В висках стучит, пот струится по спине. «Только бы не сплоховать. Каждая секунда дорога. Если доберется до деревни, к шоссе, то…» Бокс прыгает влево, дергает шнур, как будто преследуемый здесь, рядом. Драбик берет оружие наизготовку.

С коротким визгом Бокс рвется в кусты и, пробежав немного, схватывает зубами какой-то предмет.

— Дай!

Бокс отдает добычу в руки хозяина.

— Как будто бы хитрец, а потерял. Перчатка. Меховая перчатка в июле. Это контрабандист, — разочарованно шепчет Влодарский.

Капрал поднимает ее к глазам, отвертывает манжет.

— Видишь, американская… Такую мне показывали в штабе… Это такой же, братец, контрабандист, как я панна на выданье. Вперед!

Карабканье по склону, бег в долину, снова карабканье. Километр, два, три… По лицу хлещут сухие, острые сосновые ветки. Надо заслонить лицо рукой, держать оружие наготове, внимательно смотреть, чтобы не зацепить шнуром за сучки. Когда же кончится эта чаща? Куда ведет след?

Поляна на склоне. Ровный свет месяца. След, описав полукруг на траве, снова поворачивает к кустам…

Вспышка. Автоматная очередь из-за пней. Засвистели пули… Влодарский падает, ползком добирается до кустов и, прижав к плечу приклад автомата, ожидает повой вспышки.

Но лес тих. Только сердце в груди бьется, только дыхание с шумом вырывается из легких. Рядом шелест. Это Драбик. Ползет он как-то боком, нескладно. Правую ногу волочит, как чужую.

— Что с тобой, Казик?

— Разбил колено, черт возьми!.. Беги, его уже нет там…

— Дай, я осмотрю тебя. — Войтек ощупывает ногу капрала.

— Уходи, говорю тебе. Он близко.

— Сейчас перевяжу только. Вся нога в крови…

— Я сам перевяжу. Беги! Слышал приказ?

Влодарский оставляет Драбику пакет, фляжку с водой и скрывается в темноте.

Лес редеет. Значит, и тому тоже легче бежать, удобнее стрелять. У него преимущество: может притаиться за пнем, выждать и стрелять в упор. А Войтек один. Никто ему не поможет здесь.

И вдруг ему стало стыдно своих мыслей: не один он в лесу. Этот лес — отчизна; земля под ногами — его земля…

Буки, сосны и снова буки. Полянки и чаща дубрав.

Вниз, вверх и снова вниз. Все тяжелее становится бежать. Ноги отказываются передвигаться. Но останавливаться нельзя ни на секунду. Преследуемый мечется как зверь. Он не спускается к деревне, а стремится затеряться где-нибудь в лесу. Пограничник и его верный друг Бокс бегут по свежим следам.

И вдруг собака взвизгнула, шнур повис.

Овчарка припала на передние лапы, ударившись грудью о землю. Войтек наклоняется, в подушечках лап — острые куски стекла. «Значит, и этому тебя, мерзавец, научили! Теперь я слепой!..» — с отчаянием думает Войтек. В лесу потемнело. Нельзя даже разглядеть что-нибудь на земле. Влодарский гладит собаку по голове, слегка треплет ее.

Бокс лижет руку, а потом, тихо скуля, постепенно встает, пробует идти и снова падает на мох.

Влодарский закусывает губу, передвигает автомат с груди под мышку и берет Бокса на руки. Быстрыми шагами он идет вперед. Через несколько десятков метров приседает к земле:

— Ищи, Бокс!

Пес наклоняет морду, нюхает и делает несколько шагов, показывая направление следа. Так повторяется еще раз, другой, десятый… Погоня продолжается.

Костенеют натруженные мышцы рук. Пот заливает глаза, приклеивает рубашку к телу. Влодарский не знает, как долго он идет, он потерял счет времени. Уже не знает, где он и как называются вершины, изредка темнеющие на фоне неба. Он знает одно — нельзя прервать погоню. Только бы удержаться на ногах…

Ноги стали будто чужими. Сапог цепляется за корень, и Влодарский валится на землю. Падает он тяжело, боком, не выпуская из рук Бокса. С минуту отдыхает…

А если тот видит его беспомощность?.. Он пробует достать автомат, но мускулы как дерево. Закусив губы, он начинает с трудом сжимать и разжимать пальцы, двигать руками.

