— И что было дальше? — проявила нетерпение Анника.
— О, на вечере он затеял ряд жарких и шумных дискуссий.
— Ларс-Генри что-то говорил о Бернхарде Торелле?
— Да, он наскакивал на него и выкрикивал много…
— Это были какие-то личные обвинения?
— Он говорил, что ему хорошо известно, что за тип этот Бернард, что он пойдет на все, лишь бы наложить лапу на Нобелевскую премию. Потом он сказал, что пусть Бернард остережется, что ему не удастся легко отделаться, потому что он, Ларс-Генри, знает, что делал Бернард с подопытными животными. Каролина рассказала ему про кошку. Она виделась с Ларсом-Генри и сказала, что Торелл — это воплощение зла…
— Он это говорил? — удивилась Анника. — Каролина рассказала ему про кошку?
— Ларс-Генри был очень дружен с Каролиной, — несколько раздраженно произнесла Биргитта Ларсен. — Он был совсем другим до того, как она умерла. Вероятно, она рассказывала ему многое из того, что…
— Мог ли Бернард узнать, что Эрнст не допустил включения «Меди-Тек» в список номинантов?
— Нет, — ответила Биргитта Ларсен, — это практически невозможно.
— Биргитта, — спросила Анника, — а не мог ли Торелл каким-то образом узнать конфиденциальную информацию о том, что говорилось на заседании комитета? Мог кто-нибудь ее сообщить? Это вообще возможно?
Биргитта задумалась на несколько секунд.
— Он долго о чем-то говорил с Хаммарстеном, — сказала она наконец, — но Сёрен не мог…
— У тебя открыта почта? Сейчас ты получишь письмо от Каролины.
— Да, почта у меня открыта.
Анника отослала текст, озаглавленный «Альфред Бернхард», на адрес профессора Ларсен в Каролинском институте.
— Да, я получила письмо. Ты хочешь, чтобы я сразу его прочитала?
— Да, я не кладу трубку, — сказала Анника.
— Неудовлетворенные литературные амбиции Кари, — вполголоса пробормотала Биргитта.
— Читай дальше, — посоветовала ей Анника.
Профессор читала, было слышно, как тяжело она дышит.
Закончив чтение, Биргитта долго молчала.
— Ты могла сказать Бернарду нечто такое, что заставило его разозлиться и почувствовать себя неуверенно?
— Что ты имеешь в виду? — хрипло спросила профессор Ларсен.
— Он знал, что эти животные твои? — сказала Анника. — Знал? Ты показала их ему, и он их убил. Что ты ему сказала?
— Ничего, мы просто поболтали, что называется, о том о сем.
— Вы говорили о старении, о компании «Меди-Тек»?
— Среди прочего, — ответила Биргитта.
— Если ты внимательно прочитала текст, — тихо произнесла Анника, — то увидела, что Каролина признается в обмане. Но о твоем участии в нем она не упоминает. Ты чиста. Ты не возражаешь, если я перешлю текст в полицию?
Было слышно, как Биргитта Ларсен тихо плачет на другом конце провода.
— Нет, — прошептала она наконец. — Не возражаю, сделай это.
Анника снова открыла почту и переслала сообщение К.
Когда Анника забирала детей из сада, у нее пылали щеки и тряслись руки. За все художества придется платить, так что, видимо, пора открывать кошелек.
Площадка была пуста, на ветру тихо покачивались качели.
Лотта играла с Калле и Эллен, когда Анника вошла в сад. Других детей в группе не было.
— Привет, крошки, — сказала Анника, обнимая подбежавших к ней детей. — Я смотрю, вы последние.
— Линда играет в куклы с младшими девочками, — улыбнувшись, сказала Лотта. — Был трудный день?
Анника вскинула брови.
— Ты не поверишь, если расскажу, — ответила она.
— Эллен закончила сумку, — сказала Лотта, вставая. — Ты возьмешь ее домой, Эллен?
Девочка кивнула.
— Сейчас я принесу, — сказала Лотта и пошла в швейную мастерскую.
Анника наклонилась к Калле и осторожно пощупала повязку. Она немного запачкалась.
— Сегодня все было хорошо? — спокойно спросила она.
Мальчик кивнул.
— Но Бен и Алекс рано ушли домой, а Алекс описался.
