К. кивнул и что-то записал в блокноте.

Анника прижала пальцы к глазам и попыталась вспомнить образы, вспомнить свое настроение — что она слышала, что воспринимала, помимо всех этих звуков?

Рука Боссе жгла ей спину сквозь платье. Он прижимал ее так сильно, что она животом ощущала его напряженный член. Ее рука лежала у него на шее. Это она чувствовала, это она и запомнила. Музыка была лишь скучным обрамлением, завесой, позволявшей им быть близко друг к другу в вихре золотого света.

— Меня ткнули локтем в бок, — неуверенно сказала Анника. — Потом кто-то наступил мне на ногу. Не помню, что было сначала.

Снова зазвонил сотовый телефон.

— Выключи его, — сказал К., и Анника послушно нажала кнопку.

Телефон умолк.

Конечно, это Янссон.

— Как ты думаешь, тебя толкнули намеренно?

Анника положила на стол замолчавший телефон и удивленно посмотрела на инспектора.

— Определенно нет, — ответила она. — Рядом с нами какой-то толстяк отплясывал буги-вуги, он толкнул женщину, а она врезалась в меня.

В глазах К. мелькнула искорка интереса.

— Она что-нибудь сказала, когда толкнула тебя?

Анника посмотрела на книжные полки, на кожаные корешки книг с протоколами заседаний Совета с 1964 года, как смотрела тогда на женщину с узкими бретельками.

— Она что-то искала в сумке, — вспомнила Анника. — Ремень сумки был короткий, и ей пришлось поднять правую руку, чтобы сунуть ее в сумку, вот так….

Она подняла правую руку и показала, как незнакомка шарит в вечерней сумке.

— Какого цвета была сумка?

— Серебристого, — с удивившей ее саму уверенностью ответила Анника. — Матово-серебристого. По форме она была похожа на конверт, в которых приносят счета за электричество.

— Что она достала из сумки?

Анника оторвала взгляд от протоколов 1964 года и принялась рыться в памяти.

Она ничего не вспомнила, кроме того, что ей стало больно в ступне.

— Мне стало очень больно, — ответила Анника. — Я вскрикнула. Женщина посмотрела на меня.

В подтверждение своих слов Анника, поколебавшись, кивнула.

— Да, — сказала она, убедившись в верности воспоминания. — Она посмотрела прямо мне в глаза.

— Она что-нибудь сказала?

Анника уставилась в полированную столешницу.

— У нее были желтые глаза, — сказала она. — Абсолютно холодные желтые глаза, почти золотистые.

— Желтые?

— Да, золотисто-желтые.

— Как она была одета?

Анника снова закрыла глаза, услышала ритм музыки и увидела прямо перед собой ремень или бретельку. Кажется, она была кроваво-красной. Или красной была одежда раненой женщины? Или это кровь была красной? Если только бретелька не была снежно-белой на фоне загорелого плеча, или это плечо было светлым на фоне темного ремня?

— Я не знаю, — озадаченно ответила Анника. — У меня черно-белая память, она как негатив, причем цвета могут меняться на противоположные. Нет, не помню…

— Ладно, вернемся к желтым глазам. Может быть, это контактные линзы?

Линзы? Да, конечно, это могли быть линзы, если только глаза и в самом деле не были желтыми. Или зелеными?

Зазвонил сотовый телефон К. Заиграла мелодия греческой песни «Мой номер первый», взявшей первое место на Евровидении несколько лет назад. Инспектор покосился на дисплей и пробормотал: «Мне придется ответить». Он выключил магнитофон, встал и отошел к двери.

Он разговаривал долго, расхаживая мимо двери, играя интонациями голоса. Она встала и отошла к окну, откуда сочились в комнату звуки уличного движения. Анника выдохнула воздух на оконное стекло, и вид за ним затуманился. Когда же пятно растаяло, Анника увидела Хантверкаргатан — улицу, на которой жила в районе Клара. Услышала с грохотом проносившиеся поезда, старый медицинский центр Святого Серафима, куда она на днях водила Калле с воспалением среднего уха.

Как все это близко — всего в четырех кварталах.

Горло сжало судорогой. «Господи, как же мне не хочется двигаться!»

