– Не хнычь ты тут, иудей, – рассердился на него квестарь, – ведь всякую охоту к еде отбиваешь, а это великий грех. Я только хотел тебе сказать, что кормишь ты не хуже Матеуша. Но теперь вижу, что ты никудышный хозяин.

– А разве я могу быть уверен в ваших кошельках?

– Ой, нехорошо, Мойше, – воскликнул брат Макарий, – нехорошо сомневаться в щедрости благородного шляхтича и отбивать аппетит у бедного квестаря.

Пан Гемба повернулся к корчмарю и схватил его за пышную бороду.

– Вот дам я тебе выволочку, как бог свят!

– Ой, пан, зачем вы обижаете? Разве я сказал что-нибудь? Ну, хорошо, хорошо. Ведь я знаю, что вы – пан богатый и кошелек у вас увесистый.

– Ну, так давай еще два кувшина вина, да поскорее!

– Что делать, дам. – Мойше вытащил из рук шляхтича украшение своего лица и убрался в угол.

– Тоскливо мне, почтенный поп. Ты должен придумать какое-нибудь remedium[32], иначе от меня одни кости останутся и придется мне отправляться в небесную обитель.

Брат Макарий ел так, что за ушами трещало, а речи пана Гембы пропускал мимо ушей и отвечал на них мычанием. Жирная подливка к баранине капала ему на рясу, но он не обращал внимания. Его монашеское одеяние уже давно лоснилось от множества таких пятен и было сильно засалено, это надежно защищало квестаря от дождя и сырости. Шляхтич между тем присматривался к эконому, который под его взглядом весь съежился, пытаясь спрятать лицо.

– Знаю я одну песенку, она тебе слух порадует, – сказал квестарь, уминая жаркое, – но ее не пристало петь вдовцу.

Пан Гемба недовольно поморщился и что-то пробормотал, не спуская глаз с эконома.

запел квестарь, размахивая полуобгрызенной костью.

– А это кто? – вдруг спросил шляхтич, показывая пальцем на эконома, который, испугавшись, уронил кубок, залез под стол и долго искал его там.

– Да тут один человек хочет в монастырь вступить и ходит вместе со мной, чтобы совершенствоваться в разных добродетелях.

– Я его знаю, – заявил пан Гемба, – только не припомню, где видел.

– Он старый грешник, поэтому ты, пан Гемба, должен его знать, но не забивай этим себе голову – он не стоит твоего внимания. Давай лучше споем. Мотив запомнить легко.

Шляхтич стал вторить, но голос у него был хриплый и песня не звучала.

Внезапно эконом, сгорбившись, рванулся к двери и скрылся в темноте. Квестарь бросился за ним. Пан Гемба в изумлении раскрыл рот, так и не допев «тра-ля-ля».

Брат Макарий сразу наткнулся на эконома, который бросился к нему и прилип словно репей. Впотьмах квестарь нащупал на шее эконома веревку.

– Отец мой, – испуганно лепетал эконом, – найди какой-нибудь сук покрепче и повесь меня, как раньше хотел.

Брат Макарий догрыз кость и спокойно ответил:

– Я же говорил, что ты балбес, почтенный пан эконом.

– Повесь меня, отче преподобный, – скулил эконом, – пожалей моих деток.

– Побойся бога, что тебе вдруг охота припала болтаться на ветке? А что будет с вином, которое ты мне обещал? Ты думаешь так легко отделаться от меня? Ах, подлец, тебе крепкого стало жаль! Нет, брат, не выйдет!

– Отец мой, получишь все, что я обещал, только вешай скорее.

– До сих пор не слыхивал, чтобы повешенный вино отдавал.

– Возьмешь из моей избы все, что пожелаешь.

– Среди монастырской братии дураков нет. Сначала давай вино, а уж потом я тебя повешу, ты этого заслужил. Да что это ты так перепугался, чего это ты заторопился на тот свет?

Эконом упал на колени и принялся целовать ноги квестаря.

– Отче преподобный, я пана Гембу увидел, а это хуже, чем черта рогатого встретить. Я лучше буду висеть на сухой ветке.

