Вопрос заключался в том, как должна полиция реагировать на сведения о том, что не было напрямую связано с торговлей наркотиками. Над этим сейчас и работал Томас.

Он, лично, считал, что находится на правильном пути.

В первом случае Петер уже продал наркотик и побил жену. Его можно привлечь но первому эпизоду, но не по второму — за физическое насилие.

Во втором случае, когда ни продажа наркотика, ни физическое насилие не имели места, полиции будет разрешено вмешаться для предотвращения и первого и второго. Все прочее было бы аморально и неразумно, и с этим согласится большинство людей.

Но не все, это Томас отчетливо понимал.

И всерьез воспринимал критику.

Движение было очень плотным, автомобили еле-еле тащились под проливным дождем. Томасу потребовалось сорок пять минут, чтобы доехать до автострады на Норртелье, и только в половине седьмого он свернул к церкви в Дандерюд.

Завтра утром у него запланирована встреча со статс-секретарем Джимми Халениусом, на которой они обсудят все вопросы. Если Халениус согласится, то в понедельник Томас выступит на совещании.

Он с нетерпением ждал этого события. Все служащие считали особой честью возможность представить свою работу непосредственно на суд министра в Голубой комнате.

Сам он общался с министром только один раз.

Министр пришел в его кабинет на четвертом этаже после обеда и поинтересовался, как идут дела. По отделам ходили слухи о том, что он любит лично посещать кабинеты рядовых сотрудников, в отличие от своего предшественника. Томас страшно смутился и, взволнованно перебирая бумаги, доложил обстановку.

— Помни, — сказал министр, когда Томас закончил, — что и в барах, и в публичных домах есть ни в чем не повинные люди. Не все, кто там работает, являются преступниками, и они будут против прослушивания. Мы нарушаем их права, и это сильнейший аргумент против нового законодательства.

Томас ответил, что полностью это сознает.

Министр встал и пошел к выходу, но в дверях остановился.

— Когда я начинал работать адвокатом, — сказал он, — одно из моих первых дел было связано как раз с прослушиванием. Я защищал курдов, которых прослушивали в связи с делом Эббе Карлссона. За все время процесса я не задал ни единого вопроса.

Он вышел, не сказав больше ни слова.

Томас доехал до Винтервиксвеген, свернул на нее и выкатился на подъездную дорожку к дому.

Схватив портфель, не раскрывая зонта, он побежал к крыльцу.

Дети бросились встречать его, оторвавшись от телевизора, первым Калле, несшийся со скоростью гепарда, а потом Эллен, скакавшая на одной ножке, зажав под мышками Людде и Поппи.

— Привет, крошки, — сказал он, наклонившись, и подхватил обоих детей на руки.

— Папа, папа, мы построили машину из коробок. Настоящую машину, с рулем. Папа, а я сегодня приготовила салат. Пана, папа, папа, послушай, Поппи немножко сломалась, ты ее починишь?

Он не мог их больше держать и поставил на пол.

— Подождите, подождите, дайте мне раздеться.

Но они и не думали отставать, тыкали его в живот и повалили на пол.

— Папа, папа!

Он видел, как брюки пропитываются влагой и пылью прихожей.

— Все, все, — сказал он, — можно я все же встану?

Они наконец отпустили его и даже помогли встать.

Калле, так похожий на мать, и Эллен, его точная копия в таком возрасте, — они толкали его, пока он не встал и не отряхнулся.

— Как прошел день? — спросил он. — Что хорошего было в подготовительном классе?

— В детском саду, — поправил его Калле. — Я рассказывал, мы делали машину из коробок. Я тоже делал, потому что воспитательница сказала, что все могут участвовать…

У Калле вдруг задрожали губы, он был готов расплакаться. Томас потрепал его по темным волосам.

— Конечно, ты имел полное право участвовать, ты же у меня настоящий гонщик. Ну, а ты, принцесса Винтерсвегенская? Что ты сегодня делала?

Он поднял дочь на руки вместе с ее мягкими игрушками. Эллен подняла визг:

— Мне щекотно, папочка….

