– Кто такие? Как попали в дом? – строго спросила она.

Мужики промолчали, только крепче сжали ружья в руках.

– Что молчите? Языки проглотили? – повысила голос Вероника Сергеевна. – Как вам не стыдно? Забрались в чужой дом, все запачкали, загадили. Посмотрите, что вы сделали с полом!

Мужики насупились.

– Что, трудно было позвонить по домофону и по-человечески попросить одежду и еду? Или только пьянствовать умеете? А работать не пробовали? Посмотрите на себя – грязные, вонючие! Что, нравится такая жизнь, да? С утра выпил и весь день свободен? Забирайте одежду и валите отсюда! Тьфу, смотреть на вас противно! Алкоголики!

– Це хто алкоголики? Ми алкоголики? – возмутился вдруг Опанас, – ах ти ж сучка нимецька! Твои брати на вийни кров проливають, а ти тут у своих хоромах з жиру бесишься!

– Опанас! – строго окликнул его Кондрат, – перестань!

– А чего это перестань, дядь Кондрат? – вступился за старшего товарища Митька, – дядька Опанас все правильно сказал. Сучка немецкая! Ишь, пистолет на нас наставила! Она же русская! Как ей не стыдно? Люди гибнут, голодают, а она в шубку меховую вырядилась, сапоги у ней теплые! И харю вон какую нажрала на немецких харчах! Конечно, сдобные булки… молоко… У-у, подлюка!

– Тихо, Митяй! – сурово повторил Кондрат.

Он уставился на женщину и крепче ухватился за ружье.

– Тетка, мы тебя не тронем. Мы не фрицы, чтобы баб и дитёв малых обижать. Только и ты свой пистолет убери. Застрелишь одного из нас, другой тебя сразу же прикончит. У нас патронов много и гранаты есть. Взорвем твой дом к чертям собачьим, ничего не останется. Дай нам одежду, еду и все оружие, что есть в доме, и мы уйдем. И не вздумай вызывать полицаев. Твой дом окружен нашими, перестреляют всех до единого.

Чем дольше он говорил, тем внимательнее женщина всматривалась в его лицо. Она даже опустила пистолет и подошла поближе. Удивленный ее поведением Кондрат замолчал.

– Как ты сказал?… – прошептала женщина, кинув взгляд на Митьку, – дядя Кондрат? Тебя зовут Кондрат? – перевела она взгляд на солдата, – ты Кондрат Тимофеевич, да? Чернаков? А ты дядька Опанас? Колесник Опанас Васильевич? А ты Митька, да? Гальцов Дмитрий Николаевич? Правильно?

Изумленные мужчины переглядывались.

– О, господи, наверное, я сошла с ума! – женщина прижала ко лбу руку с зажатым пистолетом и потрясла головой.

– Тетка, – осторожно произнес Кондрат, – скажи, кто ты и где мы находимся?

– Ты мой прадед, Кондрат Тимофеевич Чернаков. А это твои друзья, с которыми ты воевал – Колесник Опанас Васильевич и Гальцов Дмитрий Николаевич. Вы попали в двадцать первый век. На дворе две тысячи пятнадцатый год. А я твоя правнучка, меня зовут Вера.

Кондрат резко дернул головой назад, как будто в лицо ему что-то плеснули, и вытаращил глаза. Он недоверчиво оглядел среднего роста полноватую женщину лет сорока пяти и как-то по-дурацки хихикнул. Потом еще раз, и еще. Его хихиканье становилось все громче и громче, пока не переросло в громкий смех. Митька и Опанас тоже начали хохотать. С минуту все трое тряслись, Митька даже похрюкивал.

Потом Опанас, вытирая грязным кулаком слезы с глаз, со смехом произнес, – ой, титко, ну насмишила. Я думав, що ми розумом рушили, а це у тебе голова не в порядку.

– Пойдемте, – махнула женщина рукой в сторону, – да, бросьте вы свои ружья, никто вас трогать не собирается.

– А сама так с пистолетом, – недоверчиво пробубнил Митька.

– Ой, да какой это пистолет, – поморщилась она, отвела руку в сторону и несколько раз нажала на курок, раздались слабые щелчки, – он игрушечный. На, посмотри сам, – и она сунула его парнишке в руки, сама прошла по коридору и скрылась в дальней комнате, – идите сюда, – раздался оттуда ее голос.

Кондрат и Опанас настороженно переглянулись и двинулись на ее зов, ружья на всякий случай держали в руках. Митька бросил всю одежду на диван и двинулся за мужчинами, по дороге с интересом разглядывал пластмассовый пистолет и от восторга причмокивал.

