12
…В отсутствии врага городская стража своих мытарила.
Вместо зыбкого образа отца Петра, с его расслабляющими проповедями, у ворот Важского городка встал перед Галасием во плоти истинной преградой ходячий тулуп – краснорожий привратник с копьём под мышкой.
Мыто ему подавай, «проезжее».
Геласий к трём «деньгам» добавил стражнику две за присмотр товара.
Поводья намотал на деревянную спицу в бревенчатой стене. Остатки сена вывалил под морду снурово якутёнка. Укрыл трудягу дерюгой.
А ухо Геласия под шапкой давно уже было навострено в сторону базарной площади.
– Шумят христиане. Небось, все в барыше?
– Нажитки жидки, – ответил стражник. – Прибытки не прытки.
– Ну, так ведь лежачий товар всё равно не прокормит.
– Оно так. Только на торгу деньга проказлива.
Пообдёрнулся мужик после дальней дороги, пообчистился. Всё на нём ладно: и шапка бобровая, и кушак тканый с кисточками.
Боевито повёл плечами. Помял лицо от бровей до бороды, как бы вылепил на нём новое, подходящее для дел выражение.
И направил лапти в сторону торжища.[77]
13
Святки. Начинай грешить сначала.
Даже позорный столб на базарной площади Важского городка нынче был облит льдом, и на самом верху висят бублики хомутом в награду ловкачу.
Слышится говор, смех, перекличка носячих.
– Сбитень горячий – пьёт приказной и подъячий.
– Патока с имбирём. Варил дядя Семён. Арина хвалила. Дядя Елизар пальчики облизал…
Ехал Геласий по лесам один как перст, в страхах и сомнениях. А здесь на торжище среди народа враз правдой и смелостью проникся. У самого присловье с языка срывается:
– Кто в лён одет, доживёт до ста лет!..
14
Не одна сотня таких как он одиночек с Шеньги и Паденьги, с Тарни и Леди, а то и из самих Холмогор составляли рождественские торги в Важском городке 1526 года.
Отдельно сидели кожевники, вощары, салотопы, железняки.
У самого воеводского двора на виду – а «насиженное место – полпочина» – расположились меховые лавки со своим зазывом и толкованием.
– Бобра на спину – лисицу на подклад!
– Медведь быка дерёт. И тот ревёт, и другой ревёт. Кто кого дерёт – сам чёрт не поймёт! Из одной шкуры – и шуба тебе, и воротник!
– А вот белки – не для тепла, так для красной отделки!
Тошнотворной сладостью несло от дегтярного стана: горками были сложены здесь двухведёрные бочонки со смолой.
Слюдяной привоз играл на солнце радужными разводами.
Железные прутья были воткнуты в снег; казалось, сама земля ощетинилась. А полосы для ошиновки колёс только тронь – закачаются и зазвенят.
Мороженая рыба в кучах, свежая – и с душком.
Слепки воска на дерюге словно пушечные ядра.
Соль, птица, сало… Товар из дальних краёв, дивный, дорогой…
А на окраине – изделия свойские. Расторопные мужики из ближних деревень приволокли на лошадках, а то и на чунках, да могли и на загорбках, лапти, горшки, муку, шерсть, лён.
Оглобли у саней задраны вверх, чтобы не мешали движению народа. На концах оглобель – образцы товара (реклама!), далеко видать.
15
Место для себя Геласий высмотрел подле кожевников. Оставалось заплатить «явленое», получить ярлык и перетащить товар на торжище. У мытного двора он расспросил хмельных мужиков, где найти Мишку – «не беру лишку».
– Известно где. В корчме, – пояснили мужики и принялись дальше толковать про убытки. Дескать, чем так торговать, так лучше воровать!..
Пришлось ломать порядок – с питейного дома Геласий никогда дело не начинал.
В большой избе стоял полумрак и холодный, кислый пар.
Мишка – «не беру лишка» сидел среди купцов – кудлатый мужик в драном кафтане и с повязанным на шее ярким шёлковым платком. Этот род шарфа и сапоги выдавали в нём человека своеобычного. И не земледелец, и не купец. Нравом скоморох. Однако без дудки и бубенца.
