– Вот это дельце! Задаром получить такую невестку! Да это даже лучше, чем весь проданный за зиму доуфу. – И добавил: – Речь здесь не только о дармовой невестке. Если ты породнишься с семейством Лао Циня, то и твой доуфу вырастет в цене. – Чуть подумав, он продолжил: – Хотя твой сын и зря ходил в «новую школу», но если сейчас тебе удастся породниться с Лао Цинем, то прежняя неудача окупится сполна. – Наконец, он дал последнее наставление: – Я тебя не тороплю, но если хочешь, чтобы дельце твое выгорело, не дай другим тебя опередить.

Получив такие указания к действию, продавец доуфу Лао Ян возвратился в родную деревню в приподнятом настроении. На следующий день, двадцать пятого числа, Лао Ян встал пораньше, хорошенько вымыл голову, переоделся во все чистое и скорой поступью направился в деревню Циньцзячжуан к Лао Циню. Хотя Лао Цинь и озвучил свое решение, все понимали, что сделал он это исключительно для показухи, поэтому всерьез его слова никто не воспринял, а потому и в родственники к нему не набивался. Спустя несколько дней сам Лао Цинь уже и думать забыл о своем заявлении. Поэтому когда перед ним нарисовался некто продавец доуфу Лао Ян, который принял его слова за чистую монету и теперь пришел к нему свататься, Лао Цинь уж и не знал, плакать ему или смеяться. Но коль скоро он сделал такое заявление, он не мог отправить этого человека восвояси. Удивительно то, что, вопреки ожиданиям, его игра воплотилась в жизнь, и семьи Яна и Циня действительно породнились. Таким образом, продавец доуфу Лао Ян, уж и сам не ведая как, взял и отведал манны небесной. Итак, преисполненный радости Лао Ян направился к Лао Циню. Но едва он приблизился к его владениям и увидал помпезные строения, стойла, заполненные мулами и лошадьми, а также шныряющих туда-сюда по-деловому одетых работников, Лао Ян вдруг сдрейфил. Ему уже приходилось раньше бывать в доме у Лао Циня, но только в качестве продавца доуфу. Обычно он оставался у ворот и общался с поваром, за порог его нога никогда не ступала. Сейчас Лао Ян миновал уже несколько дворов и наконец зашел в главный флигель, где в кресле в величавой позе восседал Лао Цинь. Он молча уставился на Лао Яна своими маленькими глазками, а тот стоял перед ним ни жив ни мертв. Неловкое молчание затянулось, но Лао Цинь только часто моргал, продолжая выдерживать паузу. Тогда Лао Ян не стерпел и решил пойти на попятную:

– Хозяин, забудем об этом.

С этими словами он развернулся к выходу. Не скажи Лао Ян фразы «Забудем об этом», Лао Цинь бы так и сделал. Но поскольку Лао Ян все-таки ее произнес, Лао Цинь его остановил:

– Постой. Раз так, скажи хоть, зачем приходил?

Лао Ян понуро ответил:

– Хозяин, я виноват, моя, так сказать, жаба мечтает отведать лебяжьего мяса.

– Ну, тогда расскажи, с чего это ты своего сына считаешь жабой?

– У него нет никаких талантов, он только доуфу умеет делать.

– Так это же здорово. Даже самое ничтожное ремесло – богатство по сравнению с наделом в тысячу цинов тучных земель.

– Он у меня настолько честный и искренний, что не может даже слова поперек сказать.

– А какая от слов польза? Лично я предпочитаю слушать умных людей, вот и сейчас решил свою дочь послушаться.

– Но он безграмотный.

– Зато этот сукин сын из семейства Ли грамотный. Это еще полбеды, когда встречаются просто отморозки, гораздо хуже, если эти отморозки грамотные.

– Хозяин, помилуйте, но ведь я совсем беден.

Лао Ян настроился на такой лад, что казалось, будто он пришел не породниться, а напротив, отречься. Пока Лао Цинь беседовал с Лао Яном, Цинь Маньцин подслушивала их разговор в соседней комнате. Лао Цинь, разумеется, блефовал, когда озвучил решение найти себе нового зятя. А этого чудака Лао Яна он задержал для разговора, просто чтобы развеять скуку. Однако Цинь Маньцин все это время была настроена серьезно. Видя, что заявление отца не нашло скорого отклика и наплыва желающих, она посчитала, что виной тому или ее мочка, или запятнанная репутация. Она уверилась, что в этом мире ей уже не удастся обрести свою половинку. Поэтому сейчас, когда один желающий все-таки пришел, она, ничего не ведая о его малодушии, посчитала его речь весьма достойной. Поэтому, отдернув занавеску, она обратилась к отцу:

– Папенька, пусть это будет семейство Янов.

