«Я, конечно, извиняюсь, но если целомудренная женщина – такое великое и всемогущее существо, то как особь второго пола со своим маленьким пенисом может всю эту силу разрушить?» – вмешивается мой внутренний голос. – «Значит, настолько незначительная эта женщина, разве нет?»

Мне кажется, суть совсем в другом. Чтобы этот, как ты выражаешься, маленький пенис, проник в твою жизнь, необходимо его как-то привлечь. Для этого нужно работать, работать ради мужчины, и переступать через себя в угоду ему.

«Ой, ну да ладно! Выйди на улицу и ласково посмотри на любого индивида второго пола. Он будет ползать за тобой и сделает для тебя всё, что угодно, какой бы мразью ты ни была», – фыркает мой внутренний голос.

Во-первых, чтобы довести мужчин до такого состояния готовности, скажем так, потребовалось долго и упорно их ограничивать. А во-вторых, ты говоришь про обычных цэрпер. Про тех, кого называют моклями. Есть разные особи второго пола, с разным статусом. И так во все времена было – есть неудачники, которых выбирали только в экстренных случаях, и есть достойные внимания – вот ради таких приходилось постараться. Мы и сейчас работаем ради мужчин, если по-честному. Просто раньше нужно было привлекать внешними качествами и покладистым характером, а теперь нужно заработать большой капитал, чтобы продолжить род от достойного мужчины. Раньше мы их соблазняли, теперь покупаем: вот и вся разница.

Полина отворачивается, смотрит на позирующих посетителей.

– Посмотри, какие они довольные. Как я их понимаю.

– Кто, зрители?

– Да нет. Фотографы. Ты не видела их лица, когда они на входе фотоаппараты получали. Это ужасно, что основной инструмент их профессии им нельзя держать при себе. А вдруг он увидит что-нибудь интересное, когда будет идти по Городу? Кадр упущен навсегда.

– Ничего хорошего в этом не будет, если каждый сможет фотографировать то, что захочет.

– Как ты не понимаешь? Мы ведь такие же, как они. Мы не можем работать с «Персоной» за пределами офиса. А мне вот так часто приходит хорошая идея, когда я дома, или в Торговом центре. Могла бы уже столько видео составить, если бы разрешили хранить программу на личном эргосуме. Ведь вдохновение в нашем деле – самое главное!

– Ты же понимаешь, что это для нашей же безопасности?

– Ну-ну. Одно сплошное ограничение.

– Вы сами голосовали за такую власть и за такие правила, – пожимаю я плечами.

Полина смотрит на меня оторопевшим взглядом.

Я улыбаюсь:

– Да брось! Это временно – все эти неудобства. Сейчас мы достигнем достойного уровня цивилизованности, и начнутся поблажки.

– Поблажки? – вытягивает Полина с возмущением.

Я делаю глубокий вдох:

– На самом деле, я прекрасно понимаю и тебя, и этих несчастных фотографов. Я бы тоже хотела, чтобы на моём личном эргосуме была установлена «Персона», потому что мне, как и тебе, основная часть идей приходит не в офисе. Но я осознаю, что если мне и всем остальным будет дозволено делать видеофайлы без контроля со стороны, они будут такими, как заблагорассудится, и распространять их будет легко, и сохранять в сети тоже. И тогда те люди, которые всю жизнь себя ограничивали ради репутации, будут уравнены в правах с теми, кто проявлял гедонизм. А это – несправедливо.

Полина задумалась.

– Представь, – продолжаю я, – что ты изо дня в день, каждую минуту думаешь о том, что ты делаешь, и правильно ли поступаешь. А какой-нибудь… какая-нибудь цэрпера-неудачница, которая всю жизнь сидит в одной профессии, спускает эмоции в пустоту, паразитирует на теле нашего общества, потому что не вылезает из кредитов, нарушает ОП, в конце концов, и в итоге оставляет на разных носителях свои изображения, тексты, видеофайлы. Закон о выкромсах придуман не просто так, и не просто так одобрен подавляющим большинством горожанок. Но это не панацея. Выкромс делают только один раз. И если бы не Статья 6 ОП, не было бы никаких гарантий, что когда-нибудь информация о неправильных цэрперах не появится в сети, и память о них будет жить наравне с памятью о тебе. Разве это честно? Тебе не будет обидно?