Шут базарный.
Отбился он от свиты какого-то боярина, скорее всего, изгнан был за лукавство или корысть.
С тёмными денежками ещё совсем молодым объявился Мишка в Важском городке. Домик купил. Женился. Здесь супругу схоронил. Постарел. Когда-то учил грамоте воеводских детей.
А теперь кулачил[78] на базаре.
– Хоть в нитку избожись, – не поверю! – перечил Мишке дородный купец и стучал по столу тяжёлой ладонью.
– При колокольном звоне под присягу пойду! – крестился Мишка.
– В напраске побожиться – чёрта лизнуть!
– Лопни моя утроба. Чтобы мне не пить винца до смертного конца!
Геласий приближался к нему со спины, по полшага, с покашливанием.
16
Знакомство с Мишкой свёл Геласий год назад.
Выручил за крашенину и решил купить атласу за три полтины для приманки баб на льнища.
Подвернулся этот Мишка, соблазнил скидкой на двадцать гривен, подвёл к нужному человеку. По цене выходило атласу четыре аршина. А когда Геласий дома раскатал, перемерил – едва три натянул.
Вот как ловко прибаутками своими, махами рук, поцелуями да объятиями умел Мишка ослепить и лишить рассудка.
Теперь, думал Геласий, за мзду этот бывалый человек подсобит и ему выгодно отторговаться.
– Поклон вам, Михаил Евграфыч!
– А! Князь Пуйский опять к нам пожаловал!
– С вами, Михаил Евграфович, словом бы перемолвиться.
– На моих словах что на санях. Давай, покатили.
Они уединились в сенях. Геласий изложил свой замысел.
Сошлись на десяти гривнах в пользу Мишки.
С той минуты «князь Пуйский» горя не знал.
В первый же день с Мишкиной подачи было продано семь аршин червлёного полотна (крашено в отваре сушёных ягод черемухи) и пять коричневого (в коре сосны).
На ночь тюки перенесли к Мишке домой.
Тут под окнами и Серко стал ночевать.
17
Дом у Мишки был в три окошка.
Дочка его хозяйничала и жила за печкой в шомуше, как старая бабка.
Соседи готовы были пожалеть сироту.
Гордячка избегала внимания.
Тогда начали бабы пристальнее всматриваться в её обличье.
Вскоре сошлись на том, что «у нас таких нет». Лицом не бела. И «глазишша обоянь» – в приблуду отца.
…Статная девушка на выданье этими глазищами смело глянула на Геласия, и его словно тёплым ветерком опахнуло. Сияние вокруг неё увиделось и ночью не угасло.
Зажмуривал Геласий глаза, и девушка как бы опять клонилась к нему и потчевала квасом.
Каждый вечер теперь Геласий нёс ей подарок с базара. Чуманчик мёду, зёрнышко речного жемчуга, оловянную дробницу, ленточку позумента. Она не отказывалась. Звали её Степанида.
18
По торжищу разнеслось: Мишка – «не беру лишка» мёртвый лежит под городской стеной.
– Опился брагой, наведённой в медном нелужёном ведре, – возвестил судебный дьяк на следствии.
Народ твёрдо стоял на том, что отравили знатного кулака за долги и обманы.
Одной из хитростей Мишки было умение «удержать деньгу на повод», то есть в момент расчёта, передачи монет, удержать несколько, не доплатить, как бы продолжить торг даже и после того, когда ударили по рукам.
А купец уже товар учёл и размягчён продажей и не вступает в спор, прощает…
Или не прощает!
19
Геласий один, без Мишки, доторговывал.
Не жильцом доживал с его дочерью Степанидой – нелюдимкой – под одной крышей. И не хозяином. Но – старшим братцем.
Потом как-то в морозный крещенский вечерок поднёс девке серебряное колечко и к сироте посватался.
Скоро заколотили они домик в Важском городке и поехали венчаться в Сулгар.
20
Кованый Серко цокал по наледям, порхал в пороше метёлками ног.
Дорога узким жёлобом вилась в лесах. Не в степи – не заблудишься.