Лао Цинь и Лао Ян оба перепугались. Заметив серьезность намерений дочери, Лао Цинь поспешил ее урезонить:

– Не спеши, мы только приступили к разговору.

Но Цинь Маньцин настаивала на своем:

– Здесь нечего обсуждать. Любой другой на его месте наверняка принялся бы нахваливать свое семейство, а господин Ян все это время перечисляет одни лишь минусы. Таких, как он, отыскать непросто. Я видела его сына, он приходил к нам продавать доуфу, отвешенные им три цзиня на поверку оказались больше на три ляна[37]. Раз он таков в торговле, то что говорить о других делах? Иные претенденты могут оказаться недостойнее его, но никак не наоборот.

Выводы Цинь Маньцин выглядели весьма однобоко. Продавая людям доуфу больше положенного веса, Ян Байе делал это вовсе не потому, что не разбирался в правилах торговли, а потому, что таким образом он просто хотел насолить отцу. Однако с подачи Цинь Маньцин он выглядел как человек высочайших моральных качеств. Лао Цинь понял, что перемудрил со своим решением о выборе зятя. Растерявшись, он поспешил остановить дочь:

– Мы ведь едва начали разговор, разве так решаются дела? Тут требуется все обстоятельно взвесить.

Тогда Цинь Маньцин, решив уподобиться несчастным девицам из минских и цинских романов, вынула из-за пазухи ножницы, лязгнула ими в воздухе и, скрутив прядь волос, с готовностью провозгласила:

– Папенька, лучше не обманывай свою дочь, я понимаю, что для тебя это все игра. Но для меня – нет. Даже больше скажу: никто другой мне не нужен. А если будешь склонять меня к другому, я уйду из дома и завтра же подамся в горы Юньмэншань, где приму монашество.

Лао Цинь, заметив, что дочь всерьез собирается обрезать себе волосы, понял, что спасти положение ему уже не удастся. Любой протест с его стороны грозил обернуться чем-то совершенно немыслимым. В тот вечер, поддавшись сгоряча уговорам дочери, он зашел уже слишком далеко, чтобы идти на попятную. До этого Лао Цинь не знал о Лао Яне ничего, кроме того, что тот продавал доуфу. Состоявшийся разговор показал, что Лао Ян человек вполне честный. Собственно, Лао Циня не особенно бы волновало, если бы тот оказался нечестным. Ну какого подвоха можно было ожидать от обычного продавца доуфу? Однако он недооценил Лао Яна. Изощрения Лао Яна не вписывались ни в какие разумные рамки. С другой стороны, руководствуйся он здравым смыслом, никогда бы не посмел набиваться в сваты. Итак, Лао Цинь недооценил Лао Яна и, приняв его за порядочного человека, посчитал, что ничего страшного его дочери, кроме каких-то бытовых трудностей, не угрожает. Впрочем, он попытался ее предостеречь:

– Характер у тебя еще круче, чем у меня. Взять и такое серьезное событие решить на раз-два. Как бы тебе не пришлось потом раскаяться. – Сказав это, он вздохнул: – Сколько живу на белом свете, меня, Лао Циня, так еще никогда не понукали.

Итак, все решилось. Продавец доуфу Лао Ян все никак не мог взять в толк, как же это произошло. Цинь Маньцин, продолжая держать в руке прядь волос, обратилась к нему со следующей просьбой:

– Господин, если ваша семья собирается принять меня в свой дом, вы должны мне кое-что пообещать.

Лао Ян, смахнув выступившую испарину, спросил:

– Что же?

– Давайте считать, что сегодня у нас состоялась помолвка. Но ровно через четыре дня мы должны сыграть свадьбу, чтобы успеть к двадцать девятому числу.

Лао Цинь понял, что его дочь назначила эту дату специально, поскольку именно на двадцать девятое число планировалась ее свадьба с Ли Цзиньлуном. Однако Лао Ян несколько озадачился:

– Хозяин, все решилось так скоро, а у меня ничегошеньки не готово.