Я знаю, о чем ты хочешь спросить, улыбнулся Савельич. Тебя интересует, кто я такой, да?
Интересует, кивнул Влад. И другое тоже интересует. Если ты так хорошо понимал, к чему дело идет, и, судя по всему, некоторую власть имел, то почему ничего не сделал, чтобы все это остановить?
Старик встал, прошагал по комнате, остановился в центре.
Значит так. По первому пункту обвинения, насчет власти. Да, была она у меня! Но ведь чтобы даже самой маленькой частичкой власти стать, надо иметь согласие с существующей системой и каждый день своими делами это согласие подтверждать. И что, по-твоему? В какой-то момент мне нужно было встать и заявить, что поддерживая эту систему столько лет я поступал плохо и вы все тоже негодяи? Нет! Я не стремился совершить самоубийство, и нельзя меня в этом обвинять!
Он сделал еще несколько кругов по комнате, подошел и оперся руками о стол.
И по второму пункту, про ядерную войну. Каждый человек, который смотрел телевизор, имел представление и о ядерном оружии, и о последствиях его применения. Поэтому сказать, что я знал и не остановил значит обвинить в том же грехе каждого из оставшихся в живых, в том числе и самого себя!
Савельич опустился на стул. Вздохнул.
Знаешь, произнес он, глядя куда-то вверх, я мог бы сказать все это и много чего еще в свою защиту. Вот только я не защищаюсь. Уже лет пятнадцать как не защищаюсь! И тот бункер, что ты видел вчера, нужен мне не только для спасения своей шкуры. Я не сознался раньше, но там есть еще один уровень, самый глубокий. На нем хранятся семена растений. Почти всех, что растут в средней полосе России. Всей стране моих семян, конечно, не хватит. Но будет с чего начать, ежели со стратегическим запасом по старой русской традиции случится что-нибудь непредвиденное.
И опять вздох, сжатые кулаки, голова кивает и покачивается, губы беззвучно шевелятся. Наконец, черные глаза снова смотрят на собеседника:
Вот ты говоришь, что умный и власть имел. Да, неглупый! И да, возможностей было больше, чем у среднестатистического гражданина. А вот почему ничего не сделал нет на это у меня простого ответа! Но я и тебя понимаю. Ты ведь хочешь знать! И если у меня на твой вопрос нет ответа, то это не значит, что его вообще не существует. И как нам быть? Чем я могу со своей стороны тебе помочь? Разве что жизнь свою рассказать? Всю как есть, ничего не тая и не приукрашивая?
***
Родился Саша Леонов в одна тысяча девятьсот тридцатом году в Москве. Отец его работал главным инженером на одном из столичных заводов. Мать же была, как говорится, по общественной линии сначала в районном комитете комсомола, потом в горкоме партии. Будучи от природы людьми общительными, его родители любили шумно справлять праздники. Да и в обычные дни они старались не терять этой легкости: до самой ночи держали двери открытыми для многочисленных друзей, которые неизменно приносили с собой шутки и смех. А так жили очень просто разве что не в коммунальной квартире.
Тот факт, что его родители были хорошими людьми, Саша сначала установил с помощью прямого детского восприятия, а потом, когда уже имел под рукой достаточно собственного жизненного опыта, пришел к нему аналитически. Да, хорошими людьми, которые влились в поток своего времени со всей искренностью и ни о чем не жалели.
Однако время тогда было такое, что редко какая семья обходилась без большой тайны. И если не стыдиться, то уж о чем помалкивать находилось у каждого! В их семье такой тайной являлся дед.
Был ли он ему дедом по отцовской линии, или по материнской, или приходился каким-нибудь совсем дальним родственником Саша не знал. Родители говорили о нем очень редко, и то не называя по имени, кивком в сторону: «у него» или «к нему».
Но вот Саше четыре года, начало лета. Мать одевается попроще, повязывает голову платком, они едут на вокзал и садятся в поезд. Через несколько часов сходят в Калуге. Кружат по незнакомым улицам. И, наконец, обмен. Мать передает деду маленького Сашу и его рюкзачок, а сама забирает плотный увесистый узелок. На всю процедуру одна минута, и никаких слов, разве что здравствуй и до свидания.
Внешне дед запомнился Саше крепкими руками, усами и неизменно прямой спиной. Но разве в нашей памяти близкие люди живут внешностью? Нет, конечно. По большей части они живут движениями души.
Деда звали Петр Афанасьевич. И вот одно из самых ранних осмысленных воспоминаний о нем. Жаркий солнечный день. Они пришли на луг. Возле кромки леса дед говорит, что пока он косит, ему, Саше, надо не сходя с этого места внимательно осмотреться и приметить то, чего он раньше не видел. Коса в стороне начинает свое однообразное посвистывание, а Саша ложится на живот и начинает наблюдать.
В раннем детстве каждый взгляд сам по себе совершает открытие. А если к этому тебе еще дают законное право раскрывать все тайны подряд
Ну? Нашёл что-нибудь новое? спрашивает дед, когда они садятся обедать черным хлебом с молоком.
С набитым ртом Саша докладывает. Трава растет кочками. Серая круглая букашка когда по пальцу проползет, то палец плохо пахнет. А если на спину перевернуться и в облака смотреть, то прямо в небо и улетаешь.
И еще, добавляет Саша, на нас приходила посмотреть лиса.
Лиса? удивляется дед. Это как же ты ее признал?
Так она же такая, с большим хвостом трубой
А где ты ее раньше видел?
В книжке, мы с мамой в магазине купили, там медведь и заяц еще
Дед встает, идет к тому месту, на которое указывает Саша. Внимательно там все осматривает. Возвращается. Присаживается рядом.
Хорошо, говорит он. Лису ты видел. А хвост? Хвост тоже видел?
Нет, отвечает Саша после секундного колебания. Хвост в книжке был.
Правильно! дед улыбается. Это только на картинках лисицы хвост трубой держат. В жизни-то они его все больше к земле. А с твоей позиции из-за высокой травы лисьего хвоста не видать. И как ты вообще ее углядел?!
