Литмир - Электронная Библиотека
A
A
И певчий тростник шелестел свои думы,
Источник звенел, трепет шел по маслинам.
И то, что казалось назойливым шумом,
Теперь представлялось ликующим гимном.
Все славило жизнь и Творца ее в вышних
На том языке, что дарован природой.
Трава полевая, нет жальче и тише,
Несла свою лепту вдовицей убогой.
И, завороженный, в предчувствии слова –
О жизнь, до чего ты богата дарами! –
Заслушавшись музыкой мира ночного,
Давид пред пустыней пергамента замер.

Пожалуй, это одновременно и самая сокровенная, и самая главная идея поэзии Марины Котовой – весь мир ее поэтической вселенной самим своим существованием, каждым своим дыханием хвалит Господа.

…Завораживающая красота Божьего мира… Но в русской поэзии разные поэты дали разные, непохожие, незабываемые образы красоты и понимали красоту по-разному. У М. Котовой красота не сопряжена с соблазном, острым ощущением греховности и покаянной работой страстной души, отдающей себе отчет в своей безобразности, с напряженной и прекрасной в своем полете работой мысли, что характерно для Блока: «И такая влекущая сила,/ Что готов я твердить за молвой,/ Будто ангелов ты низводила,/ Соблазняя твоей красотой…». Марина Котова органична и во многом безмятежна в своем восприятии мира, у нее, как у Есенина, не возникает желания в поисках гармонии примирить добро и зло: «Розу белою с черной жабой/ Я хотел на земле повенчать». К ней трудно отнести знаменитые строки Заболоцкого «…что есть красота,/ И почему ее обожествляют люди?/ Сосуд она, в котором пустота,/ Или огонь, мерцающий в сосуде?». У Заболоцкого внутренняя красота противопоставляется внешней, и священный огонь горит, в общем-то, в некрасивом сосуде. Пожалуй, больше всего Марине Котовой подходит понимание красоты Николая Клюева: «По Заонежью бродят сказки,/ Что я женат на Красоте». Вот такая обрученность красоте присуща влюбленной в прекрасный мерцающий мир Марине Котовой. Хотя, если говорить об огне, «мерцающем в сосуде», как о нетварных энергиях, пронизывающих живое – Марина Котова позабывший о себе созерцатель Небесного огня, скрывающегося за явлениями земной красоты.

Заговорив о красоте, невозможно не вспомнить Платона, у которого истина, благо и красота всегда едины и нераздельно слиты. В своем знаменитом диалоге «Пир» Платон говорит о «лестнице прекрасного», начинающейся с постижения образов физической красоты и заканчивающейся постижением Красоты метафизической: «…начав с отдельных проявлений прекрасного надо все время словно бы по ступенькам подниматься ради самого прекрасного вверх – от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это – прекрасное». Восхождение по лестнице прекрасного начинается по Платону с созерцания зрительных образов, потом появляется способность созерцать красоту внутреннего мира души, далее – способность созерцать красоту законов, нравов и обычаев людей, за ней пробуждается дар воспринимать красоту философии и наук, видеть гармоническую красоту устройства мироздания, а самой высшей ступенью восхождения оказывается способность видеть красоту и прекрасное без оболочек и форм. Я далека от того, чтобы понимать ступени платоновской лестницы буквально – живая жизнь не терпит искусственных разделений, и в любой душе, дополняя друг друга и уживаясь между собою, живет желание постигнуть прекрасное во всех его проявлениях. Для меня важно другое – в русской поэзии работает поэт с ярким и редким даром восприятия красоты, поэт, к красоте горящий и уверенно и безоглядно поднимающийся по Небесной лестнице Прекрасного.

Наталья Егорова

«Как лес, источенный угрюмым короедом…»

Как лес, источенный угрюмым короедом,
Больной и чахлый, с сердцевиною гнилой,
Мир, вынесший тысячелетий беды,
Сегодня рушится, становится трухой.
Все сдвинулось, горят костры кочевий.
Бегут, стреляют, подрывают, жгут.
Лениво ждут обильной пищи черви,
И тянет сладким смрадом новых смут.
Зияют реки черной рваной раной,
Срывают вихри почв отравленный покров,
Трещит кора земная, копят гнев вулканы,
Не влагу облака несут, а кровь.
Но зачумленным все прикол да лажа.
И день и ночь, пресытившись игрой,
Дикарь гигантским пальцем тычет в гаджет,
Ждет откровений ленты новостной.
И страшно жить средь общего распада,
И как представишь – прошибает пот:
Чернорабочих ангелов бригада
В спецовках грубых только знака ждет.
Повырубят, сожгут – следа не сыщешь –
С нездешней яростью в пылающих очах,
Чтоб новое взросло на черном пепелище,
Как на горельниках кровавый иван-чай.
27 октября 2015

Как перед Богом, пред равниной русской

Святослав

Последний великий язычник священной земли, Святослав,
Дремучая даль за тобою синеет горами,
Заросшие старицы вьются ужами в лугах, –
Ушедшая древняя Русь золотых волхований.
Лесными слонами там в травах ступают дубы,
Сияют в глуши горицветы твои, медуницы,
По отмелям белым у говорящей воды
Нагие, но в сбруе жемчужной, сидят водяницы.
Там частые звезды глядят из небесных окон,
И духи лесов, уловивши воздушные струи,
С травой, со зверями общаясь своим языком,
Качаясь в вершинах, в предчувствии солнца ликуют.
Там, честь воздавая былинному богатырю,
Хранят его след неусыпно угрюмые камни,
Там предки по зову земной покидают приют,
Чтоб биться за русскую волю с живыми на равных.
Последний рубеж за тобою. Родной старины не предав
И русских богов не стыдясь, победитель Итиля,
Ты клялся Перуном и Велесом – богом скота
Пред чванной и хитрой умом Византией.
Погибших богов не зову я нарушить покой,
Но корни крепятся в земле золотыми узлами.
И так не хватает языческой, дерзкой, хмельной
Закваски твоей, воли к жизни твоей, Святославе!
20 января 2014
3
{"b":"609083","o":1}