– У вас сегодня много клиентов, – протягиваю я. Посетительницы закрывают своими спинами мой вид из-за стола, и я решаю развлечь себя разговором с анатомом Катей, которая оформляет мой договор.
– Привезли новых мальчиков. Есть почти идеальные экземпляры.
– Вряд ли я смогу себе позволить в ближайшее время ещё одного донора, – я с грустью разглядываю сумму, которую мне возвращают сегодня за моего неудавшегося аполло.
– Фредерико стоил очень дорого. И третье место на конкурсе. Так жаль, что из-за его мелкой оплошности тебе придётся отложить переход к этапу «Родительство». Может, всё-таки стоит передумать? Фредерико практически безупречен.
– Да, да… Хорошо развитый волосяной покров, выступающий подбородок, чистая светлая кожа. Правда, на меня совсем не похож.
– Возможно, непохожесть ребёнка на мать скоро станет модным трендом… А от него получится красивая и здоровая дочь, будь уверена… – она встречает мой решительный взгляд и бросает попытки уговорить меня не возвращать Средства. – Заминка с возвратом суммы – не повод останавливаться. Если тебе к тридцати двум годам удалось создать все условия для обзаведения потомством (в нашей базе таких молоденьких родителей как ты только семеро), то наверняка в ближайшее время ты сможешь рассчитывать на ещё одну попытку. Ты знаешь, что у нас доступна услуга рассрочки?
– Да, да… – мой взгляд начинает рассеянно бродить по посетителям.
– Ты можешь внести предоплату в размере 30% и выбрать себе нового донора уже сегодня. Конечно, такая услуга распространяется только на лоты до определённого уровня…
– Которые стоят не более пяти миллионов, и для которых не подразумевается аукцион.
– Да, совершенно верно, – мой тон немного охладил Катю. – И всё же пройдись, осмотрись. Наши консультанты тебе подробно всё расскажут. Я закончу с оформлением через десять минут и позову тебя. Мы вместе всё проверим.
Я встала и пошла по коридору, вдоль которого красивые молодые люди изображали строителей и художников. И чем дальше я удалялась от главного входа, тем дешевле стоил их генетический материал. Среди экземпляров я замечаю некоторые новые особенности. Это не только стандартные недостатки, снижающие их шанс на продолжение рода, а ещё и другие манеры, которые проскальзывают в их жестах, выражении лиц, интонации голоса. Представленные «новинки» получили иное воспитание, нежели те мальчики, которых после шестнадцатилетия определили в класс доноров. И у меня за последний месяц возникает уже второй вопрос, который я хочу задать Альфе лично.
– Превосходные внешние индикаторы, – твердит анатом Вероника кучке столпившихся у импровизированного сада с бассейном посетительниц. – Детская схема лица, что говорит об отсутствии агрессии, тонкая шея с ярко выраженным кадыком; обратите внимание, какая отменная лицевая симметрия, – молодой человек выныривает из бассейна, и стекающие по его лицу струи мешают зрителям убедиться в словах анатома. Но когда из воды показывается безволосая грудь, а затем впавший живот и узкая талия, сомнения исчезают. Те, кто предпочитают мужчин фемининного типа, остаются, и с любопытством подбираются ближе к ограждению, а те, кто надеется передать дочери побольше доминантности, уходят.
Что за восхитительные звуки? Кто-то перебирает струны, и они отталкивают от своих упругих тел эти прикосновения в вибрации, она вливается в воздух, и превращается в музыку. Одна мелодия будто бы догоняет другую: пам-пам (пам), пам-пам-пам, пам-пам-пам, пам-пам, и уже ниже – пам-пам-пам-пам-пам… И она кажется мне слишком тихой, и я хочу подойти поближе, чтобы она стала громче. Я поворачиваю назад, перехожу коридор по диагонали, и иду вдоль другого ряда в сторону главного входа. Я не одна потянулась к этой мелодии, впереди уже формируется толпа. За её полукругом я вижу вершину музыкального инструмента – это арфа. За ней – мужчина. Струны перечёркивают его молодое, полное одухотворения лицо строгими вертикалями, а шейка инструмента повторяет в своей волне его пшеничные кудри, плавные, будто ещё непросохшие до конца после душа. Голова наклонена, глаза опущены, корпус льнёт к самой широкой части инструмента, длинные ноги слегка изгибаются в коленках, его руки, его пальцы – они не щипают, они касаются струн.