– Будет, – вздыхает Полина. – Хотя иногда мне кажется, что та цэрпера-неудачница, которую ты сейчас описала – я.

– Перестань, тебе всего двадцать восемь, и скоро ты достигнешь пика в первой карьерной лестнице, и начнёшь заниматься следующей: а там уже дело быстрее пойдёт. Ты ещё Элеонору опередишь, вот увидишь.

– Спасибо, – Полина ненадолго улыбается, и снова задумывается.

Мы молчим. Я довольна, что исправилась. Но она обескуражена.

– Пойдём? – спрашивает она вдруг.

– Ты уже всё? А фотографии?

– Достаточно уже. Но если ты хочешь остаться…

– Нет. Не хочу. Я пришла только потому, что тебе обещала.

У выхода из зала, где проходила выставка очередной цэрперки из творческой богемы, Полина останавливается у вытянутого прямоугольного устройства, и прикладывает к его маленькому голубому экрану свой браслет. «Пандора» жалостливо пискнула, а устройство выдало торжественный сигнал.

– Что ты делаешь? – хмурюсь я.

– Это для общего блага. Ты не будешь?

– Чего?

– Проект Элеоноры, между прочим. Для общего блага формации «ЦЭРПЕРА».

– Ты что, Средства туда сбросила?

– Немного, – Полина извинительно улыбается. – У меня у самой с капиталом не очень. Но если с каждого по чуть-чуть – набежит достойная сумма со временем.

– Что за бред?

– Это что-то вроде благотворительных практик. Элеонора переживает за наших потомков. Женщины, которые вносят Средства в её проект, могут рассчитывать на общую помощь для своей дочери, если уход будет преждевременным.

– Что. За. Бред?

– Прекрати! Ты во всём ищешь подвох!

Я с ужасом наблюдаю, как выходящие из зала женщины и девушки прикладывают к устройству свои браслеты.

Полина продолжает:

– Если я уйду на пенсию раньше, чем моя дочь достигнет эмансипации, или вообще до пенсии не доживу, есть шанс, что часть собранных общими усилиями Средств пойдёт на её обеспечение, и она будет иметь право на выбор профессии. К тому времени, когда у меня родится дочь, проект наберёт огромные суммы. И хватит на потомков каждой из участниц.

– Полина, Средства не могут передаваться по наследству. Когда Элеонора выйдет на пенсию, все накопленные проектом Средства просто уйдут в Банк.

– Она продаст проект кому-то помоложе перед тем, как отправиться на экофермы. Это не недвижимость, и не капитал – это проект. Она имеет право его перепродавать.

– Неправда. К тому же, она может умереть в любую минуту, или быть похищенной.

– Уж я не сомневаюсь, что элита хотела бы убрать со своего пути такую, как она, – зло говорит Полина.

Мы молча спускаемся и выходим из здания.

– Пойдём по проезжей части? – Полина, кажется, успокоилась. – Не хочу бежать. Настроение идти без суеты.

– Это разве легально?

– Ты что, никогда не ходила по директиве 2 пешком? – удивляется Полина.

– Нет, – искренне отвечаю я. – Я думала, что это нарушение ОП, – Полина смотрит на меня с умилением и похихикивает. – Нет, я серьёзно. Разве это не нерациональное использование ресурсов?

– Ты как с купола свалилась, честное слово, – усмехается она. – ОП придумали слишком давно, он уже не соответствует реальности лет пятьдесят как. И ты действительно думаешь, что все его не нарушают? Нет, даже скажем так – ты действительно никогда его не нарушала, что ли? – я отвечаю Полине серьёзным взглядом, и она молча качает головой. – Успокойся. Я отвечаю на твой вопрос – на экофермы тебя за это не отправят. В Городе много мест, по которым ты перемещаешься без суеты – ведь так?

– Ну да, – пожимаю я плечами. – Тротуар вокруг парка Целомудрия, например.

– Вот. И что, ты никогда не ходила по нему?

– Ходила.

– Вот, видишь? И ЗОП до сих пор тебя не забрал. И таких погрешностей много. Элеонора права, что свод ОП надо пересмотреть. Просто не нужно обращать внимание на такие мелочи, а сразу переходить к глобальным проблемам.