Прячущийся от солёных брызг за щитком орудия часовой только усмехался, наблюдая страдания "сухопутной крысы". Не переносишь море - сиди на берегу! Главной проблемой часового, в данный момент, была невозможность прикурить сигарету, так как спички всё время гасли, а свою зажигалку он проиграл в карты незадолго перед заступлением на пост. Вот и сейчас очередной порыв ветра задул с таким трудом зажженную спичку. Часовой чертыхнулся и убрал сигареты со спичками за пазуху, опасаясь, что они размокнут и придётся покупать новые. Оставалось надеяться, что время его нахождения на посту пролетит достаточно быстро, и тогда он покурит в тёплом полумраке кубрика, служащем раньше, на бывшем пароходе, каютой третьего класса. Впрочем, бывший матрос польского флота ничего более комфортабельного за свою жизнь и не видел. Здесь, хотя бы, рундук у каждого свой, в отличие от последней посудины, на которой он ходил перед войной. Тогда ему было совсем пакостно, и пришлось наниматься на каботажный пароход, перевозящий уголь вдоль южного побережья Балтики. Его счастье, или несчастье, что этот уголь срочно понадобился другому кораблю, увозящему из Речи Посполитой тех, кто не спешил переселиться в новообразованный Рейх.

   В основном, были это богатые иностранцы, которых случайным ветром занесло на пляжи самого популярного курорта балтийского побережья - Зопота. Было, также, несколько крупных чиновников, два банкира из Варшавы и много другой околовсяческой "шушеры", которая любит поучить свой народ "правильной жизни", с глубоким чувством собственного превосходства потыкать оный народ мордой в дерьмо, оставленное "лучшими" представителями подопечного народа, не имеющими, как обычно, с данным народом никаких общих черт, кроме совместного проживания на одной территории. Но кто обращает внимание на такие мелочи, как чужеродное происхождение элиты, при "беспристрастном" анализе действий "этих славянских мерзавцев", которых по какому-то недоразумению "обозвали" народом.

   Так уж вышло, что, пока топливо торопливо перекидывали в трюмах пассажирского лайнера, старые "хозяева жизни" успели отдать команду на немедленное бегство. Выбравшись на верхнюю палубу, команда бывшего углевоза обнаружила вокруг бортов только бескрайную гладь моря, да твёрдую уверенность, что увидят родной дом они очень нескоро.

   Так и оказалось!

   По прибытии на берега туманного Альбиона всех граждан бывшей Польши немедленно зачислили в активные деятели сопротивления германской оккупации и мобилизовали в уже несуществующую польскую армию. Бывших моряков отправили на пополнение немногочисленного польского флота, состоявшего из нескольких миноносцев и двух подводных лодок, по счастливой случайности оказавшихся в море во время начала войны. Недолго думая англичане отправили в военный флот польской республики и пассажирский пароход, на котором удалось выбраться из безумной Европы немногочисленным остаткам польской элиты. Впрочем, выкормыши Варшавы довольно быстро сумели откреститься от сомнительной чести "сложить голову в борьбе с общим врагом", оставив эту "почётную обязанность" ненавидимому простонародному быдлу.

   С тех самых пор команда бывшего углевоза носила нарукавные нашивки и пыталась запомнить воинские команды несуществующего флота Ржечи Посполитой.

   Часовой каким-то шестым чувством предвосхитил появление разводящего со сменой, вскочил со снарядного ящика, оставленного на этом месте его сослуживцами, вытянулся вверх осознавая, что только строгое соблюдение дурацких воинских уставов позволит ему отдохнуть в оставшиеся четыре часа.

   Зденек отвернулся от моряков, пришедших сменить своего товарища. Избавить его от проклятой "морской болезни" они не смогут. Так чего отвлекаться от созерцания многочисленных сучков деревянной стенки, мерцающей перед его глазами уже более восьми часов. С тех пор, как начался этот проклятый шторм. Всё же, Зденеку удалось выработать в себе устойчивость, хотя бы к самым простым штормам, но начавшееся вчера волнение океанской воды предвосхищало всё, что он мог себе представить, на основе своего недолгого опыта знакомства с коварной морской пучиной. Пришлось, вначале, терпеливо сдерживать рвотные порывы в кубрике. А потом, когда ситуация стала совершенно неконтролируемой, выбраться наружу, знакомясь с плотницким узором потайной стенки. И издевательскими взглядами моряков, несущими службу около этого орудия.