— Жертвы опознаны, — сказал К., возвращая Аннику к действительности. — Может быть, вы их узнали?

Пошатываясь, Анника вернулась на свое место, примостилась на краешке кресла и откашлялась.

— Мужчина — один из лауреатов. Он получил премию по медицине, — сказала она. — Его имя вылетело у меня из головы, но я его записала.

Она потянулась к сумке за блокнотом, но К. жестом остановил ее.

— Аарон Визель, — сказал К., — израильтянин. Получил премию вместе с американцем Чарльзом Уотсоном. Кто была женщина?

Анника покачала головой:

— Я ее никогда прежде не видела.

К. потер рукой глаза.

Визель находится в хирургическом отделении больницы Святого Ёрана. Женщину звали Каролиной фон Беринг. Она председатель Нобелевского комитета Каролинского института. Она умерла в зале, видимо, практически мгновенно.

Все тепло улетучилось из рук Анники. Холод съел его, добравшись до кончиков пальцев, проник в кровь, заморозил суставы. Сделав неимоверное усилие, Анника набросила на плечи бабушкину шаль.

«Я видела глаза умирающей женщины. Она смотрела на меня, умирая».

— Мне надо идти, — сказала она. — Мне и в самом деле жаль, но у меня очень много дел.

— Тебе нельзя об этом писать, — сказал К., тяжело откинувшись на спинку кресла. — Твое описание толкнувшей тебя женщины совпадает с описанием предполагаемого убийцы. Ты — наш ключевой свидетель, поэтому я запрещаю тебе публиковать эти данные.

Анника, уже вставшая с кресла, снова упала на сиденье.

— Я задержана? — спросила она.

— Не глупи, — ответил К., взял со стола сотовый телефон и встал.

— Подписка о неразглашении берется только во время ареста, — сказала Анника. — Я не арестована, и никто вообще не арестован. Как же можно запрещать разглашение?

— Не воображай себя слишком умной, — сказал К. — Есть и другие способы запрета на разглашение информации, согласно главе двадцать второй, параграфу десятому, заключительной фразе акта о юридической процедуре. Этот пункт касается главных свидетелей. Запрет может быть наложен руководителем расследования, если речь идет об особо тяжком преступлении.

— Свобода слова защищена Конституцией, — возразила Анника, — а Конституция имеет приоритет перед распоряжениями. К тому же ты не руководитель расследования. В таких случаях расследованием руководит государственный обвинитель.

— Здесь ты снова ошибаешься. Руководитель пока не назначен, поэтому сейчас я исполняю его обязанности.

Анника встала и сердито наклонилась к К.

— Ты не можешь помешать мне рассказать о том, что я видела! — пронзительным голосом произнесла она. — У меня в голове уже сложилась вся статья. Я могу написать блистательный репортаж очевидца, на три страницы, может быть, на четыре, я же видела убийцу на работе, видела, как умирала его жертва.

К. обошел Аннику, развернул ее к себе.

— Какого черта?! — рявкнул он. — Если вздумаешь действовать в таком духе, то получишь такой штраф, что не расплатишься до конца своих дней. Сядь!

Анника замолчала и села, вдруг ощутив такую тяжесть, что у нее ссутулились плечи. К. повернулся к ней спиной и набрал номер на своем сотовом телефоне. Она молча сидела под огромными портретами, пока К. сердитым голосом отдавал кому-то приказания.

— Ты поставишь меня в невозможное положение, если я не смогу написать статью, — сказала она.

— Я плачу от жалости, — язвительно произнес К.

— Что скажут мои боссы? — продолжала Анника. — Что бы сказали твои начальники, если бы ты отказался расследовать преступление, потому что я так тебе приказала из-за того, что написала о нем?

К. тяжело вздохнул и сел.

— Прости, пожалуйста, — сказал он с виноватым видом. Потом, помолчав, заговорил: — Спроси меня о чем-нибудь, и, возможно, я отвечу на твой вопрос.

— Почему?

— Потому что ты не можешь об этом писать, — сказал он, в первый раз улыбнувшись ей.

Она на мгновение задумалась.

— Почему никто не слышал выстрелов? — спросила она.