– Если тебе отец Игнатий разрешил остаться в замке хоть на минуту, то ты, видно, здорово орудуешь этими заклинаниями и человек, наверное, не простой, засмеялся слуга. – Я не помню случая, чтобы кому-нибудь разрешили перешагнуть наш порог.

– Я пользуюсь известностью на белом свете, и даже отец Игнатий призвал меня научить его этим штукам. А теперь я разыскиваю благородного пана, который направил бы стопы мои туда, где человеку после трудов праведных жизнь становится еще краше.

– Не понимаю, кого ты имеешь в виду? – заржал молодец.

– Кажется, тебя самого, а я редко ошибаюсь в своих суждениях, брат мой. Тот, кого я ищу, должен быть человеком во всех отношениях достойным и незаурядным…

Здоровяк разразился хохотом, причем брюхо у него так и подпрыгивало вверх, как бы намереваясь оторваться от тела, к которому было прикреплено, и улететь в горние районы.

Квестарь сделал шаг назад и принялся рассматривать молодца, удивленно покачивая головой.

– Кроме того, это должен быть человек приятной наружности, лицом словно свежевыпеченная булочка.

А характер у него такой, что сразу виден мужчина прелестный и обходительный. Словом, как две капли, твой портрет.

Слуга покатывался со смеху. Потом хлопнул квестаря по спине и закричал:

– Угадал! Ни дать ни взять – вылитый мой портрет! Но если ты скажешь хоть одно слово, я от смеха лопну.

Брат Макарий ответил ему таким же мощным ударом – у богатыря даже колени подогнулись, и он посмотрел на квестаря уже более внимательно, но брат Макарий так нежно улыбнулся ему, что оба они тут же дружно рассмеялись.

– Так отведи же меня, благородный пан, в какую-нибудь комнатку и позволь продолжить наше приятное знакомство и интересную беседу.

Слуга низко поклонился и повел гостя, пропуская его перед каждой дверью вперед в знак особого уважения. Так они миновали несколько крытых галерей и очутились в большой комнате, уставленной длинными скамьями и столами из грубо отесанных досок. За столами сидели слуги, уплетая из огромных мисок похлебку так, что за ушами трещало. Они приветствовали здоровяка радостными криками.

– Вот вам гость, – сказал толстяк, – да такой разговорчивый, просто на удивление.

Слуги перестали есть и недоверчиво поглядывали на брата Макария.

– Что, Ясько, – спросил один из них, – разве наш замок стал постоялым двором?

Тот, кого звали Ясько, улыбнулся во весь рот.

– Наверное, так, если сам отец Игнатий разрешил.

Из угла поднялся заросший до глаз великан в грязной одежде из холстины. Тяжело дыша, он подошел к квестарю и посмотрел ему в глаза. Брат Макарий глянул на детину, и тут же молитвенное выражение появилось у него на физиономии, это очень понравилось великану. Он взвыл от радости, повернулся к остальным и закричал:

– Это тот самый, что пробрался через толпу и отца Игнатия опутал.

Замковые слуги оживились. Один за другим подходили они к квестарю и тут же, не выдержав, покатывались со смеху: брат Макарий строил уморительные рожи и сразу же лицо его принимало невинно-ангельское выражение. Даже самые усталые и мрачные смеялись до коликов в животе.

– Садись, брат. – Слуги очистили ему место за столом и подвинули блюдо с похлебкой.

Брат Макарий зачерпнул раз-другой жидкую бурду и огляделся вокруг.

– Потерял что-нибудь? – спросил Ясько, весело подмигивая.

– Терять не терял, – ответил квестарь, – зато с удовольствием что-нибудь нашел бы.

– Видно, брат, тебе наша похлебка не по вкусу! – пробормотал кто-то из слуг.

– Никак я в толк не возьму, откуда у вас еще сила берется мост поднимать, если вас так плохо кормят? – ответил квестарь.

Ясько захохотал, за ним рассмеялись и остальные.

– У нас, брат, чудеса творятся. Преподобных отцов – хоть пруд пруди, да еще сама наша пани со святыми дружбу водит.

– Странные святые, что изысканные блюда превращают в постную похлебку.

– Как это? – удивился Ясько.

Квестарь расположился поудобнее, с отвращением отодвинул миску и вытер бороду.

