Мутно-зелёные глаза Лит надменно смотрят на собеседницу. Журналистка откашливается и продолжает:

– Твоя дочь… Ты будешь давать какие-то советы своей дочери относительно смысла жизни? Или, может, уже чему-то научила её.

– Ей уже девять, и наше общение всегда было очень эффективным. У меня слишком много работы, чтобы тратить драгоценное время на сантименты. Традиция прогулок, которую заложили первые цэрперы, до сих пор активно продолжается представителями элиты. Но у меня нет таких Средств. Я не могу себе позволить выезды на экофермы с дочерью, оплату асенсорина на две персоны. Весь капитал уходит на обучение ребёнка. Я считаю, что достигла успеха благодаря рациональности, и полагаю, что такая черта пригодна в современном обществе, и этому учу дочь во время наших встреч.

– Ты…

– Я считаю, что разговоры – бессмысленная трата времени. Самый эффективный способ – быть примером: она этот пример наблюдает, и сама делает выводы, хочет она так жить, или не хочет.

– Ты часто видишься с дочерью?

– Мы видимся каждое последнее воскресенье сезона… четыре раза в год, помножь на её возраст, плюс ещё один лишний раз была встреча в тот день, когда её достали из лона суррогатки. Считай, – Лит кладёт левую ногу на правую и откидывается на спинку кресла.

– Неужели всё так точно, ни разом больше, ни разом меньше? А если она болела? Или она никогда не болеет? – кажется, журналистка уже не удивится и такому.

– Болеет. Мне сообщают.

– И ты не едешь к ней?

– Я же не врач, я – актриса.

– Значит, у тебя чёткий распорядок встреч с дочерью. Ты сказала, что не можешь себе позволить поездки. А разговоры считаешь неэффективными. Чем же вы занимаетесь во время встреч?

– Мы вместе занимаемся моими делами. Всё зависит от моего расписания, оно всегда разнообразно. Думаю, ей не скучно. Если у меня в этот день репетиция, она ждёт меня в коридоре квартиры.

– Ждёт в коридоре?

– Да.

– А у тебя нет возможности иначе планировать тот день, когда у вас с дочерью встреча? Ведь ты всегда заранее знаешь, когда это будет. Может, – неуверенно тянет журналистка, – следует проводить время с ней?

– Я же сказала, мы вместе проводим время. Я не понимаю, зачем мне что-то менять в своём расписании, и… изображать перед ней кого-то другого. Официально ребёнок должен сам определиться со своим путём, но по факту цель каждой женщины в том, чтобы её дочь была максимально на неё похожа. Мы даже выбираем в качестве доноров тех особей второго пола, которые максимально похожи на нас внешне… а если есть Средства, докупаем опцию аналогии личностных характеристик… правда, у меня таких Средств не было. Моя дочь не похожа на меня не только характером. Впрочем, это неудивительно, ведь для её создания использовались не мои яйцеклетки.

– Как так?

– Ты плохо подготовилась к интервью, – Лит самодовольно хмыкает. – Я – стерильна.

– Почему же ты не в ЗОПе?

– Проблемы со здоровьем начались гораздо позже, и я уже не могла попасть в эту структуру. Для меня сделали исключение.

– В первый раз о таком слышу.

– Плохо, – Лит повела бровью. – В общем, я считаю, что всё должно быть максимально естественно: её приводят ко мне из инкубатора; если я не занята с кем-то другим, мы обговариваем, что я делала в течение тех трёх месяцев, пока мы не виделись, потом идём куда-то по моим делам; если я занята, она ждёт.

– А ты интересуешься, как провела она это время, пока вы не виделись?

– Мне каждый день присылают отчёты из инкубатора о её успехах и провалах. Честно говоря, она не очень способная, и отчёты весьма однообразны, так что у меня уходит немного времени, чтобы их читать.

– Даже тогда, когда воспитание полностью перешло в обязанности инкубаторов как наиболее эффективных институтов развития личности, психологи утверждали, что родителям необходимо хвалить и поощрять своего ребёнка, уделять ему внимание, и тогда он будет быстрее развивать свои способности. Ты не считаешь, что это до сих пор важно, важно всегда?

– Объясни мне, что такого может сделать человек девяти лет, чтобы его за это можно было похвалить?

– Ну как же…

– Ничего – я за тебя отвечу. Я скажу тебе так: похвала расхолаживает ребёнка, а забота родителя создаёт иллюзию безопасности, вечной опоры на кого-то ещё, кроме себя. Мы не можем себе этого позволить в современных условиях. Никакой опоры не будет, как только ребёнок достигнет тринадцати лет. Это запрещено законом, хочу тебе напомнить. Моя задача как родителя заключается в финансовом обеспечении моей дочери до периода эмансипации (осталось всего четыре года). Каждый ребёнок представляет собой отдельную личность, и моя дочь – не исключение.

– Ты противоречишь сама себе, – вдруг вклинивается журналистка. – Ты делаешь всё, чтобы она была похожа на тебя.

– Нет. Всё, что я делаю – это финансирую её жизнь от момента планирования зачатия до начала её стажировки в первой профессии. Я оплатила всё по полной: здоровый и красивый донор, дорогой инкубатор, дополнительные занятия по актёрскому мастерству у хорошего репетитора. Всё. Что ещё нужно от меня, какое внимание? Хвалить её за то, что она оказалась на десятом месте в конкурсе эрудиции? Предположим…

Я останавливаю видео. Здесь есть фразы, которые я уже читала. Лит буквально цитирует Светлану, одну из основательниц партии ЦЭРПЕРА, отвечающую за этап «Эмансипация». Светлана 1дробь976. Уникальное второе имя. Это была её идея – отказаться от фамилий, чтобы максимально уйти от понятия родовой принадлежности. Светлана предложила обозначаться очередностью имени за тот год, в который родилась цэрпера, а через дробь добавлять последние цифры года рождения. И первой взяла себе цифровую фамилию.

Мемуаров Светланы нет в сети. Я добираюсь до библиотеки, и нахожу в её книге главу: «Люди, которым я ничем не обязана!». Светлана пишет:

«Не имеет значения, что в борьбе за самоутверждение я всю свою жизнь выстраивала по закону „только не так, как сказала моя мать!“, и из-за этого часто делала не то, что мне нравится. Если бы мне не надо было ничего доказывать ей, мы нашли бы компромисс, а я – гармонию. А так… к своим шестидесяти я ничего не достигла. У меня нет здоровья (она говорила, что нельзя переохлаждаться, употреблять алкоголь и спать с мужчиной до свадьбы – я носила мини-юбки промозглыми зимами, напивалась каждую субботу и меняла любовников как перчатки); нет супруга (я собиралась замуж за свободного художника, за сварщика из загорода, за трижды разведённого предпринимателя – и всех тех, кто ещё ей не нравился, а в итоге родила от женатика, который так и не ушёл из своей семьи); нет любимой работы (пока я меняла их в зависимости от того, насколько они отвратительны моей матери, мне осточертели все специальности, которыми можно заниматься без высшего образования); нет отношений с дочерью (она считает, что я пыталась воплотить в ней свои нереализованные планы) …хотя я старалась сделать так, как ей лучше: не перехваливала, не была слишком строга, заставляла учиться. Ничего уже нельзя было изменить, как мне тогда казалось, но… 2035 год принёс мне важную встречу. На стажировку взяли молоденькую девочку из другого города – она должна была встать на моё место после того, как я подготовлю её. Марину я ничему не смогла научить, зато она перевернула всю мою жизнь. Самостоятельная, независимая от родителей (отца нет, мать строит личную жизнь), первую работу нашла в тринадцать лет, сама выбрала колледж и поступила, сама заработала денег на переезд в Москву. Ей не на кого было надеяться, кроме себя, и некому было доказывать, что она отдельная личность, кроме самой себя. Она, не испорченная никчёмными советами старшего поколения, так выстроила свою жизнь в двадцать три года, как мне, шестидесятилетней женщине, и не снилось. И я подумала, насколько это важно – быть отдельной личностью. Не стараться угодить, не следовать советам, не пытаться что-то доказать. Я подумала, насколько проще было бы человеку, если бы общение в семье носило другой характер… а тут ещё результаты исследований первого поколения детей, воспитанных в инкубаторах, как раз 35—36-е годы. Я назвала это полноценной эмансипацией…»