Анника вспыхнула до корней волос.
— Господи, — произнесла она.
— Мы его дразнили, — мстительно сказал Калле. — Обозвали его зассанцем.
Анника крепче, чем хотела, взяла сына за руку.
— Калле, — строго сказала она, — ты не должен так обзывать Александра. И вообще никого. Ты же не хочешь, чтобы тебя называли зассанцем?
— Но он же меня обзывал, — угрюмо возразил Калле.
— Я знаю, но не надо отвечать злом на зло, — сказала она, поражаясь собственному лицемерию.
— Я хочу есть, мама, — плаксиво затянула Эллен.
— Хорошо, сейчас мы поедем домой, — сказала Анника.
По телевизору началась детская передача, и Анника разрешила детям сесть перед телевизором, а сама принялась готовить ужин. Для начала она нарезала овощи и филе индейки, потом поставила на огонь рис и достала из шкафа кокосовое молочко, перец, рыбный соус и мелко нарубленный кориандр. Пока она стелила на стол салфетки и расставляла свечи, в котелке закипело масло.
Она не работает все время. Она приходит домой и готовит еду, даже если работает полный день.
Анника нервно огляделась — не забыла ли она чего, пока не вернулся Томас. Торопливо смахнула пыль со столов и утрамбовала мусор в ведре.
Томас вернулся в тот момент, когда Анника снимала с огня котелок.
— Привет, — нежно приветствовала она мужа. — Ты пришел как раз вовремя, ужин почти готов.
Томас поставил портфель на пол и как был, в ботинках, вошел на кухню. Не взглянув на Аннику, он открыл морозилку и достал оттуда два мороженых.
— Что ты делаешь? — изумилась Анника. — Я сейчас накрою на стол.
Не говоря ни слова, он повернулся к ней спиной и пошел к детям.
— Калле, Эллен, — позвал он негромко, но Анника слышала каждое его слово. — Пойдите пока в свои комнаты. Вот, возьмите по мороженому, а мне надо поговорить с мамой.
— Но нельзя же есть мороженое до ужина, — рассудительно возразила Эллен.
— Сегодня можно, — сказал Томас, и Анника тупо смотрела, как Эллен аккуратно снимает фольгу с мороженого.
— Спасибо, папа, — сказал Калле, наскоро обнял отца и побежал наверх.
Томас стоял, не глядя на Аннику, до тех пор, пока наверху не исчезли все — дети, Людде и Поппи. Анника застыла на месте, держа в руках котелок и красивый литой треножник, видя, как муж медленно поворачивается к ней лицом.
Его глаза, о боже, его глаза. Налитые кровью, зло прищуренные — это был чужой, незнакомый ей человек. Она инстинктивно сделала шаг назад, зацепившись пяткой за ножку стола.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
Он сделал несколько шагов к ней, и теперь она увидела в его глазах печаль, затаенную, неизбывную печаль. Господи, что могло случиться?
— Что ты наделала? — хрипло спросил он.
— О чем ты?
Это как-то связано с детьми, с тем, что она сказала Бенджамину и Александру?
Он остановился перед ней, взял из ее рук котелок и треножник и поставил их на гранитный стол, расплескав кокосовый соус.
— Ты давно это знала?
О нет, только не это.
— Что?
— О Софии, — с ледяным спокойствием ответил он.
У Анники бешено забилось сердце.
— Почему ты ничего мне не сказала? — спросил он, на этот раз повысив голос. Он сжимал и разжимал кулаки, словно стараясь разогнать кровь в пальцах.
Анника отвернулась.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она.
— Перестань мне лгать! — закричал он, схватил ее за плечи и с такой силой развернул к себе лицом, что Анника чуть не упала.
— О, — простонала она, глядя в его красное, искаженное злобой лицо.
— Давно ты притворяешься?! — заорал он. — Как ты могла так со мной поступить?
Анника вдруг почувствовала, что вот-вот взорвется от неистового, внезапно вспыхнувшего гнева, от которого у нее перехватило дыхание.
— Я? — хрипло сказала она. — Как я могла так с тобой поступить? Ты что, спятил, поганый урод, ублюдок?
Последнее слово она выкрикнула так, что брызнувшая изо рта слюна попала в лицо Томасу. Он остановился, не дойдя до жены. Руки его бессильно упали.