Не обращая внимания на других покупателей, приезжий двинулся прямо к лавочнику.

- Порошки от простуды есть? - спросил он на ломаном английском. - Думал, выздоровел, а сейчас опять знобить начало.

Улыбка японца стала несколько напряжённой.

- Здесь, сударь, не аптека.

- А где аптека?

- Идите по направлению к собору, по дороге увидите вывеску.

У незнакомца был такой вид, словно ему хотелось сказать резкость. Однако ответил он тихо и вежливо:

- Благодарю за совет.

И покинул лавку.

4

Дом встретил Колю вкусными обеденными запахами. Через приоткрытую дверь виднелся стол под белоснежной крахмальной скатертью, уставленный блюдами, судками и соусниками. Молодая рыжеволосая женщина в скромном тёмном платье - миссис Мак-Гуини - выглянула из столовой, сказала с лёгким упрёком:

- You are late,- и обернулась на отца, явно ожидая поддержки.

Но доктор Корнеев был сегодня в благодушном настроении:

- Гуляем, молодой человек? Ну-ну! Руки мыть - и за стол!

- Just a moment!- торопливо ответил сын.

Вскоре он уже сидел напротив Мак-Гуини, уплетал пирог с лососиной и слушал, как отец по-английски растолковывает суть сегодняшнего праздника:

- Поймите, Катти, отмена рабства - это грандиозное событие! Судьбоносное!

- Я понимаю,- послушно поддакивала та, глядя на отца влюблёнными глазами.- Конечно, грандиозное. Это было так благородно со стороны его величества вашего государя - отпустить на свободу этих добрых пахарей...

Коля уткнулся взглядом в тарелку и сосредоточился на пироге. Из ворчания старика-слуги, из намёков окружающих, а больше всего из собственных наблюдений он давно уже догадался, какие отношения связывают отца - высокого, плечистого, вовсе ещё не старого мужчину,- и поселившуюся в их доме на положении то ли прислуги, то ли гувернантки миссис Мак-Гуини. В Новоархангельск она приехала из Британской Колумбии. На переезд, по её словам, решилась в надежде заработать денег - после внезапной смерти мужа Мак-Гуини осталась почти без средств, услышала, что русские охотно нанимают в домашние учителя к детям иностранцев, вот и поехала. Правда, на месте выяснилось, что для учительницы она недостаточно образованна, и годится разве что в няньки или в прислуги. Коле нянька была уже давно не нужна, а с хозяйством до сих пор прекрасно справлялся Васильич, но... незамужних белых женщин в Новоархангельске было мало, молодых и привлекательных среди них ещё меньше. Доктор Корнеев, жена которого уехала четыре года назад на материк "погостить у сестры" и наотрез отказалась возвращаться, выслушал печальную историю Мак-Гуини, тут же нанял приезжую и положил ей очень неплохое жалованье. В городе о его поступке даже почти и не злословили - многие местные чиновники тоже жили соломенными вдовцами и держали при себе "экономок". Мак-Гуини оказалась женщиной хозяйственной и миролюбивой, знала своё место в доме, не слишком досаждала воспитаннику наставлениями и замечаниями, да и с английским действительно помогала. Однако Коля с её появлением совсем замкнулся в себе. Умом он понимал, что Мак-Гуини не виновата в том, что мать сбежала во Владивосток, и не заслужила того, чтобы срывать на ней свою злость, поэтому не дерзил и не изводил шотландку дурацкими проделками. Просто старался общаться с ней как можно меньше и как можно лаконичнее. А вот на родителей злился долго. На мать - за то, что уехала и забыла сына, на отца - за то, что не сделал ничего, чтобы её вернуть, да ещё и сжёг все её фотографии и запретил говорить и спрашивать о ней.

