудил его к активным действиям:
