– Постой! – закричал управитель. – Надо его отправить восвояси, да поумнее.
– Это меня не касается, – ответил брат Макарий. – Я думал, что кому-нибудь нужна духовная помощь. В святом писании сказано: «Голодного накорми, жаждущего напои», – и некоторые ошибочно полагают, что тут говорится о спасении души. Я думал, что и ты из таких же философов. А если дело обстоит так, как ты говоришь, то это меня не касается.
– Да я не сумею ничего поделать.
– Кишка тонка, почтеннейший? А одна дамочка из придворных, красивая и хорошо сложенная, рассказывала, будто ты уверял ее, что можешь силой с любым померяться.
– Тут нужна хитрость, понимаешь, поп?
– Да ведь я, по-твоему, глуп.
– Это я со зла сказал.
– Когда же тебе верить, почтеннейший управитель?
– Ну, хватит, хватит. От твоих разговоров у меня голова трещит. С тех пор как ты поп, здесь, я только и знаю, что болтаю да болтаю. А мне от этого худо делается. Ну, иди, приказываю тебе.
– Пойду, потому что имею в виду одну красивую и богатую…
– Ага, и тебе согрешить захотелось. Ох вы, монахи проклятые! Другому и подумать не позволите, а сами первые законы нарушаете.
– Да ты не знаешь, о чем я думаю.
– Голову даю на отсечение – о какой-нибудь красотке.
– Если бы мне нужна была твоя голова, она давно была бы у меня. Но мне и собственной хватит. Мне очень нравится одна бочка. У нее такие красивые клепки, что я ее с первого взгляда полюбил.
– Давно бы так сказал. Она будет твоей.
– Verbum nobile?
– Слово потомственного шляхтича.
– Тогда, милостивый управитель, я в твоем распоряжении.
– Ну, пошли. Но помни, на хитрость не скупись. Чем скорее мы отгоним от замка этого родича, тем ближе ты будешь к обещанной бочке. Я ее знаю, в ней прекрасное венгерское. На днище у нее красное клеймо, значит – для гостей.
– Вот о ней-то я и говорю.
– Раз сказал, будет сделано.
– Это придает мне силы и укрепляет дух.
Миновав стражу, они вышли на мост и остановились в конце его. К ним немедленно подскакал всадник в красивом убранстве, гордо выпрямившийся в седле, несмотря на объемистую фигуру.
– Милостивая пани Фирлеева здорова? – спросил он, внимательно разглядывая их.
Управитель поклонился всаднику и попросил прощения за то, что приезжим пришлось долго ждать ответа из замка.
– Я спрашиваю, здорова ли милостивая пани? – повторил всадник, не спуская с них проницательных глаз.
– Здорова-здоровехонька, слава богу, – ответил управитель.
– Мы хотим ее приветствовать и предложить свои услуги к большей славе рода Тенчинских.
Управитель молча опустил глаза и выжидал, надеясь, что квестарь избавит его от ответа.
– Может быть, у вас язык отнялся? – закричал всадник.
Брат Макарий посмотрел на него спокойно и вежливо ответил:
– Милостивая пани больна.
Перепуганный этими словами, управитель судорожно глотнул воздух, словно рыба, вытащенная из воды.
– Что такое? – всадник ударил шпорой коня, который не стоял на месте, стриг ушами и ронял пену. – Один говорит – здорова, другой – больна. Вот я вам покажу, как лгать!
– Ваша милость!… Ваша милость!… – запыхтел управитель, наливаясь кровью от гнева. – Помни, что говоришь.
Брат Макарий молитвенно сложил руки и прикрыл глаза.
– Что вы мне голову морочите? Я шкуру с вас спущу, если сейчас же не скажете мне правду, болваны вы этакие!
Управитель схватился за бок, но сабли там не оказалось, так как на нем была обычная одежда.
– Ты, ваша милость, разговариваешь со шляхтичем! – закричал он. – Возьми свои слова обратно!
Всадник замахнулся нагайкой. Управитель отскочил и рыча, как раненый тур, бросился через мост, расталкивая стражу, с любопытством наблюдавшую за происходящим.
– Говори ты! – придвинул всадник коня к брату Макарию.
Тот отвернулся, спокойно обошел коня и направился к всадникам, стоявшим поодаль.
– Так ведь это же наш поп! – обрадовался пан Тшаска. – Ясновельможный пан, это наш поп, право слово!
Вельможа ласково улыбнулся и, пришпорив коня, подъехал к приближавшемуся квестарю. Брат Макарий учтиво поклонился.
– Я вижу, ты свое слово сдержал, – сказал вельможа, останавливаясь перед квестарем. – Обещанную награду ты получишь.
– Справедливость восторжествовала, – ответил брат Макарий.
– И иезуиты убрались прочь, не так ли?
– Убрались, ваша милость. Обрадованный вельможа громко рассмеялся:
– Ты это сделал?
– Милостью святого Петра.
– Да ты, я вижу, со святыми запанибрата.
– Они меня очень любят.
В разговор вмешался толстый шляхтич:
– Этот поп говорил, что милостивая пани Фирлеева больна.
– Правда? – спросил вельможа брата Макария.
– Сущая правда.
– А почему тот бездельник говорил, что здорова? – не унимался шляхтич.
– Как же так? – удивился магнат.
– Не люблю, когда меня перебивают, – сказал брат Макарий. – Раз меня не слушают, я уйду в замок.
– Я бы его палкой проучил, – посоветовал шляхтич. – Это какое-то мошенничество.
– Успокойся, почтенный, – одернул вельможа своего приближенного. – А ты, отец, рассказывай, что там происходит.
– Да он смотрит на меня так, словно я его отца зарезал.
Вельможа знаком приказал шляхтичу удалиться. Тот пробурчал что-то про себя и, высокомерно задрав нос, отъехал в сторону, повернулся к ним спиной и опустил поводья.
– Рассказывай, отец, я сгораю от нетерпения.
– Начну с начала. Когда я явился во второй раз в этот замок, – квестарь показал на возвышавшиеся позади него толстые стены Тенчинского замка, – иезуиты…
– Ну, говори, что иезуиты?… – спросил возбужденно вельможа. – Ты их выгнал?
Квестарь кивнул печально головой, делая вид, что очень огорчен.
– Ох, выгнал.
– Вот и хорошо. Деревню тебе стоило бы дать за это, но, как я припоминаю, ты мирскими благами пренебрегаешь, значит, бог вознаградит тебя.
– Я тоже так думаю. Так вот, когда я выгнал иезуитов…
Терпение вельможи уже иссякло, ему хотелось скорее попасть в замок. Поэтому он прервал речь брата Макария:
– Доскажешь потом. А теперь веди меня к моей родственнице – пани Фирлеевой. У меня к ней спешное дело: надо одну новость сообщить. Весь Краков знает, что ее избавили от этих жадных монахов. Я сам пожертвовал большую сумму, чтобы отслужили благодарственный молебен, а ей хочу передать одно известие, касающееся семейных дел.
– Ты сможешь, ясновельможный пан, все ей рассказать.
– i Ах, – обрадовался вельможа, – ты, отец, свою награду заслужил. Жаль только, что ты излишне скромен.
– Не будем тратить времени. Госпожа с нетерпением ждала твоего приезда.
– Ты правду говоришь? – радостно воскликнул вельможа.
– Как на исповеди, – заверил квестарь.
Вельможа тронул коня. Брат Макарий пошел у стремени. За ними двигался пан Тшаска, а еще дальше – вспыльчивый шляхтич.
– А вотчины в порядке? – снова спросил вельможа.
– В полном порядке. Урожай богатый.
– А пани Фирлеева ничего иезуитам не отписала?
– Ни одной души.
– Знаешь, – придержал коня вельможа, – надо будет все-таки придумать тебе какую-нибудь награду, Ты молодец из молодцов. Как только я подумаю, что все это, – он показал рукой вокруг, – все эти богатства, прекрасный замок, огромные вотчины будут моими, у меня просто дух захватывает. Ты не понимаешь, отец, что значит – иметь. А я, признаюсь, уже потерял всякую надежду.
В это время послышался звук колотушки, и на мосту появилась траурная процессия. Впереди шел отец Лаврентий с деревянным крестом, за ним, надвинув капюшоны, отцы Поликарп и Ипполит, певшие замогильными голосами молитвы. Позади шли четыре работника, несшие окутанное саваном тело Мацека. Стража расступилась, и процессия, не обращая внимания на всадников и брата Макария, обошла их и направилась к слободе. Колотушка стучала в такт траурной мелодии. Фальшивое пение монахов разносилось по всей околице.