Он поставил девочку на пол, и она, заслышав музыку из «Тома и Джерри», опрометью кинулась к телевизору.

Томас перевел дух, потом расшнуровал ботинки и, облегченно вздохнув, сбросил их с ног. Взяв портфель, стоявший на полу, он поднялся в свой кабинет и поставил портфель у стола. Как хорошо, что у него есть теперь своя комната, где он может спокойно и без помех работать. Когда-то давно он воспринимал это как нечто естественное. Было слышно, как Анника внизу гремит посудой. Томас помедлил, потом включил компьютер и вошел в почту. Он пригласил нескольких коллег на вечер в понедельник и теперь хотел посмотреть, кто откликнулся.

Ответил, естественно, Крамне, он не пропускал ни одной вечеринки, два инспектора и их жены.

Оставил свой ответ и статс-секретарь Халениус.

Он снова перечитал его письмо. Да, Халениус ответил, что с удовольствием придет, несмотря на то что Томас пригласил его исключительно из вежливости. Он обсуждал организацию вечеринки с коллегами, когда в кабинет неожиданно вошел Халениус, и было бы грубостью не пригласить и его. Политики редко вступали в неформальное общение со служащими, особенно министр и статс-секретарь.

Отлично, всего их будет восемь. Дети поедят немного раньше обычного — замечательно!

Он снял костюм и повесил его в шкаф. Пиджак и одна штанина сильно запачкались — вот досада! Надо будет напомнить Аннике, чтобы отнесла костюм в чистку.

Он бросил рубашку в корзину с грязным бельем, натянул джинсы и футболку.

Анника стояла у раковины, спиной к двери, когда Томас вошел на кухню.

— Привет, — прошептал он, взял ее за плечи и ласково подул ей на шею. — Как поживает моя чудесная девочка?

Анника на мгновение застыла и уронила щетку в раковину.

— Отлично, — ответила она. — Мы уже поели. Дети так проголодались, что мы не смогли тебя дождаться.

Он перегнулся через плечо жены и взял со стола надкушенную морковку.

— Прошу прощения, но сегодня жуткие пробки.

— Знаю, — сказала Анника. — Я сегодня была в газете, ездила к Шюману.

— Ну и как? — спросил он, хрустя морковью.

— Хорошо, — ответила Анника. — Во вторник приступаю к работе.

Теперь настала очередь Томаса оцепенеть. Он перестал жевать.

— Понятно, — сказал он. — Тебе не кажется, что мы должны были обсудить это дело заранее?

— Какое дело? — агрессивно ответила Анника вопросом на вопрос. — Мы должны были обсудить, позволительно ли мне перестать сидеть дома?

— Не заводись, — миролюбиво сказал Томас.

— Между прочим, у тебя всего лишь временная работа, не так ли? — сказала она. — У тебя же договор на полгода.

— Срок продлен, — возразил Томас. — Мне сегодня сказали об этом.

Анника с громким плеском бросила губку в раковину.

— Но об этом нам говорить не надо? Нам надо говорить только о моей работе?

Томас взял со стола стакан, ополоснул его и налил воды из крана.

— Ладно, — сказал он, — начнем с меня. О чем ты хочешь говорить?

Она обернулась и встала перед Томасом, опершись о посудомоечную машину.

— Зачем нужен новый закон о терроризме, над которым ты сейчас работаешь?

Он вздохнул.

— Я не думал, что мы будем говорить о практических частностях моей работы, — сказал он.

— Почему Швеция бежит впереди всех в этой дурацкой гонке за прослушиванием? — спросила Анника. — Почему именно мы проталкиваем этот закон в Евросоюзе?

— Начальство довольно моей работой, — сказал Томас, — и хочет, чтобы я остался в министерстве. Или ты считаешь, что мне надо уйти?

— Ты просто уклоняешься от любой критики, — упрекнула мужа Анника.

Томас провел пальцами по волосам, взъерошив их.

Правда заключается в том, что эти законы уже введены в остальных Скандинавских странах. Мы отстали на пятнадцать лет, так как прежние социал-демократические министры не желали неприятностей, которые неизбежно возникали, как только кто-то начинал обсуждать этот вопрос.