Светлеет. Оказывается, и у этой ночи есть конец. Между деревьев просачивается серый свет.

Влодарский поднимается и опять идет густыми кустами. Заслониться от ветвей, бьющих в лицо, нечем — руки заняты, он несет Бокса. Еще несколько шагов — и пограничник неожиданно выходит на поляну, покрытую буреломом, — поваленные, вывернутые с корнем из земли деревья, сухие ветви.

Автоматная очередь ударила совсем рядом. Влодарский падает на землю. На его голову, плечи сыплются сбитые листья. Войтек шепчет:

— Не уйдешь!..

Враг залег метрах в шестидесяти. Надо достать его из укрытия, разоружить.

Влодарский ползет с автоматом в правой руке.

Пуля впивается в дерево у него над головой. Залег, прижался к земле и, успокоившись, тщательно прицелился. Дал очередь поверх пня, из-за которого блеснул выстрел.

— Бросай оружие! — крикнул Войтек.

Эти слова услышал рослый мужчина, притаившийся в яме с автоматом. Он страшно устал и давно бы сдался, прекратил этот бешеный бег, но знает, что ему не простят. Ведь на Люблинщине живут семьи тех, кого в сорок пятом он расстреливал на порогах хат…

С этим солдатом, который всю ночь, как страшная месть, преследует его, надо как-то покончить. Мужчина широким, видным издалека жестом отбрасывает в сторону автомат.

— Не стрелять! — кричит он.

Тяжело отрывается от земли, становится немного боком и медленно поднимает руки вверх. За пнем мелькает зелень мундира, и в этот миг он натренированным движением выбрасывает руку вперед. Револьвер часто, раз за разом, бьет. Автомат у солдата выпадает из рук на траву.

«Теперь надо с близкого расстояния добить его…» Мужчина идет потихоньку, осторожно, пригнувшись к земле, каждую минуту готовый снова выстрелить.

Пограничник, однако, и не думает убегать. Поднимается с земли. Правая рука у него повисла вдоль тела, мундир на бедре потемнел от крови, но он жестко приказывает:

— Сдавайся, мерзавец!

«Ему еще недостаточно? Хочет бороться?» Враг заколебался на какую-то долю минуты, будто глаза этого молодого солдата имели способность убивать.

И доля минуты решила дело.

С земли молнией пронеслась серая тень. Какая-то тяжесть ударила диверсанта в грудь и повалила навзничь. Совсем рядом, у лица, он увидел темную волчью морду. Пошевелился, но его тут же сковали предостерегающее ворчание и зубы на горле. Перестал шевелиться, обмяк, утратил волю к сопротивлению.

Спустя полчаса на поляне появились пограничники. Когда они вышли из зарослей, то прежде всего увидели Бокса. Широко расставив окровавленные лапы, он без движения лежал на груди бандита, вцепившись зубами в горло. Рядом, прислонившись спиной к старому большому пню, сидел старший стрелок Влодарский с американским пистолетом в левой руке.

Вот, кажется, и все.

Все ли?

Ах, да, я еще должен назвать длину трассы погони — тридцать шесть километров.

Хорст Реннгак

НАД ВЕНГРИЕЙ

вухмоторный пассажирский самолет с венгерскими опознавательными знаками бороздит влажные поля облаков, преодолевая натиск разбушевавшейся стихии. С тех пор как вдали исчезли огни Будапешта, земля внизу зияет непроглядной темью.

Неожиданно в кабине радиста вспыхивает сигнальная лампочка. Радист Янош Сабо включает рацию. Их вызывает аэропорт в Будапеште:

«Внимание, внимание! Предупреждаем машину НА-201. Есть подозрение, что несколько человек из числа пассажиров собираются напасть на экипаж и захватить самолет. Диверсии следует ожидать после вылета с промежуточного аэродрома. Обеспечьте охрану кабины летчика. Дальнейшие указания получите в Сомбатхее».

Человек с наушниками тяжело дышит. Теперь только не растеряться. Он отдергивает занавес, разделяющий кабины радиста и летчика, и подходит к первому пилоту. Торопливо сообщает содержание радиограммы. Второй пилот, Ференц Хибар, берется за ракетницу. Это единственное оружие в кабине. Он задумчиво взвешивает ее в руках, как будто старается определить ценность ракетницы в бою, который, возможно, предстоит.