Уличный громкоговоритель прохрипел и выплюнул первые звуки.

   - Наконец-таки! Ещё полчаса назад их отправили. - Проворчал лейтенант Сидоров, подбросивший идею задействовать сеть радиовещания. - Надо было ещё днём предупреждение через него высказывать!

   - Всем? - Вмешался Колька. - В том числе и бандитам?

   - Ты думаешь, Самохин, их не предупредили? - Усмехнулся милицейский "опер". - Когда мы утром сюда, с боем, шли, больше пяти десятков положили только одним взводом. А сейчас батальон прочесывал! - Лейтенант кивнул в сторону уголовников. - А их даже меньше! Ушли суки! Значит кто-то предупредил!

   Колька замолчал, возразить было нечего. Рупор прокашлялся, умолк ещё раз секунд на тридцать, а затем разразился песней. Примерно это Виктор и требовал, когда отправлял лейтенанта с частью бойцов найди узел радиовещания и расшевелить их там, пусть даже под дулами винтовок.

   Вот, только песня была необычной, а ещё странно знакомой. Виктор напряг память и вспомнил. Именно эту песню наяривал на своём аккордеоне боец Петров почти две недели назад, когда Виктор выпроваживал батальонного комиссара Банева из Польши. Пришлось задержаться на аэродроме, пока техники проверяли двигатели транспортника. Вот, боец Петров и решил скрасить ожидание своим концертом. Нужно сказать, что играл он великолепно. Да и пел не намного хуже. Только стеснялся петь, считая, что у него "не очень хорошо выходит". А вот есть у него друг, который так поёт!

   Именно тогда Виктор и услышал "Когда мы были на войне!" На вопрос окружающих об авторе, боец замялся, но сказал, что песня старая, казачья, а он только музыку подправил. А песню он в госпитале услышал, старлей артиллерист напел.

   Боец исполнил тогда с десяток незнакомых песен, большую часть которых, по его утверждению, ему напели в госпитале.

   Но сейчас из репродуктора звучал именно этот голос, да и исполнение было тем же. Выходит, Банев вывозил в тыл не только великолепного гармониста, но и хорошего композитора, раз он сумел написать все эти песни.

   Следующей песней была ещё не забытая в народе, несмотря на все старания нынешних деятелей культуры, "Любо братцы, любо". Затем её сменил странный мотив, начинавшийся словами "Отчего так в России берёзы шумят".

   Затихли все. Даже уголовники перестали шептаться. Прибежал довольный лейтенант, радостным голосом доложил о выполнении задания. Прислушался к песне.

   - Ну вот, я говорил, что песни хорошие. А эти на радиоузле не хотели включать. Всё на какого-то товарища Райзмана ссылались, который категорически запретил передавать подобные песни.

   - Это когда же они успели пластинку выпустить? - Высказал Виктор свои сомнения, прикинув прошедшее время.

   - А у них, товарищ капитан госбезопасности, не патефон с пластинками, а какой-то другой аппарат. На нём круглая катушка, а на ней плёнка намотанная, как в киноаппарате, но не прозрачная. - Отреагировал на его сомнения лейтенант.

   Виктор удивился. Что такое магнитофон, он прекрасно знал. Но обнаружить столь редкое устройство на заштатном радиоузле?

   - Лейтенант, а другие катушки с этим устройством были?

   - Наверное, товарищ капитан госбезопасности... - Протянул лейтенант.

   - Немедленно назад, на этот радиоузел. - Скомандовал Виктор. - Перерыть всё, к чёртовой матери, найти все подобные катушки и изъять. Надеюсь бойцов для контроля оставил?

   - Есть, найти и изъять! - Лейтенант вытянулся. - Так точно, товарищ капитан госбезопасности, оставил бойцов, чтобы эти, на радиоузле, передачу не прекратили. - Лейтенант решился задать вопрос. - Товарищ капитан госбезопасности, а эту музыку оставить?

   - Оставляй! - Виктор отмахнулся рукой. Ничего страшного от знакомства с парой новых песен он не ожидал. Станет композитор Петров известнее на пару недель раньше, чем ожидалось. Вот и всё. Да народ ухватится за новые песни, что тоже неплохо.

