– Спасибо, что сообщили, – перебила его девушка репортёр. – От вас больше ничего не требуется. Отойдите, пожалуйста, от объекта. Паша, здесь подсветка нужна!

Телевизионщики быстро расставили и подключили аппаратуру. Вокруг скапливались любопытствующие.

– Боря, чегой-то такое? – шептал Лёха. – Что за суета?

– Радуйся! Телевидение тебя приехало снимать! Я вызвал!

– Мы же сумку стащили! И документов у меня никаких! Посадить меня хочешь? Ну и свинья же ты!

– Но-но! Следи за словами, урод! А про сумку не упоминай. Просто торопился куда-то и побежал.

– Опять вы здесь! – повысила голос репортёр. – Немедленно покиньте съёмочную площадку!

Борис отошёл к толпе зевак. Девушка, закрепив на воротнике Лёхи петличку с микрофоном, присела на корточки перед его головой и подала знак оператору, чтобы включал камеру.

– Как вас зовут?

– Моё имя слишком известно, воздержусь его называть.

– Как вы попали головой в ограду? Это сделали хулиганы? Скинхеды? Поднимите же ему голову кто-нибудь!

– Давайте я! – вызвался Борис.

– Ну, давайте!

Борис элегантно привычным жестом приподнял голову Лёхи за подбородок, рисуясь перед камерой.

– Только одно лицо крупняком, – дала она указание оператору и кивнула на Бориса. – Этого не снимать. Над вами издевались?

– Нет-нет. Всё хорошо, – улыбалась голова Лёхи. – «Сотри случайные черты, и ты увидишь, мир прекрасен», как писал Александр Блок.

– Вы живёте на улице?

– Что вы! У меня пентхауз в Сити. Вообще, я ваш коллега и провожу эксперимент.

– Какой же?

– Я затесался в группу бомжей, чтобы изучить их жизнь и написать об этом. Конечно же, до пьесы Горького «На дне» мне далеко. Но хотя бы очерк, как когда-то Гиляровский про Хитровку.

– И для этого пару месяцев не мылись?

– Что вы! Это я изобрёл специальный одорант – растворённый в тройном одеколоне этилмеркаптан. Он удивительно имитирует запах немытого тела. Вот им и душусь, чтобы не заподозрили чужака.

– Невероятно! Но как вы оказались в такой экстравагантной ситуации?

– Специально! Чтобы привлечь общественность к проблеме нищеты! Когда толстосумы прохлаждаются на своих роскошных яхтах, люди, которых аферисты лишили жилья, вынуждены рыться в мусорных контейнерах в происках пропитания! «Suum cueque» – долдонят олигархи латинскую поговорку. Нет, не каждому своё, а от каждого по способности, каждому по труду!

– Вы коммунист?!

– Я трансрациональный антиномистический монодуалист!

– Как-как?.. Потрясающе! Но как же всё-таки ваша фамилия?

– Теперь уже нет необходимости её скрывать. Моя фамилия Познер!

– Вы не родственник…

– Да, я родной сын известного журналиста Познера. Пошалил папаша в молодости…

– А как… как вы оцениваете международную обстановку?

– Отдельный разговор. Пока лишь скажу: nil desperandum – не надо отчаиваться!

Борис, поддерживая подбородок лгуна, нервничал. Глаза его расширялись, округлялись и, наконец, стали вытаращенными. Лицо бледнело от зависти, краснело от гнева и зеленело от вопиющей несправедливости.

– Он всё врёт! – дрожащими губами произнёс он.

Но его не услышали, так как подкатила служба спасения, представители которой протиснулись к эпицентру катастрофы и перехватили общее внимание.

– Я не покину ограду, пока власти не начнут устранять проблемы бомжей! – гневно закричал оратор. – Никто не смеет лишать меня трибуны!

– Но вы уже привлекли СМИ своим гениальным ходом, – уговаривала его репортёр. – Вам надо освободиться!

– Думаете? Ладо уж, пусть освобождают, – охотно сдался наглец.

– Продолжайте снимать! – бросила репортёр и стала оживлённо разговаривать по телефону.

Спасатели с электроножовкой приблизились к объекту и приготовились пилить прут. Но тут из толпы выбежала энергичная женщина.

– Не позволю портить имущество! – закричала она. – Я техник-смотритель этого участка! Буквально вчера мы починили ограду, а вы снова ломать?!

Тогда спасатели применили домкрат, вставив его между прутьями над головой жертвы, промежуток расширился, и Лёха, наконец-то, оказался на свободе.

– Как заново родился? – улыбался один из спасателей, подмигнув бомжу.

