— Вообще-то они не умеют варить кофе, — сказала Биргитта, — но латте здесь вполне приличный.

Они взяли по чашке кофе, и Анника расплатилась за них.

— Ты тоже проводишь опыты над животными? — спросила она, когда они снова вышли на улицу.

— Да, сейчас у меня идет опыт с пятьюдесятью животными, — ответила Биргитта, свернув на тропинку. — В большинстве это мыши, но есть и несколько кроликов. Они такие милые.

— Гебе не тяжело заставлять животных страдать? — спросила Анника, с трудом поспевая за маленькой полной женщиной.

Профессор метнула на журналистку быстрый взгляд.

— Моя дорогая, — покровительственно произнесла она, — я занимаюсь исследованием поведения. Я обучаю мышей брать конфетку правой или левой лапкой, учу их переплывать маленькие бассейны или собирать крошки посреди открытого пространства.

— Что именно ты изучаешь?

— Процесс старения, — ответила Биргитта Ларсен. — Я изучаю биологические эффекты старения, главным образом его влияние на нервную систему, но также на органы, которые управляются нервной системой. Почему ты спрашиваешь?

— Обязательно ли проводить опыты на животных, чтобы это изучать?

— Правда заключается в том, что процессы старения очень похожи у дрожжей, червей, мышей и людей. Мне очень не хочется это признавать. Но, к сожалению, мы еще не достигли в науке такого уровня, когда можно будет обойтись без экспериментов на животных. На трудные вопросы, касающиеся всего организма — не важно, растительного или животного — невозможно ответить, изучив одни только клеточные культуры.

Они свернули на другую тропинку, окаймленную живой изгородью.

— Ты пришла уже к каким-то выводам? — спросила Анника.

— К выводам, которыми я могла бы поделиться с тобой? Например, установлен тот факт, что по мере старения глиальные клетки мозга — клетки, выстилающие и окружающие нервные клетки, — продуцируют больше нейротропных факторов. В этом направлении мы и работаем.

— Значит, ты сможешь определить, насколько, например, я стара?

— Это зависит в первую очередь от твоей наследственности, моя дорогая, ну и от того, как ты следишь за своим здоровьем. Но, насколько мы теперь можем судить, предел человеческой жизни в настоящее время располагается где-то между ста двадцатью и ста тридцатью годами.

Она потрепала Аннику по щеке.

— Так что у тебя впереди еще уйма времени. Ты не выключишь сотовый телефон? Здесь мы проводим опыты в электромагнитных клетках и не хотим, чтобы на них воздействовало лишнее излучение. Нам надо это сделать до того, как мы войдем.

Они присели на низкую скамейку у входа. Анника выключила сотовый телефон, закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо солнечным лучам.

— Почему Ларс-Генри поссорился с Эрнстом в субботу? — спросила Анника. — В чем конкретно он обвинил Эрикссона?

Биргитта издала звук, одновременно напоминавший смех и фырканье.

— Ларс-Генри ругается со всеми, в том числе и со мной. Он ополчается на отдельных людей и на целые группы. Например, на Эббу Романову и на Бернарда Торелла. Он нападает на Сёрена Хаммарстена и его небольшую группку. Какое-то время он ругался с руководителем отдела, но, напав на Эрнста, просто сошел с ума от ярости.

— Но в чем причина? — Анника сделала глоток кофе.

— В том, о чем он писал в письме. Он утверждает, что Эрнст сфальсифицировал свои результаты, что он отказался повторить опыты, когда его об этом попросили, и несмотря ни на что опубликовал непроверенные результаты.

— То есть он обвинил Эрнста в недобросовестных результатах? О каких исследованиях шла речь?

Биргитта Ларсен допила кофе.

— Господи, да все это сущий вздор и чепуха. Об этом вообще не стоит думать.

Анника окинула взглядом большую лужайку.

— Но если это не имеет никакого значения, то почему бы тебе не сказать, над чем работал Эрнст?

Биргитта Ларсен вздохнула и посмотрела Аннике в глаза.

— Ты не сдаешься? Речь идет о рассеянном склерозе. О воспалительном заболевании центральной нервной системы.

— Эта болезнь была у президента Бартлета из «Западного крыла», — пожала плечами Анника.