Наверное, у меня и вправду галлюцинации. Я совсем убираю солнечные очки, снимаю их с кончика носа. Передо мной Себастьян. Я медленно прохожу мимо, я, наверное, ползу как улитка. Я смотрю на его лицо широко раскрытыми глазами, я пытаюсь сквозь его тёмные ресницы пробиться взглядом. Поворот моей шеи уже окончателен, дальше – только остановиться. И когда мне остаётся полшага до предела, он наклоняется к полу, дотягиваясь до самой длинной струны, и поднимает на меня глаза. Я отвожу их первая не потому, что смущаюсь, а потому, что мне нужна его улыбка. Я смотрю на его губы. Да. Она такая же, как у Инга.
Мои обещанные полшага, и я больше не вижу его. Но я слышу музыку за спиной. И мои очки снова притупляют холодное освещение коридора.
– Кира, здравствуй.
Я вздрагиваю, даже спотыкаюсь.
Мне навстречу идёт Альбина.
– Почему он здесь? – я киваю в сторону Себастьяна позади меня. – Это мой аполло.
Альбина расплывается в улыбке, она злорадствует моим оголённым эмоциям.
– Никто твоего не отнимет, успокойся, – она хлопает меня по плечу. – Себастьян должен быть выставлен на аукцион по всем правилам, мы не можем просто незаметно изъять его – он занял первое место в конкурсе. К тому же нам надо как-то отбить Средства, ведь не тебе покрывать его долги… Кстати, о долгах…
– Вы продадите его кому-то другому?
Альбина кивает:
– Затем оформим отказ, и пока будем возвращать сумму покупателю (ты сама теперь знаешь, как долго это бывает), выкроим из бюджета тебе на подарок. У нас уже есть потенциальный покупатель на твоего Себастьяна.
– Я её знаю?
– Наверное. Её зовут Эйс, маленькая брюнетка с юга загорода, у неё своя ювелирная линия: она делает браслеты для нас, и для горожанок. Ты ревнуешь? – Альбина хмыкает, и её язык переворачивает во рту имбирный леденец, который звонко клацает, ударившись в зубную эмаль.
– И как Вы собираетесь отговорить её потом от покупки?
– Он совсем не похож на неё. Ей просто нужно взять себе самого лучшего. Окажем на неё психологическое давление. Расскажем про последствия для потомства с таким нетождественным по фенотипу донором. Объективно – у них всё разное: цвет волос, глаз, оттенок кожи, рост… всё это отразится на дочери; там не просто что-то одно от «папаши» вылезет, как с твоей сестрой было… – она делает паузу, ждёт реакции, но я остаюсь невозмутима. Я уверена, что сохранила лицо. Сейчас я говорила себе: никакой белой папки не было, и Вита давно мертва. – Приведём примеры. Скажем, что её поведение противоречит идеологии.
– Разве это честно – обманывать представителя нашего сообщества?
– Ради всеобщего блага, – она пожимает плечами.
– А если она откажется его возвращать?
– Значит, заставим его что-то сделать не так. И напишем в официальном документе что-нибудь вроде той мелочи, которую написали про Фредерико. Ведь это тебя не смутило? Это я намекаю про честность.
– Я не знаю, что вы написали про Фредерико. И это было нечестно по отношению к особи второго пола, а не по отношению к нашему сообществу.
– Мы написали, что у него ногтевая дистрофия. И когда он приезжал к тебе загород и приготовил для тебя воздушное пирожное, вместо кусочка ягоды тебе на зуб попался его ноготь. Вряд ли теперь кому-то будет приятно покупать себе такого аполло – а ведь для кого-то из элиты он мог бы стать идеальным донором. Вот тебе и нечестность по отношению к нашему сообществу – акт, совершённый твоими руками: ведь ты сама подписала документ об отказе.
Победила. вЫсела тебе в одно место.
– У тебя здесь дела? – я перевожу тему и начинаю двигаться в сторону Кати, которая оформляет для меня документы. – И наша встреча случайна? Или моё сообщество наконец вспомнило о том, что я нахожусь тут без Средств к существованию.
