В 1951-м Марта очень тяжело разрешалась от бремени сыном Тревором – тогда врачи не давали и цента за благополучный исход дела: мальчик родился посиневшим, с пуповиной вокруг шеи. Акушерка, видавшая многое, чуть не грохнулась в обморок при виде скорченного бездыханного тельца и внезапно обмякшей мамаши, которая тоже перестала подавать признаки жизни. Однако новорожденный вдруг задышал, издал свой первый слабенький писк, очень скоро переросший в истошный крик, который не давал покоя всем вокруг. Роженица же оставалась бездыханной; врачи в спешке приступили к реанимации, но все их попытки привести миссис Райт в чувство были безуспешны. И когда надежда их уже оставила, Марта неожиданно сделала судорожный вдох, как будто кто-то невидимый перестал наконец сжимать горло; тело ее содрогнулось и исторгло плаценту. Женщина открыла глаза и улыбнулась. С тех самых пор Марта Райт не болела серьезно ни разу вплоть до вчерашнего вечера… А повзрослевший ее сын Тревор Райт с нашивками капрала и теперь продолжает неустанно драть глотку на базе морской авиации в Пенсаколе, штат Флорида, демонстрируя новобранцам весь объем своих мощных легких…

– Эрик, а ты можешь объяснить мне, как это работает? Я имею в виду твою пирамиду, – вдруг спросила Марта хозяина дома, который, как казалось, и сам уже забыл, о чем он начал говорить. Джексон с недоумением поглядел на жену: она была чересчур возбуждена рассказом архитектора, ей уже не терпелось обрести опыт «единения со множественной Вселенной». И, судя по всему, отговаривать ее от этой затеи было бессмысленно.

Ханна недовольно поморщилась: она всё пыталась вставить свою пару слов о лимонном пироге, время которого давно настало, но Эрик уже несся вверх по лестнице, увлекая за собой зачарованную Марту. Джексону тоже не понравилась идея жены, – он всегда опасался всего непонятного и непознанного, того, что выходило бы за рамки привычного, обыденного и логически объяснимого. Он пожал плечами и последовал вместе с Ханной за увлеченными энтузиастами вселенского познания.

Эрик усадил Марту в позу лотоса в центре некоей геометрической фигуры, образованной узором напольного покрытия странной пирамидальной комнаты, венчающей дом Парсонсов. Пространство было абсолютно пустым, в комнате не было никакой мебели или предметов, лишь с самого верха, от верхушки пирамиды, на тонком шнуре свисала конструкция, напоминающая блестящий маятник.

– Закрой глаза и сконцентрируйся на своих ощущениях, – наставлял миссис Райт архитектор. – Ничто не должно тебя отвлекать. Мы все выйдем отсюда, и ты останешься наедине с вечностью. Не бойся, это совсем не страшно. Напротив, это прекрасно! Надеюсь, что у тебя получится. Лишь немногие избранные способны к единению с вечностью. Остальные же – бесчувственные чурбаны, которым нет дела ни до вечности, ни до единения с ней! – Эрик засмеялся, Марта улыбнулась, а Джексон с Ханной лишь еще больше нахмурились.

– Эрик, это не опасно? – Джексон ощутил неясную тревогу. – И что это за штуковина наверху?

– Успокойся, дружище, это совершенно безопасно. А то, что ты назвал штуковиной, есть нейротрансмиттер, проще говоря, усилитель психической энергии, мостик между душой и космосом! – не без гордости сообщил мистер Парсонс, так как это была его собственная разработка. Однако вместо спокойствия Райт ощутил еще большую тревогу и хотел было продолжить выражать сомнения, но Эрик бесцеремонно вытолкнул его и Ханну за дверь, на лестницу. Сквозь щель в закрывающейся двери Джексон увидел спокойное лицо супруги, она медленно закрыла глаза, на ее лице блуждала улыбка.

– Так, оставим миссис Райт наедине с матерью-природой и скорее пойдемте вниз! Нас ждет лимонный пирог! – суетился возбужденный Эрик. – Ханна, неси скорее, мы чертовски хотим отведать твоего волшебного пирога! А мы с тобой, Джексон, промочим еще горло, как ты думаешь?