– Повсюду говорят – и я не от одного слышал, – будто вы тут, милые мои, такие лакомства кушаете, такие вам деликатесы отцы-иезуиты под нос подсовывают, что видеть никто не видел и слышать никто не слышал. Вот я и спросил, нет ли у вас сегодня какого-нибудь особого поста, а может быть, вы плоть свою умерщвляете для душевного совершенствования и получения вечного блаженства?

– Эх, – вздохнул Ясько, – ты, отец, просто в глаза смеешься!

Квестарь молитвенно сложил руки и вознес очи кверху.

– Говорю вам сущую правду. Спросите мужиков, что они думают об этом.

– Врешь, братец! – закричал лохматый слуга. Брат Макарий повернулся к нему и елейным голоском ответил:

– Говорят, что у вас даже чудеса творятся. А священное писание и наша вера учат, что там, где много святости, там и всего вдоволь.

– Похлебки-то у нас вволю, – сказал Ясько.

– Ну, я тогда всем расскажу, что о вас неправду говорят и никаких чудес здесь не бывает.

– Бывают чудеса! Да еще какие! – засмеялся Ясько.

– Молчи! – оборвал лохматый толстяка. – Покажет тебе отец Игнатий, если дойдет до его ушей.

– Это чудо совершить нетрудно, – показал брат Макарий на блюдо с похлебкой, – а я хотел бы узнать секрет и других чудес.

– А ты кто таков, что в это дело нос суешь? – недоверчиво спросил волосатый слуга.

– Я бедный квестарь, брожу по миру, собираю подаяние для своего монастыря.

– Он бесов умеет изгонять, – похвалил его Ясько.

При этих словах все перекрестились и отступили от брата Макария. Теперь на него смотрели с суеверным страхом. Ясько, видя, что слова квестаря произвели сильное впечатление, заискивающе начал просить:

– А ты не расскажешь нам, отец, как бесов-то из человека изгоняют, очень это нам любопытно.

– Слушать и то страх берет, – вздохнул кто-то.

– Ладно, будь по-вашему, – сказал брат Макарий. Он встал, достал из-под рясы плеть и взмахнул ею несколько раз в воздухе с криком: – Apage, satanas![12]

Ужас охватил всех, слуги начали искать, куда бы унести ноги. Брат Макарий выкидывал странные коленца: то приседал, то вдруг выпрямлялся, потом крутился волчком, и ряса его при этом надувалась, как шар. Проделав несколько таких упражнений, сопровождаемых бессвязными возгласами, он встал посредине людской и мрачно произнес:

– В ком из вас сидит бес? Давайте сюда, я мигом его выгоню. – При этом он так взмахнул плеткой, что все онемели от страха. – Ну, милые мои, пусть подойдет тот, кто одержим дьяволом.

Наступила мертвая тишина, только слышно было, как. звенят мухи у печи. Никто не решался даже дух перевести, а вдруг квестарь именно с него начнет.

Брат Макарий спрятал плетку, но продолжал неподвижно стоять посредине комнаты, сощурив глаза и прикрыв руками лоб.

– Во всех вас, братья мои, – произнес он как бы с трудом, – сидят бесы. Я чувствую, как они гнездятся в вас. О! – закричал он так страшно, что слуги вскочили со скамей, дрожа в испуге, как овцы.

– Ничего, ничего, – поднял руку квестарь, – сидите спокойно.

Все послушно уселись.

Брат Макарий тихо стонал. Слуги, как загипнотизированные, не сводили с него глаз,

– О! – снова дико выкрикнул квестарь. Все как один опять вскочили со своих мест дрожа как в лихорадке.

– Ничего, ничего, – успокоил их брат Макарий.

Слуги присели на скамьях, измеряя глазами расстояние до двери, куда можно было бы в случае чего тихонько улизнуть. Квестарь неслышно, как кошка, подкрался к лохматому силачу. Тот со страху чуть не продавил спиной стену, а колени у него ходуном заходили.

– Ты, преданный слуга, – квестарь заговорил глухим, замогильным голосом, бесстыдно бьешь людей. Бьешь или нет?

Тот, словно подавившись горячей картошкой, едва выговорил:

– Ох, бью, преподобный отец.

Подбоченясь, брат Макарий грозно засопел и впился взглядом в лохматого.