– Еще одна победа, Мадлен, – сказала она, сделав глоток кофе. – Еще чуть-чуть, и сровняем эту чертову страну с землей. Какой же все-таки был хороший план. – Она улыбнулась.

Вдруг, постучавшись, в кабинет вошел ее помощник Тэлботт. Войдя в кабинет, он снова невольно посмотрел на большой фотопортрет, где Олбрайт и Хилари Клинтон стоят в туалетной комнате и о чем-то непринужденно беседуют. Под фотографией было подписано самой Клинтон: «Мадлен, которая бесстрашно ведет нас туда, куда другие побоялись бы ступить. С огромной гордостью и нежностью от твоей подружки по комнате для девочек».

– Милошевич дал ответ совету НАТО, – доложил он наконец, оторвавшись от портрета, который никогда ему не нравился.

– Неужели? – улыбнулась она. – И что же он там пишет?

– Если вкратце, то он пишет, что нам должно быть стыдно за то, что мы вмешиваемся во внутренние дела суверенного государства.

– Ха! В этом мире есть только одно государство, которое имеет право делать все, что считает нужным, и это США.

– Да, даже если он согласился бы, мы все равно разбомбили бы его к чертовой матери, – пожал Тэлботт узкими плечиками.

– И то верно. – Они улыбнулись друг другу. – Осталось дождаться, пока Холбрук покинет Белград, и тогда начнется удивительное и зрелищное представление. Ты когда-нибудь видел ковровые бомбардировки в прямом эфире? – Помощник мотнул головой. – Весь мир прилипнет к экранам телевизоров, все будут наблюдать за нашим триумфом. А репортеры будут кричать изо всех сил, что вот она, демократия, творит справедливость и освобождает страну от тирана… – сказала Мадлен мечтательно.

Вашингтон, 23 марта 1999 года

Госсекретарь Олбрайт вернулась домой глубокой ночью. Несмотря на усталость, желания спать не было. Такого перевозбуждения она давно не испытывала, чувствовала себя ребенком в рождественскую ночь. Войдя в гостиную, Мадлен тут же включила телевизор, ее интересовали только новости с другой стороны света и их правильное освещение в СМИ. Переодевшись в домашнюю одежду, взобравшись с ногами на диван и укрывшись пледом, она жадно вслушивалась в каждый репортаж.

После полуночи зазвонил телефон.

– Доброй ночи, Мадлен, – тихим и немного взволнованным голосом сказал Билл Клинтон.

– И тебе, Билл, доброй.

– Скажи мне, ты уверена, что мы делаем все правильно?

– Уверена, – твердо ответила Олбрайт.

– Это все не скоро закончится, и наверняка будут последствия…

– Что бы там ни притаилось впереди, Билл, мы с этим справимся. Кроме того, это еще и отличная возможность устранить Россию с Балкан, ослабить и без того почти дохлого медведя.

– И то верно.

– Мы просто избавляем мир от еще одного тирана и показываем ему, кто здесь главный.

– Да… думаю, мы все правильно делаем, – помолчав немного, согласился президент Клинтон. – Я уже связался с Хавьером, тот отдаст приказ Кларку начать операцию сразу, как только самолет Холбрука будет в безопасности.

– Отлично, – кивнула Мадлен, выключая телевизор: все самое интересное покажут завтра. – Спокойной ночи, Билл. – Она повесила трубку. В тишине и темноте она еще долго сидела неподвижно, будто боясь спугнуть удачу, которую она поймала за хвост. И только холодный свет уличных фонарей струился через окна ее дома, пытаясь лучами дотянуться до ее холодного и безжалостного сердца…

Приштина, 23 марта 1999 года

Милош не собирался задерживаться в больнице, хотя на этом и настаивали врачи. После того как Радко рассказал ему об увиденном в Рачаке, сидеть сложа руки было нельзя. Друг встретил его на машине на выходе из больницы.

– Плохи дела, да? – спросил Радко у друга.

– Опять война, – сказал Милош, сев в машину. – И уже ничего не изменить.

– Что будем делать?

– Я вернусь в Обилич, нужно увести семью оттуда.

– Куда?

– Подальше отсюда, туда, где нечего бомбить.

– А потом что делать? – не унимался Радко.