— Я не знаю, кто это такой, — сказала Биргитта Ларсен. — Лечение совершенно новое. Оно было предложено всего десять лет назад, и одним из главных разработчиков был Эрнст Эрикссон. Его группа подтвердила, что лечение новым интерфероном-бета в ряде случаев нейтрализуется собственными антителами больного. Эрнст работал над замедлением этой нейтрализации. Здесь-то Ларс-Генри и обвинил его в фальсификации.

— Каким образом?

— Эрнст с успехом провел испытания и написал об этом статью, которую приняли в журнале «Сайенс». Ты слышала об этом журнале — одном из самых престижных научных журналов?

— Я знакома с его главным редактором, — ответила Анника, вспомнив собеседника на нобелевском банкете.

— А, ну отлично! Статью приняли при одном условии — Эрнст повторит испытание и получит те же результаты. Это правда. Но Ларс-Генри утверждает, что Эрнст сжульничал и представил журналу поддельные результаты.

— Это правда?

Биргитта фыркнула от возмущения.

— Эрнст и так уже сделал все дважды, но ему пришлось проводить испытания третий раз. На это ушло еще четыре месяца, однако и на этот раз испытания оказались успешными. Теперь пользу от открытия получат миллионы больных рассеянным склерозом во всем мире. Ты допила кофе?

Анника смяла пустой бумажный стаканчик.

— Хорошо, — сказала профессор Ларсен. — Сейчас ты убедишься, что это здание раньше не принадлежало компании «Астра».

Она открыла входную дверь, воспользовавшись одновременно карточкой и набрав цифровой код. Они вошли в вестибюль с обшарпанными стенами. Под ногами мягко прогибался устланный линолеумом пол. Они спустились по лестнице на один марш, а потом спустились на лифте еще на несколько этажей вниз, после чего попали в коридор подвала. Тусклые потолочные светильники отбрасывали синеватый свет, отчего на лицах заиграли резкие тени. В разных направлениях вели четыре простых серых двери с кодовыми замками.

— В наше время животных содержат отдельно друг от друга и вне досягаемости внешних воздействий, — сказала Биргитта Ларсен. — Так, здесь нам придется переодеться. Надеюсь, в сумке у тебя нет ничего особо ценного?

— Только деньги, кредитная карга и ключи от машины, — ответила Анника.

— А, ну тогда ладно…

Они вошли в шлюз с раздевалками по обеим сторонам прохода — слева была мужская раздевалка, справа женская. Внутри было тесно и не особенно чисто.

— Это тебе прикрыть волосы, — сказала профессор, подав Аннике синюю бумажную шапочку. — На этих полках найдешь халат, перчатки и деревянные сандалии. Вымой руки. Особенно тщательно под ногтями и около кутикулы — это самые грязные места.

Анника откинула волосы назад и завязала их свободным узлом, а потом надела на голову шапочку. Она натянула на себя исполинский лабораторный халат, а на ноги надела пару светло-бежевых сандалий. Потом она тщательно вымыла руки и надела пару латексных перчаток.

Снова дверь с кодовым замком, и вот наконец они попали в виварий с лабораторными животными.

— Привет, Эва, ты не видела Бернарда Торелла? — спросила Биргитта, подойдя к женщине в халате, склонившейся над столом.

Женщина не подняла головы, чтобы ответить, сосредоточенно глядя на свою работу.

— Он должен был прийти? — спросила она.

Анника вытянула шею и увидела, что женщина держит в руке маленькую мышку. Ловким движением она отсекла мышке голову, бросила трупик в кучу таких же трупиков и принялась внимательно разглядывать голову животного.

Биргитта Ларсен посмотрела на часы.

— Мы должны были с ним здесь встретиться, но я, кажется, пришла слишком рано. Это Анника Бенгтзон. Я покажу ей виварий.

Женщина посмотрела на Аннику.

— Привет, — сказала Эва и снова принялась внимательно рассматривать мышиную голову.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовала Анника.

— Мне нужно сделать срез мозга этой мыши и измерить в нем содержание допамина. Другими словами, определить уровень сигнального вещества. По пятнышку на ухе я могу определить, является ли эта мышь генетически модифицированной или нет.