...На письма от матери Коля наткнулся полгода назад, случайно, когда рылся без спроса в отцовском книжном шкафу,- они были спрятаны между страниц одного из медицинских справочников. Прочёл сначала те, что были адресованы ему, потом, поддавшись любопытству, начал читать одно из посланий, предназначенных отцу, тут же об этом пожалел и поспешно убрал письмо обратно в конверт - упрекая мужа за то, что не соглашается отпустить сына на материк хотя бы на лето, мать в сердцах писала много такого, что Коля предпочёл бы никогда о родителях не знать. После этого случая злость его, как ни странно, почти совсем прошла, сменившись острой и грустной жалостью - и к ним, и к себе. Больше всего расстраивало то, что нельзя обсудить с отцом мамины приглашения приехать в гости; признаться в том, что обнаружил тайник и читал спрятанные письма, было совершенно невозможно. Оставалось только ждать, когда же отец сам сменит гнев на милость, а до тех пор молчать, притворяться и довольствоваться сознанием, что мама не забыла и любит по-прежнему...

- Николай, о чём задумался?

Коля поспешно прогнал неуместные мысли и, вспомнив тему разговора, ляпнул наугад первое, что пришло в голову:

- А если б мужикам в пятнадцатом году воли не дали, мы бы Крымскую войну гораздо быстрее выиграли.

- Что? - изумлённо воззрился на него отец.- Кто тебе сказал такую дичайшую чушь?

Коля слегка смутился. Говорил об этом сегодня на пристани местный телеграфист, но адресовался он вовсе не к Коле, а к своей барышне.

- Никто. И почему же сразу чушь? Наполеона за несколько месяцев прогнали, а с англичанами да турками вон сколько возиться пришлось. Я и подумал...

- Вот именно чушь ты и подумал,- сердито перебил доктор Корнеев. - Воевали дольше, потому что другая война, другие условия. Хочешь знать моё мнение, так если бы мужикам сто лет назад не дали воли, мы в ней вообще победить бы не смогли.

- Это почему это - не смогли бы?!- возмутился Коля.

Отец поморщился.

- Не кричи. Ты учил про гражданскую войну в Соединённых Штатах?

Коля кивнул.

- Помнишь, где было рабство?

- Конечно, помню! На Юге.

- А кто победил?

- Север...

- Вот именно. Может, припомнишь также, почему?

К великому облегчению Коли, беседу прервала резкая трель звонка. Звонили с отдельного, соединённого напрямую с приёмной и рабочим кабинетом отца "больничного" крыльца. В коридоре послышались шаркающие шаги Васильича, потом незнакомый возмущённый голос:

- Чаво?! Я седоков на руках носить не нанимался! Я возить нанимался! Дохтур твой - косая сажень, пущай сам его и таскает, а у меня хребет слабый!

- Прошу меня извинить,- Отец поспешно поднялся из-за стола, на ходу выдёргивая из-за ворота салфетку. - Это, видимо, пациент...

5

Пациентом оказался всё тот же закутанный в одеяло человек с парохода. Оказалось, что в аптеке он упал без сознания, едва успев заплатить за лекарства. Провизор привёл его в чувство нашатырём, нанял пролётку и отправил к врачу, но по дороге больному опять стало плохо. Отцу и в самом деле пришлось нести беспомощного незнакомца в смотровой кабинет - тот сам идти не мог, только постанывал тихонько, не открывая глаз.

Вскоре доктор вышел и, аккуратно притворив за собой дверь, тихо сказал домочадцам:

- Я снял боль и жар, он уснул. Странные симптомы. Не оказалась бы эта напасть заразной. Только эпидемий нам тут не хватало. Оставлю его пока в карантине и съезжу к пароходу, - узнать, не страдал ли кто из палубных похожей хворью. А вы трое - в кабинет ни ногой. Катти, распылите уксусную эссенцию. Васильич, до моего возвращения никого не принимать и вообще дальше порога не пускать. Ни гостей, ни визитёров, ни посыльных.

- Знамо дело,- кивнул старик. - Не извольте беспокоиться, мышь не проскочит.

Он посмотрел на Колю и добавил многозначительно:

- Ни сюды не проскочит, ни туды.

6

Едва за отцом захлопнулась дверь, Коля бросился к телефону.

- Дом Зотова, будьте добры! Илька, ты?

- Я.

Коля оглянулся на дверь, горячо зашептал в трубку:

- Илька, он к нам пришёл, господин этот! Ну тот, с одеялом! То есть не сам пришёл, его без чувств привезли! Спит сейчас в смотровой. А отец на пристань поехал, с пароходными разговаривать, и велел Васильичу нас всех караулить, чтоб заразу по городу не разнесли!