– Ух-ты, сколько книг, – восторженно произнес Кондрат, войдя в комнату.

– Это библиотека и рабочий кабинет мужа, – объяснила Вероника, – садитесь, – махнула она в сторону мягкой мебели, а сама включила компьютер.

– Испачкаем, – мужчины покосились на светлую обивку, – и так тебе все полы затоптали.

– Садитесь, садитесь.

Они робко присели на самый краешек дивана, женщина развернула к ним большой плоский экран.

– Узнаешь? – посмотрела она на Кондрата, – вот ты, а вот твоя жена Агафья, моя прабабушка. Вы сфотографировались в день свадьбы, поженились в девятнадцатом году. А вот вы уже с детьми, это двадцать пятый год, это тридцатый… а вот…

– Погоди, погоди… – пересохшими в миг губами произнес Кондрат. Он сунул ружье Опанасу, а сам поднялся с дивана и подошел к письменному столу вплотную, – ну-ка, покажи еще раз…

Опанас с Митькой тоже встали, ружья и пистолет положили на пол, все трое уставились в экран.

– Яке чудно стикло. Що це? – спросил Опанас, он протянул палец и осторожно прикоснулся самым кончиком к экрану, – альбом?

– Это компьютер, – тихо объяснила Вероника, – оригиналы фотографий старые, мы их бережем, вот отсканировали, ну, в смысле, сделали электронные копии…

Опанас покивал и со знанием дела важно произнес, – ясна рич, що копии…

– Да, погоди ты с копиями, дай посмотреть, – нетерпеливо пробормотал Кондрат.

– Вот вы с Агафьей… вот с детьми… и это с детьми… вот дети подросли… это тридцать пятый год, – показывала Вероника Сергеевна фотографии, – а вот уже после войны со всей семьей, детьми и внуками… а вот… – ее пальцы порхали над клавиатурой, пролистывая фотографии, – а вот мы с тобой… тебе здесь семьдесят четыре, а мне один год. Я родилась в июле тысяча девятьсот шестьдесят девятого.

Мужики потрясенно молчали, рот Митьки был открыт от удивления.

– А теперь ты смотри, дядь Опанас… вот твоя семья, жена и дети… сороковой год…

– Любаня моя… дитки… – Опанас заплакал, – вси пропали…

– Ты их найдешь после войны, смотри… вот твоя семья в пятидесятом году, ты, жена, дети, внуки. Они не пропали, их эвакуировали на Урал, затем они перебрались в Ташкент, это в Узбекистане. Позже я расскажу тебе, где и как ты их нашел, я знаю твою историю, дед много раз ее рассказывал.

– Я бачу, бачу… ой яки ми товсти, – Опанас улыбался, всхлипывал, причитал, кивал головой и размазывал по грязному лицу слезы.

– А твоих довоенных фотографий, дядь Мить, нет. Вот самая первая. Вы здесь втроем, сфотографировались в сорок пятом, уже после войны. Тебе здесь восемнадцать лет.

– Ух-ты, какой я важный… в настоящей военной форме и в фуражке! – восторженно выдохнул парнишка.

– После войны, говоришь? – встрепенулся Кондрат, – значит, война закончилась?

– Война закончилась в мае сорок пятого, советский народ победил, разгромил фашистскую Германию и освободил Европу, – Вероника нажимала кнопки, – в июне на Красной Площади состоялся парад Победы, принимал его Жуков, командовал парадом Рокоссовский… вот они на белом и вороном конях. А в конце вынесли опущенные немецкие знамёна и бросили их к подножию Мавзолея.

Мужчины слушали ее и жадно всматривались в экран монитора. После того, как документальный фильм закончился, все одновременно выдохнули.

– Май сорок пятого… – прошептал Кондрат, – полтора года осталось.

– Из какого года вы попали сюда?

– Из ноября сорок третьего, – он покачал головой, – мне все равно кажется, что я сошел с ума.

– Жинка, дитки, вси живы! – ликовал в это время Опанас, – вийна закинчилася!

– Погоди, дядька Опанас, не закончилась, еще полтора года воевать придется, – строго заметил Митька.

– Та за таке майбутнэ (будущее) и повоивати можно, и життя виддати не шкода (и жизнь отдать не жалко). Ой, хлопци, – вдруг испуганно спохватился тот, – поки ми тут сидимо, наши там биються, вертатися нам пора, – он закрутил головой, – ой, а як же нам вертатися?