– Потом, брат, придется снова умирать за Косово, которое будут выдирать из наших тел. – Лазарь молча сосредоточенно смотрел вперед. Одному Богу было известно, что за мысли носились сейчас в его голове. – Поехали домой.

Ночью следующего дня Югославия погрузилась во тьму, и в огне уже не было видно синего неба, которое всегда дарило надежду на спасение.

А для сербов давно не тайна, что война эта началась именно с приездом Уильяма Уокера в Косово. И каждый, кто помнит, хотел бы плюнуть на его могилу…

Мария Лазарь не спеша подошла к расположившемуся на кожаной кушетке Кристоферу Мерфи и села в кресло у изголовья. В руках она сжимала часы на цепочке, выполненные под старину. Отчего-то доктору Зеву нравилось использовать именно такие атрибуты в своей работе. Он полагал, что они придают ему больше таинственности.

– Знаете, Мария, никогда раньше не находился под гипнозом, – улыбнулся Мерфи, явно нервничая перед чем-то неизвестным. – Это ведь не больно?

– Конечно, нет, – успокоила его Мария. – Вы же это делаете для себя, для облегчения ваших же мучений.

– Расскажите мне про процедуру, Мария. Как она будет проходить?

Лазарь не спеша начала рассказывать. Крис заметил, что голос помощницы Зева немного изменился, стал тише и поменял тональность. Чем больше он вслушивался, тем больше ему казалось, что ее голос заполняет его голову.

Она замолчала, будто собираясь с духом, сжала часы в кулак и поднялась с кресла.

– Начнем, пожалуй. – Лазарь небрежно бросила часы на кресло и села на кушетку. Мерфи удивленно посмотрел на нее. – Не бойтесь, мистер Кристофер Мерфи, вы все равно ничего не вспомните. – Она сидела боком, он мог видеть только ее профиль.

– Я вас не понимаю, – мотнул он головой, напрягаясь всем телом, будто почуяв что-то неладное.

– Боишься? – Она хмыкнула и передернула плечами, затем повернулась к нему лицом, поднося руки к его голове. Мерфи впился глазами в ее глаза, смотрел в них как завороженный.

– Но как такое возможно? – только и успел он спросить, прежде чем Мария взяла его голову руками и заставила его смотреть ей в глаза.

– …Тебя больше нет, Кристофер Мерфи, есть только мой голос… – сделав небольшую паузу, прошептала Мария, пристально, не моргая глядя ему в глаза.

Гэбриэл Зев вышел из полицейского участка со своим племянником. Зев был в крайне плохом настроении, разговаривать с парнем не было никакого желания. Вместе они дошли до машины.

– Домой я тебя, Питер, не повезу. Добирайся сам. Отцу я, конечно, ничего не скажу, у него и так сердце слабое, но ты бы уже взялся за ум и перестал бы свои комплексы всей семье демонстрировать.

– Может, дядя, это не комплексы, а я, который просто вас всех не устраивает? – буркнул двадцатилетний племянничек.

– О! Я тоже был бунтарем в твоем возрасте, но это не стоило моим родным ни копейки. Знаешь, что я тебе скажу, Питер, хочешь нарушать закон – пожалуйста, только никогда не забывай о последствиях. Более того, знание закона позволит тебе обходить его. Понял? – подмигнул парню доктор Зев. – А для этого нужно сначала хорошо учиться в своем дорогущем университете.

– Ладно… подумаю, – махнул рукой Питер.

– Подумай, подумай, если есть чем. – Гэбриэл посмотрел на часы: прошло уже сорок минут с момента, как он покинул офис. – Так, все. Мне пора ехать! – Он махнул рукой и сел в машину.

Еще через пятнадцать минут он был в офисе. Когда он вошел в свой кабинет, Мария была на кухне и заваривала чай.

– А вот и я! – снимая пальто, сказал Зев, посмотрев на кушетку. Мерфи сидел на ней и попивал кофе.

– Удивительная пунктуальность, доктор! – улыбнулся ему Кристофер. – А мы вот только закончили.

– Как все прошло? – Зев сел в кресло рядом с гостем. – Как колено?

– Вы не поверите, но пока ощущения, что как новое. Спасибо Марии.

Лазарь вернулась в комнату и подала чашку чая Гэбриэлу.