   Лейтенант умчался обратно. Петров допел про берёзы. Репродуктор на несколько секунд смолк, чтобы затем выдать новую песню, но уже без музыки.

   "Выйду ночью в поле с конём.

   Ночкой тёмной тихо пойдём.

   Мы пойдём с конём по полю вдвоём,

   Мы пойдём с конём по полю вдвоём."

   Голос нарастал, пристроился к нему ещё один, затем ещё... Вскоре весь хор перешёл к третьему куплету, старательно выводя: "Я влюблён в тебя Россия, влюблён!"

   Звенящая тишина на улице встретила окончание песни.

   - Слава тебе господи, дожили! - Раздался голос со стороны рабочих. - Про Россию вспомнили! Глядишь, ещё и русским разрешат называться?

   Виктор повернулся. Крестился пожилой токарь с Колькина завода, присоединившийся к ним ещё в начале проверки.

   - Да, оно всегда так, Митрич. - Отозвался на его возглас приятель Кольки Лёшка Замятин, так хорошо изображавший шпану. - Как работать или воевать надо, так всегда про русского Ваньку вспоминают! - Лёшка повернулся к Браверманну. - А как заседать, так всё больше Абрамы требуются! Правда, Моисей?

   Браверманн поморщился в ответ на это высказывание, глянул по сторонам и добавил:

   - Ты, Замятин, потише с языком то! А то донесёт кто-нибудь, проблем потом не оберёшься!

   - А кто донесёт? Ты что ли?

   - Я не донесу! - Отозвался Браверманн. - И ты это прекрасно знаешь. Но всяких людей вокруг хватает, так что ты поосторожнее с такими утверждениями.

   - Ты, Моисей, неплохой мужик. - Продолжил развивать мысль Лёшка. - Оттого мы с тобой и сидим в одной компании.

   Виктор присмотрелся. Компания Колькиных сослуживцев была немного навеселе. За спиной Замятина пряталась пустая бутылка, а в руке парторга скрывался стакан, который он, в конце концов, опрокинул в себя, занюхав рукавом.

   Виктор покачал головой. На национальности делимся, а привычки у всех одинаковые.

   - Но скажи мне, Моисей, ты в каком году в партию вступил? - Замятин направил указательный палец в сторону парторга, немного помолчал и сам себе ответил. - В тридцать пятом! А Мирошкин партейным стал ещё в двадцать восьмом!

   Браверманн согласно кивнул головой на это утверждение.

   - А кто у нас освобождённый секретарь? - Лёшка покачал пальцем перед лицом парторга. - Ты, товарищ Моисей Соломонович. А Мирошкин как стоял у станка, так и стоит.

   Виктор отвлёкся от разговора, который к тому же стал тише, а затем перешёл на какую-то другую тему.

   На улице закончили проверку последних двух человек. Одного из них благополучно выпроводили через оцепление. А вот второго, разукрашенного татуировками по всему телу, отправили в компанию уголовников.

   Нужно было заканчивать работу в этом месте и перебрасывать бойцов на другой участок. Надо было, хотя бы, напоить чаем добровольных помощников из гражданских лиц. Покормить мальчишку, хотя бы, сухим пайком.

   И решить вопрос с уголовниками. Первая злость уже прошла и отправить недрогнувшей рукой их всех к расстрельной стенке, как делал утром, он уже не сможет. А значит нужно искать ближайшую тюрьму, в которую можно будет переместить эту банду для ожидания дальнейшего суда. А ждёт их как минимум "четвертак"! И то, если сумеют доказать, что бесчинствовали на улицах города по глупости и незнанию. А иначе "вышка", от которой не отвертелись их утренние подельники.

   Капитан Зайцев повернулся к своим подчинённым и стал отдавать приказания.

   Контрразведчик, поначалу, собирался выпроводить их из кабинета, но прочитав предъявленное Андреем удостоверение личного представителя Ставки, только нервно махнул рукой. Черт с вами, оставайтесь - так и читалось в этом жесте.

   Сашка, тем временем, приспособил в самом тёмном уголке два стула, на которые они с Андреем и примостились. Присутствовать здесь им было не обязательно, но как говорится "любопытство кошку сгубило". Андрею просто страшно любопытно было посмотреть на человека, который два месяца держал в напряжении руководство института.