По части искоренения ереси они тоже дополняли друг друга. Розница состояла лишь в ярлыках. Гитлер называл недовольных politisch verdächtig (политически неблагонадежные), Сталин своих — «врагами народа».
В этой гонке устроителей Нового порядка то один, то другой вырывался вперед. Гитлер раньше начал преследовать ученых и жечь книги. Сталин организовал массовый голод. Гитлер первый начал кампанию истребления коммунистов. Сталин взял реванш в устройстве лагерей смерти. Благодарный фюрер в полном объеме использовал ценный опыт строительства концентрационных лагерей, перенял их структуру, режим, методы управления. Позднее он усовершенствовал лишь методы умерщвления.
В свою очередь Лубянский департамент уже на самой заре сближения Сталина с Гитлером пользовался услугами родственного ведомства.
В 1933 году на нелегальную работу в Германию был послан Лев Лебедев, один из опытных партийных функционеров. Он погиб на войне, а в 1976 году умерла от туберкулеза его жена. Настало время предать огласке сообщение Лебедева. Оказывается, уже в 1933–1934 годах НКВД посылал в Германию сотрудников для изучения методов работы гестапо. Судя по результатам, стажировка оказалась весьма и весьма полезной.
Ширились контакты, увеличивалось сходство. Порой кажется, что книгу «Mein Kampf» сочинял не один автор…
Проклиная германский фашизм с партийных амвонов, участвуя даже в вооруженных конфликтах против него (вспомним войну в Испании), Сталин последовательно насаждал у себя национал-социализм в азиатской модификации.
Бенито Муссолини, наблюдавший за развитием альянса Гитлер — Сталин, однажды не сдержался: «Большевизм умер. Вместо него — какой-то славянский фашизм»[202].
Вряд ли правомерно отождествлять сталинский «социализм» с гитлеровским райхом. В Германии действовали четырехлетние планы развития, в СССР выполняли пятилетки, что касается снабжения строителей рая, то немцам выдавали муку по праздникам и в дни рождения Гитлера, а советские граждане получали ее по талонам в дни предвыборной кампании.
Разница.
Настал 1939 год, год поворота.
На XVIII съезде партии генеральный секретарь Сталин обрушился на Англию и Францию, которые пытались «поднять ярость Советского Союза против Германии». И еще вождь сказал, что Советский Союз «не собирается за кого-нибудь таскать каштаны из огня»[203].
Это было сказано 10 марта. А через три дня немецкие войска вступили в Прагу.
Они уже понимали друг друга с полуслова. Оставалось лишь оформить новые отношения. Препятствием, пусть и пустяковым для Сталина, являлся Литвинов, проводник английской политики, человек, сохранивший еще кое-какие принципы. В двойной игре, начатой Сталиным на международной сцене, респектабельному Максиму Литвинову была отведена роль ширмы. Левой рукой, открытой зрителям, Вождь направлял дипломатические усилия Литвинова. Правой же, в тайне от мира, вел на ниточках «сверхдипломата» Молотова — совсем в другую сторону. Если Литвинов предпринимал шаги к созданию в Европе системы коллективной безопасности, включая в эту систему и Германию, то Молотов со своими эмиссарами вели линию на сближение с Гитлером.
По свидетельству Е. Гнедина, бывшего заведующего отделом печати МИД, одним из тайных агентов генсека был Карл Радек. Сталин лично поручил Радеку вступить в тайные контакты с доверенными лицами Гитлера задолго до заключения союза с фюрером.
Сталинская директива на сближение с Гитлеровской Германией действовала неофициально уже в 1935 году. В Киеве, на приеме у германского генерального консула, выступил председатель облисполкома Василенко. Назвав политику Литвинова «неубедительной для масс», высказался за дружбу с Германией. А расовые концепции национал-социалистов — кого они могут беспокоить?[204]
3 мая 1939 года Литвинов был освобожден от поста наркома иностранных дел «по собственному желанию». Через год состоялось партийное решение об исключении старейшего коммуниста, соратника Ленина, из состава ЦК, «как не оправдавшего доверие партии».
…После заседания пленума ЦК (февраль 1941) Литвинов подошел к генсеку:
— Почему вы меня не арестуете? Это было бы проще и всем понятно.
— Нет, — ответил Хозяин, — мы тебя арестовывать не будем.
Назначив на освободившееся место Вячеслава Молотова, Вождь вычистил из аппарата НКВД последних старых сотрудников. Что означала «чистка» в сталинском исполнении, известно.
На другой день после смещения Литвинова поверенный в делах в Берлине Г.А. Астахов предложил германскому министерству иностранных дел начать дружественные переговоры[205].
Сталин надеялся, нет, был убежден в том, что Гитлер нападет на западных соседей. Война ослабила бы Англию и Францию, а заодно — Германию. Такая война послужит к выгоде Сталина.
И еще одно соображение руководило генсеком: он не был морально готов к участию в большой войне. А если попросту — Сталин струсил.
Последующие события развивались стремительно.
20 августа в Берлине подписано торгово-кредитное соглашение. Затем Гитлер направил Сталину личное послание с просьбой принять Риббентропа не позднее 23 августа (на этот день Гитлер наметил вторжение в Польшу). 23 августа состоялись официальные переговоры с Риббентропом в Москве в присутствии Сталина. Они закончились глубокой ночью подписанием Пакта о ненападении. Историческое событие вспрыснули шампанским.
«Я знаю, немецкий народ любит своего фюрера. Выпьем поэтому за его здоровье!»
Запомним этот сталинский тост.
31 августа Верховный Совет ратифицировал советско-германский договор. Через несколько часов после этого немецкие войска вторглись в Польшу. 17 сентября в Польшу вступили советские армии в полном соответствии с секретным протоколом[206], заключенным ночью 23 августа с Риббентропом, — совсем в духе царской дипломатии, столько раз яростно осужденной партией…
Через десять дней Риббентроп прилетел в Москву вновь. Гитлеровский дипломат отметил, что чувствует себя в Кремле так, словно попал к своим старым собутыльникам[207]. Сопровождавший Риббентропа гауляйтер Данцига, заслуженный нацист Форстер сказал, что ему оказали такой теплый прием, будто «он попал к своим партайгеноссе».
Он не ошибся, заслуженный наци…
23 сентября подписан договор о дружбе и границах между СССР и Германией. Еще раз — в который? — Сталин оправдал титул Величайшего Мастера Смелых Революционных Решений и Крутых Поворотов.
Все здесь логично: политика великодержавного сговора с Гитлером естественно вытекала из внутренней политики подавления и истребления собственного народа, из практики уничтожения последних следов революции, самого духа Октября.
«Советский лидер — потрясающая личность. Он схватил страну железной хваткой». Эта лестная аттестация принадлежит новому другу Сосо — Адольфу. Среди восторженных отзывов Гитлера: «Сталин — сверхшантажист: посмотрите, как он из нас старается что-нибудь вытянуть…»[208].
У Гитлера были все основания для такого отзыва. В первый же визит Риббентропа в Москву генсек выторговывает себе порты Лиепаю (Либаву) и Вентспилс (Виндаву). Гитлер предоставляет их Сталину, получает взамен свободу действий в Прибалтике и Молдавии, которые не преминет скоро присоединить к своей короне. И станет у него на 13 миллионов подданных больше. (Придется только два миллиона новых «граждан» вывезти в истребительные лагеря — аннексия террору не помеха…) Срочно напечатают географические карты СССР в новых границах. Мобилизуют историков. И окажется, что приращенные земли давно стонали под игом… А народы веками жаждали воссоединения…