Они спустились в гостиную, где горничная уже приготовила салфетки и приборы для десертного стола. Ханна ушла в кухню за пирогом, а Эрик тут же принялся откупоривать бутылку «Лагавулина»[2], как вдруг сверху раздался истошный крик Марты, исполненный ужаса и страдания. Подобный крик Джексон слышал лишь однажды, во время охоты в лесах Вермонта, когда раненая олениха пыталась закрыть собой от пуль как из-под земли появившегося олененка. Он никогда не слышал раньше, как могут кричать олени, позже тоже не слышал, потому что с того дня зарекся охотиться и выбросил свой ремингтон там же, в лесу. Друзья крутили пальцем у виска и насмехались над его чувствительностью, тем более что Джексон побывал в Корее; но стрелять из вертолета по джунглям и смотреть в глаза умирающей оленихе – это разные вещи… Гигантскими прыжками несся вверх по лестнице Джексон навстречу жуткому воплю Марты, который становился всё громче. Звук заполнил всё существо бегущего на помощь мужчины, и он вдруг различил в этом крике не один голос, а множество – может, десять, а может, и тысячу разных голосов…

«Форд» плавно тронулся, покидая заправку. Дождь усилился и лился с неба нескончаемым потоком. Проезжавшие по встречной полосе грузовики обдавали автомобиль Райтов мутными волнами, подобно скоростным катерам, поднимавшим буруны пенящейся воды. «Дворники» не справлялись со струями дождя, так и норовившими залепить расплывчатой пеленой лобовое стекло. Да и печка стала барахлить – все стекла мигом запотели изнутри. Джексон нервно тер тряпкой лобовое стекло, придвинувшись к рулю, и одновременно пытался рассмотреть дорогу впереди. Он ориентировался на блеклые красные фонари впереди идущей машины. Иной дороги, кроме как в тоннель, уже не было, поэтому мистер Райт мог смело встать в хвост этому автомобилю. Марта взяла у мужа тряпку и протерла стекла со своей стороны, но это помогло ненадолго.

– Нам надо миновать тоннель; здесь, на эстакаде, негде остановиться, – сказал Джексон сам себе и своему «форду», вглядываясь в дорогу. – Давай, милый, не подведи, приедем в Нью-Йорк – я отдам тебя в руки лучшего механика Бруклина. Старина Бобби починит твою печку. Обещаю!

– Джей, почему ты разговариваешь с машиной? Поговори лучше со мной! – Марта подтянула ноги к животу и опустила голову. – Мне страшно! Я никогда так не боялась! Я хочу домой, и поскорее, ты можешь прибавить скорость?

– Нет, мамочка, ехать быстрее опасно, и так ни зги не видно.

В этот момент «форд» погрузился в набежавшую волну воды и брызг, порожденную встречным «фрейтлайнером»[3], который сверкал огнями и хромом роскошных выхлопных труб, как рождественская елка.

– Будь оно все проклято… – прошептала Марта.

Но вот показались огни, обозначающие въезд в тоннель. Джексон обратил внимание на всполохи маячков полицейских машин и на высокого офицера в дождевике, который регулировал движение на въезде. За струями дождя виднелся накренившийся корпус междугороднего автобуса. Джексон приоткрыл окно.

– Офицер, что случилось?

– Проезжайте, сэр, там авария!

– Что-то серьезное? Нужна помощь? – Джексон пытался рассмотреть сквозь дождь, что происходит возле искореженного автобуса.

– Это просто дорожная авария, сэр; водитель не справился с управлением и врезался в отбойник.

– Немудрено в такую погоду! Но мы можем проехать в тоннель? – взволнованно спросила Марта.

– Держитесь правее, сэр, полоса XBL[4] закрыта, движение осуществляется только по двум правым полосам.

Полицейский посветил фонариком в кабину «форда». Марта была смертельно бледна и дрожала. – У вас всё в порядке, мэм?

– Да, офицер, спасибо за заботу, я просто немного приболела… Мы хотим быстрее попасть домой, в Нью-Йорк, – Марта опять закашлялась и скорчилась на сиденье в удушающем приступе.

– Мэм, может, вам нужен врач? У нас есть свободная бригада парамедиков здесь, – офицер внимательно вглядывался в лица супругов.