Правда, на границе нас было немного, но когда все наши подразделения слились в оперативный полк национальной безопасности, стало ясно, какую близорукую политику вели эти тупицы. Правда, и среди нас встречались негодяи и вредители, были кое-где и командиры реакционного толка, как наш Заградка, но масса, масса!..
Особенно напряженная работа началась, когда мы вернулись после февральских событий из Праги. В те дни на границу был натиск так натиск! Мы несли службу круглые сутки. Недоедая и недосыпая, подолгу не имея возможности встретиться с семьями, мы работали так, что валились с ног.
Тогда-то и ушла от меня жена. Не выдержала одиночества там, внизу, в долине, а здесь, в горах, у границы, ей было страшно. Можно ли ее осуждать? Наверное, да. Но строго судить я не мог. Она была такой скромной, тихой, мечтала о хорошо налаженном домашнем хозяйстве — с обедами по рецептам из поваренной книги, с мужем, который всегда рядом. А вместо того она педелями сидела одна-одинешенька в повой своей квартире и не знала, за что взяться.
Через некоторое время после февральских событий к нам на пост прибыл новый командир. Вот это был человек! Мы тогда были уже стреляными воробьями, даже буквально стреляными, считали себя бывалыми пограничниками и удивить нас чем-нибудь было трудно. А когда такой видавший виды человек способен влюбиться не в какую-нибудь красивую словацкую девушку из деревни, а в своего начальника — это уже кое-что значит. И прежде всего — полное признание его командирских качеств, такое признание, что другого нечего и желать. Вахмистр Земек тоже ничего другого не желал.
Мы не знали отдыха уже несколько недель. И с каждым днем вахмистр Земек все больше хмурился. Было видно, что каждая неудача, каждый безнаказанный прорыв нарушителя на нашем участке был для него как ножевая рана.
— Не иначе как у нас под носом действует какой-то негодяй, — не раз говорил он. — Подумать только — через границу проходит целая группа бывших офицеров и проносит с собой все, что хочет. А мы даже ничего не знаем. Это же глупо, ах как глупо!.. — Он качал головой, мрачный и недовольный.
А однажды случилось вот что. Часов около шести вечера с участка границы на пост прибежал младший вахмистр Ваврушка. Он появился в дверях совершенно обессиленный и, теряя сознание, осел на пол прямо у порога.
— У креста, — успел произнести он, — у креста…
Мы схватили оружие и моментально побежали к месту, которое назвал Ваврушка. Бежали напрямик по мокрому лугу, по черной пашне, с которой еще не совсем сошел снег. Миновав пашню, на опушке леса столкнулись лицом к лицу с младшим вахмистром Босаком — тот шел нам навстречу и нес на руках вахмистра Броусека. Лицо Броусека было залито кровью, сам он был без сознания. Несколько часов назад Броусека послали на этот участок старшим другого наряда. А напарником его был Янчаржик.
— Там, — кивнул Босак в сторону леса, — там лежит Гонза Янчаржик… Убитый. А Броусек, — он судорожно глотнул воздух, — еще полз, метров пятьсот полз… сам…
Наряд Броусека выполнил свою задачу и уже приближался к месту встречи с нарядом младшего вахмистра Ваврушки. Встретившись, пограничники должны были вместе идти на заставу.
Пограничная полоса — это вам, конечно, не Вацлавская площадь. Броусек со своим напарником шел по дороге, вдоль которой по обеим сторонам тянулись глубокие овраги, а за ними справа — посадки пихты и слева — пашня. Пограничники уже кончили службу, шли беспечно, и в этом была большая ошибка: служба на границе не кончается никогда, здесь нужно смотреть в оба в любое время. А они шли, совершенно не думая об опасности: день был теплый, весенний. Настроение у них было отличное. Приближаясь к повороту дороги, пограничники заметили какого-то мужчину, идущего им навстречу. Человек был незнакомый, не из местных, и, естественно, наши товарищи решили его проверить. Тот шел неторопливо и, увидев пограничников, ничуть не смутился. На вопрос о документах спокойно ответил, что у него их нет, потом с готовностью поднял руки, дав себя обыскать.