– Нет, при рождении вылезают головой вперёд, – заметил Лёха. – А я назад, в утробу своей прежней жизни. На дно.

К нему подошла репортёр.

– Господин… Познер, вы приглашены на телешоу в качестве героя. Генеральный вами заинтересовался. – Она протянула визитку. – Возможно, он предложит вам сотрудничество. Вы можете доехать до телецентра вместе с нами.

– Но мне нужно привести себя в порядок…

Вдруг Бориса прорвало.

– Не-ет! Это абсурд! – истерично завыл он. – Я, я должен быть на его месте!

Борис быстро поплевал на ладони, растёр слюну на своих щеках и ушах и, взяв короткий разбег, с силой воткнулся в ограду головой. Тело его оставалось в садике, а голова выходила на улицу, то есть диаметрально противоположно положению предыдущего узника.

– Берите у меня интервью! – кричал он. – Я расскажу такие вещи, что вам и не снились! Про Нерона расскажу! Про трансцендентальную апперцепцию и категорический императив! Про всё, что хотите, поведаю!

– Вызывайте психушку, – крикнула репортёр и направилась к машине.

Зеваки весело улюлюкали и не собирались расходиться. Самозваный Познер смешался с толпой и исчез. Служба спасения давно уехала. А техник-смотритель задумчиво глядела на Бориса.

– Серёга, – сказала она слесарю, – тащи ножовку и отпили один прут. А то повадятся сюда вот такие да будут свою башку бестолковую в это место совать. Муниципальные проверки нагрянут – грехов не оберёшься.

Она так сказала для отвода глаз. На самом деле у неё были свои виды на молодого мужчину, которого она собирается спасти.

Таким образом, эта дырка в ограде существует и поныне. Если уж человек проложил где-то тропу, то она не зарастёт никогда.

НЕВЕМОРОЧКА

Он пытался уснуть, но мысли стучали, раздувая вены на висках и наливая веки. Последнее создавало ощущение тяжести наваливающегося сна, но это была лишь иллюзия. Бессонница мучила его много месяцев, но не была такой беспробудной, как в эту ночь. Для сна необходимы силы, а он их растратил, его выжали до последнего миллилитра жизненной эссенции и выплюнули как отдавшую вкус жевательную резинку. Силы нужны всегда, даже для того, чтобы схватить сон за горло: «А ну, давай, засыпай меня!» Какое там, он даже не мог обижаться и гневаться из-за полного опустошения. Никаких желаний. Смерть? Однако – мысли. Cogito ergo sum. Но что это за существование, когда нет ни воли, ни чувства. Одни только мысли: графики, цифры, обрывки фраз коллег, секретарши, шефа. Нет, это не мысли. Это, скорее, образы, осколки образов, что ли. Что же дальше? А вот это уже мысль. Итак, что же дальше?

Дети выросли и разбежались кто куда, изредка навещают. С женой холод. Работы нет. И никуда не возьмут – уже за пятьдесят. Смешно даже соваться куда-то. Попробовать в грузчики, дворники? Силы уже не те. Ей богу, хоть в могилу. Телефон…

Высветился тёщин номер. Жена звонит, наверное… Совсем не хочу говорить. Ни с кем. Ничего не хочу. Повеситься? Утопиться? Но для этого опять же сила и воля нужны. Вот бы так умереть: закрыл глаза, раз – и всё! Отравиться проще. Но чем? Тьфу, опять какие-то проблемы! Суета сует даже со смертью! Нет, ничего не хочу больше!

Однако он встал. Пять часов ночи, выходной день. Окно за шторами посветлело. Вышел на улицу в домашних тапочках, сел на лавочку. Вокруг никого. Тишина. Словно нейтронная бомба уничтожила всё живое. Впрочем, птички поют. Погибли только люди, задушенные своими постельными принадлежностями.

Он долго сидел и морщился. Его что-то раздражало извне. Что же это? Наконец, он понял. На дереве в трёх метрах от него сидит ворона с поставленной глоткой и нет-нет да каркнет в его сторону.

Он тяжело поднял на неё глаза. Ах ты зараза… Ворона, расщеперясь на ветке, нагло смотрела на него и, будто бы намеренно издеваясь, ещё противнее раскатила своё «кар-р-р». Нет бы это был благородный ворон, как у Эдгара По! Как бы сейчас хорошо услышать это знаменитое и трагическое never moor! Как бы взметнулась душа от этого «никогда больше» и слилась бы с мировой скорбью! Так нет же! Судьба подсовывает пошлейшую серую ворону, которая, как базарная баба, обвешивает и обсчитывает тебя, может быть, в последние минуты жизни!