   Зденек остановил очередной рвотный порыв. Окинул мутным взглядом окрестности своей "боевой" позиции.

   Что-то поменялось! Зденек оглянулся и обнаружил вместо привычного часового, который мозолил ему глаза всё это время, полноценный расчёт, готовящий орудие к бою.

   Зденек бросился к щели между досок, снабжавшей его самой свежей информацией всё это время. Но за мутной стенкой, обрывающейся в нескольких сотнях метров от борта парохода, обозначались только пятна тумана непонятного цвета, да порывы дождя, спешащего отвоевать у своего "мутного" родственника жизненное пространство. Спешил доказать своё превосходство над окружающим пространством своенравный ветер, меняющий направление по какому-то совершенно непонятному для всех окружающих, абсолютно идиотскому плану. То он дул строго на юг, то менял своё направление на восточное, то появлялся посредине между предыдущими ориентациями, то, вдруг, пытаясь вернуть обратно все капли воды, устремлялся в прежнем направлении.

   Замелькал сигнальный фонарь на центральной надстройке, название которой Зденек так и не запомнил, что-то передавая идущим рядом второму транспорту и эсминцу сопровождения. Кажется, корабли приближались к проливам.

   Зденек переждал очередной порыв ветра, сглотнул несуществующую еду, просящуюся наружу при каждой волне, набежавшей на их пароход. Подался вперёд, прижимаясь к стенке перегородки. Так было немного легче...

   Шторм был изрядный! Даже на рабочей глубине шнорхеля лодку сильно мотало, передавая продольные и поперечные вибрации корпусу, который старательно скрипел и изгибался в такт каждой налетевшей волне. Впрочем, большой необходимости подниматься наверх не было. Видимость ограничивалась несколькими сотнями метров, за которыми стояла мутная непроницаемая пелена. Ганс сложил ручки перископа, отдал команду его опустить.

   - Рудольф, ныряем на пятьдесят метров. - Повернулся он к своему заместителю. - Напряги акустиков, на них вся надежда!

   Лодка пошла вниз, прячась на спасительной глубине от развлекающегося наверху шторма. Ганс покинул боевую рубку, пришло время отдыха, на дежурство заступил Рудольф.

   Лодка уже двое суток торчит в этом квадрате, поджидая добычу. Можно было отправить на морское дно уже, по крайней мере, двоих. Но начальство велело торпедировать именно эту цель. А её всё нет!

   По дороге к своей крохотной каюте Ганс столкнулся с Крамером. Тот отдал честь номинальному командиру лодки, пожелал "доброго утра". Был русский, как всегда, гладко выбрит, в отличие от Ганса, щетина которого в ближайшую пару дней грозила превратиться в самую настоящую бороду. И даже одет в полную форму обер-лейтенанта Кригсмарине, что вообще отличало его от остальных офицеров подлодки, носящих мешковатые свитера, на плечах которых были кое-как пришиты погоны.

   - Доброе утро, Петр Карлович. - Ганс постарался повторить, по русскому обычаю, имя отчество своего заместителя. - Где вы берёте воду для бритья?

   - Экономлю на утреннем кофе! - Ответил Крамер, изображая лёгкий полупоклон.

   Ганс только покачал головой. Он лучше сэкономит на бритье, чем на кофе, но у русских свои привычки. И, хотя, обер-лейтенант Крамер владеет хохдойчем намного лучше своего командира капитан-лейтенанта Вольфа, он для половины экипажа является русским. Хотя в Кронштадте его называли немцем и, даже, пытались отправить на Дальний Восток воевать с японцами. И только захват Балтийским флотом немецких подлодок в Мемеле позволил ему не только остаться на прежнем месте службы, но и реализовать одну задумку, выпестованную в долгих учебных походах, перед самым началом войны.