Вся беда наших товарищей заключалась в том, что они действовали не так, как пограничники научились действовать позднее. Они стали спокойно обыскивать незнакомца и не заметили, как из оврага внезапно поднялись четверо мужчин. Прежде чем товарищи успели обернуться, один из них нанес Янчаржику смертельный удар кинжалом под лопатку, а Броусек рухнул на землю от удара в висок. Тот, кто всадил нож в спину Янчаржику, сделал это профессионально — видно было, что он прошел хорошую школу. Все пятеро, конечно, очень обрадовались успеху; четверо пожали руку пятому, тому, кто возглавил их нападение. Сейчас этот пятый, наверное, возвращался к себе домой, шел как ни в чем не бывало и даже тихонько насвистывал. Проводник!
Плохо, что Броусек никого не узнал, что он потерял сознание, не успев увидеть никого из нападавших.
Розыскная собака, прибывшая с инструктором, взяла из всех следов наиболее отчетливый, наиболее крупный, а этот след вел за границу. Мы вынуждены были вернуться ни с чем. Вечером Земек собрал всех пограничников заставы.
— Почти у всех нас есть семьи, — сказал он. — У Янчаржика остались в Брно жена и двое детей. Классовый враг убил отца этих детей. Мы должны с ним расплатиться, отомстить за смерть друга…
По лицам товарищей было видно, что каждый готов сделать все, чтобы свести счеты с убийцами. Этот случай многому нас научил. Мы как-то больше сблизились друг с другом, еще теснее сплотились.
Не было уже никаких сомнений, что нарушителям границы помогает кто-то из местных. Фигура проводника — ключ ко всему. Больше всего нас выводило из себя, что убийца живет прямо у нас под носом, в деревне у заставы, и мы, наверное, каждый день его видим. Но кто он?
Гораздо чаще, чем раньше, стали мы бывать у крестьян деревни, у рабочих соседнего лесопильного завода, беседовали с ними, искали у них помощи. Проверили нескольких лиц, которых можно было подозревать, но эти подозрения отпадали одно за другим. В фокусе наших догадок остался наконец только один человек — Новотный.
Помните, я упоминал про Янду, того, который подходил к нам, стрелкам Главатому и Иржику, когда мы в первый раз беседовали во дворе усадьбы со старшим лейтенантом Новотным? Этот Янда испытал на себе все прелести жизни при нацистах. Мы знали, что и он и его жена, у которой в Эстонии фашисты уничтожили родных, всей душой ненавидят врагов народной власти. Поэтому, когда Янда однажды пришел к нам и рассказал, что в последнее время у Новотного часто бывают какие-то подозрительные гости, мы поверили ему.
— Гости, говорите? — спросил вахмистр Земек.
— Да.
— Хорошо. Если в усадьбе еще появятся чужие, вы знаете, что делать?
— Знаю. — кивнул Янда.
Недели через три после этого разговора мы получили сообщение, что надо ожидать в районе границы группу из пяти предателей-офицеров. Возможно, они попытаются уйти за кордон именно на нашем участке. Застава тут же поднялась на ноги. Все пограничники взялись за оружие, готовые преградить путь всякому, кто попытается пройти.
Но вот беда — участок у нас большой, а нас, сколько нас тогда было! Когда мы разбились на пары, чтобы выставить секреты, то между нами оказались такие интервалы, что оставалось только полагаться на командирское искусство Земека, который расставлял людей.
Помню, как он хмурился, стоя перед схемой нашего участка, кусал губы и размышлял. Проведя пальцами по схеме, он задержал руку на одном месте и обернулся. Взгляд его упал на меня и на Ярду Главатого, с которым мы стояли бок о бок, так как хотели идти в наряд вместе.
— Вот вы, — сказал он нам, — вы старые друзья, так ведь?
Мы улыбнулись.
— И, кроме того, вы все здесь знаете как свои пять пальцев, потому что служите с самого начала…
— С времен Заградки, товарищ вахмистр, — кивнул Ярда.
— И наконец, вы коммунисты. Приказываю вам перекрыть вот эту дорогу за ручьем. Расположитесь вот тут… — Он указал место по схеме. — Вопросы есть?