– А я тебе сказал, что не будешь.

– Тогда я сам повешусь, отец мой.

– Ах ты, дрянь этакая, дубина стоеросовая, язычник паскудный. Хочешь себя жизни лишить? Да разве ты дал себе жизнь, ослиный выродок? Вот если бы я тебя повесил – туда тебе и дорога, и как только придет охота, я это сделаю не мешкая. Теперь же возвращайся в корчму, я весь дрожу и могу до костей промерзнуть, а это плохо влияет на мочеиспускание.

– Смилуйся, отец мой, ради моих деток, повесь меня, иначе меня ждет страшная участь.

– Не повешу!

– Повесь!

– Что же плохого тебе сделал пан Гемба, что, увидев его, ты заспешил в петлю?

– Да он к моему пану в гости приезжал, вместе мед они попивали и всякие развлечения придумывали.

– Кто пьет мед и развлекается, тот не может быть дьяволом, поэтому твои опасения неосновательны. Я лично знал одного святого, который хлестал водку не хуже, чем шляхтич в осеннюю погоду, а богу все-таки угодил.

Эконом разревелся, как богомолка на паперти.

– Он расскажет моему пану, что я службу бросил и пана своего опозорил, дал себя бабам одолеть.

Брат Макарий засмеялся так громко, что собаки подскочили к ним и принялись обнюхивать.

– Этого ты не бойся, почтеннейший. Пан Гемба храбрый только на словах, сейчас я ему все растолкую, и пусть я не буду достоин носить монашеской одежды, если не сумею его убедить, что он, рассказывая про тебя, повредит лишь самому себе.

– Лучше повесь меня, святой отец.

– О святая Патриция! – закричал, рассердившись, квестарь. Он схватил эконома за шиворот, повернул к себе задом и дал ему такого пинка пониже спины, что тот влетел в корчму и врезался лбом в стену. Потирая руки, квестарь вошел вслед за экономом и продолжил песню:

Но пьяный пан Гемба уже спал, уронив голову на руки, распластанные на столе. Брат Макарий окропил его вином и позвал корчмаря.

– Говорю я тебе, Мойше, что ты скуп, как сапожник Мартин, который сам не ел, все набивал кубышку, а теперь червей кормит, и никто, кроме меня, о нем не вспомнит. Неужели ты хотел бы, Мойше, чтобы я и о тебе читал заупокойную? Я очень не люблю этого. Люди для того и существуют на свете, чтобы жить да наслаждаться жизнью, данной богом. Для этого у нас есть брюхо, язык и глотка. Да и руки нам в этом помогают – они дают возможность получить удовольствие от осязания прекрасного и используются также при подношении божьих даров ко рту.

– У меня есть свои молитвы, и мне ничего больше не надо.

– Я совсем не тороплюсь по тебе панихиду служить: хозяин ты хороший, порядок знаешь отлично. Только скряга ты ужасный. Для таких, как говорит один из отцов церкви, приготовлены специальные чаны с кипящей смолой.

– У меня свой ад. Разве я лезу в ваш?

– Ад один. У отца небесного нет времени приглядывать за несколькими такими заведениями. Хватит одного на всех. Я это знаю от набожного юноши, который заблудился, попал в пасть адову и никак оттуда выбраться не смог. Он там и евреев видел и шляхтичей, кипевших в смоле, а мне подробно рассказал об этом потому, что мне было крайне любопытно, ведь сам я туда не попаду, а знать должен все.

– Ну если я в одной смоле с моим паном буду сидеть, так это уже неплохо.

– Почему так, Мойше?

– Почему? Пан мне много денег должен. Так вот, если он умрет, не отдав мне долги, я думаю, там нас рассудят.

– Много же ты ему, видимо, одолжил, если думаешь долг таким образом получить.

– А что мне делать? Квестари ко мне заходят, пан дукаты в долг берет, мужики не платят – о чем же мне еще думать?

– Квестари, помни это, Мойше, облагораживают твое языческое заведение, а что касается твоего пана, так не надо было ему давать в долг. Любопытно, другие тоже совершают такие ошибки?