- Ну вот, сбили мы, а победу зенитчикам припишут. - Возмутился Полонски, отошедший от первоначального испуга и сейчас исполняющий обязанности второго номера.

   - Могли бы и медали получить. - Мечтательно протянул подносчик боеприпасов. - А теперь попробуй, докажи, что это наша работа.

   Да, медаль бы неплохо. Когда отец Билла вернулся с медалью из Европы, где ему пришлось повоевать двадцать четыре года назад, то смог получить в банке кредит с маленькими процентами. И ферму отстроил, и земли прикупил, и даже на трактор хватило. Пусть потом, после смерти отца с матерью, всё это дяде Фрэнку досталось. Вместе с долгами, которые дядя и выплатил. А Билл остался в дядиной семье на правах нелюбимого родственника. Мог бы быть хозяином, а оказался при отцовской ферме в работниках. И работа ему нравилась, но всё ж не по себе. Он и в армию с радостью ушёл, в твердой убеждённости, что обратно в Джексонвилл не заявится.

   - Медали бы неплохо. - Согласился Билл.

   - Зачем тебе медаль, деревенщина? - Отреагировал на его слова Полонски, с которым у Билла была стойкая неприязнь, доходящая порой до ругани.

   А пару раз пришлось помахать кулаками. Правда, в первый раз "Красавчику" пришлось убедиться, что в одиночку ему с "деревенщиной" не справиться. А на второй раз он узнал, что и двоих для этого недостаточно.

   Биллу с самого детства приходилось участвовать в драках. Вначале, с покойным кузеном, который был старше Билла на три года и немного крупнее. Потом вражда прекратилась, превратившись, если не в дружбу, то в товарищество и взаимовыручку. Затем пришлось самоутверждаться в Джексонвилле, где местные парни пытались вразумить "тупых фермеров". Ну, а потом дошло и до жестоких боёв с индейцами из резервации. Здесь уж всё было по-настоящему - от поломанных костей и выбитых зубов, до поножовщины, когда никто из противников не хотел признавать себя побеждённым. Косой шрам на груди остался у Билла после столкновения с метисом Джеком, носящим второе имя "Сидящий бык" в честь одного из индейских вождей прошлого, который по утверждению метиса был его предком.

   Так что никаких шансов у "Красавчика" не было. И ушёл он с места драки своими ногами только потому, что Билл не желал угодить на гауптвахту. Пришлось Полонски научиться язык придерживать. И только в присутствии лейтенанта он мог позволить съязвить что-либо по поводу "тупого фермера".

   - Зачем тебе медаль, деревенщина? - Наседал "Красавчик". - Любимой корове на шею повесишь?

   - Полонски! - Вмешался вдруг лейтенант.

   - Да, сэр! - Отреагировал тот, как привык это делать за более чем год службы во взводе. Даже от пулемёта отвернулся.

   Остальные солдаты расчёта недобро покосились на него. Отличиться перед начальством "Красавчик" всегда умел, но время и место выбрал неподходящее.

   - Заткнись, дурак! - Одёрнул его лейтенант. - И запомни, что эта деревенщина тебе, возможно, сейчас жизнь спасла. А в следующий раз он этого делать не станет! - Лейтенант прервался на несколько секунд, а потом добавил. - И правильно сделает!

   Солдаты удивлённо смотрели на своего командира, впервые высказавшего замечание в столь резкой форме. А лейтенант поморщился от боли, поправил раненую руку и завершил разговор фразой, предназначенной для всех солдат своего подразделения.

   - Началась война. Учитесь терпеть друг друга, если хотите остаться живыми.

   Бомбардировщик коснулся колёсами палубы, пробежал по ней несколько десятков метров и зацепил трос аэрофишинёра. Качнуло вперёд от резкого торможения, самолёт клюнул носом и остановился. Капитан первого ранга Футида облегчённо вздохнул. Горючего оставалось не более чем на пару кругов, если бы ему не дали разрешение на посадку, то оставалось только одно - набрать высоту и подать команду покинуть самолёт. Или же садиться на другой корабль. Но что произошло на "Акаги"? Почему его так долго держали в воздухе? Отсоединив ремни и откинув фонарь, Футида покинул бомбардировщик.

   - Что у вас произошло? - Сердито приветствовал он оказавшегося на пути матроса.

   Тот только растерянно кивнул головой в сторону командного "острова" корабля. Футида с трудом удержался от того, чтобы рявкнуть на забывшего про субординацию моряка, глянул в указанном направлении и заспешил туда. Такое скопление офицеров могло обозначать только что-то очень серьёзное.

   Растерянная и хмурая толпа стояла вокруг лежащего на палубе человека в адмиральском мундире. Что-то в теле было неправильно. Футида поднял взгляд выше и понял - у адмирала не было головы! Потом заметил кровавую лужу под белоснежным мундиром. Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров, нашёл капитана второго ранга Гэнду.

   - Да что здесь произошло?

   - У одного из бомбардировщиков при посадке сломалась стойка шасси. Была повреждена осколками зенитных снарядов. - Гэнда придвинулся к нему и стал прояснять ситуацию. - Его ударило крылом об палубу. Крыло разлетелось на осколки. Один из осколков попал в адмирала Нагумо и оторвал ему голову.

   - А что он делал на палубе? - Футида почувствовал, как внутри разливается с трудом сдерживаемое бешенство.

   - Встречал героев! - Торжественно произнёс Гэнда, хотя в глубине его глаз читалось, что думает он по поводу такого поведения командующего флотом абсолютно другое.

   Футида стянул с головы лётный шлем и едва не швырнул его на палубу, но сдержался, понимая, что столь явное проявление чувств ему не к лицу. "Старый дурак" решил насладиться триумфом и потерял голову. Смерть, несомненно, достойная! Но что теперь будет с операцией? У Футиды были сомнения, что и вице-адмирал Нагумо решится на продолжение налётов, но после этого события у него появилось твёрдое убеждение - всё закончилось. После смерти командующего "Ударным отрядом" начальник штаба контр-адмирал Кусака непременно свернёт операцию.

   Футида развернулся и пошёл к своему самолёту. Нужно было забрать фотоаппарат и отдать команду о проявлении плёнки и печати фотографий.

   Густой чёрный дым полностью затянул небо над гаванью, клубился и тянулся вверх в районе расположения наиболее пострадавших кораблей и полыхающего нефтехранилища. Героические усилия пожарных расчётов и выделенных воинских частей позволили только локализовать пожар в разбомблённых танках, не позволяя ему приблизится к неповреждённым емкостям с мазутом для корабельных топок и дальних цистерн с самым опасным содержимым - миллионами галлонов авиационного бензина.

   Адмирал Киммель оторвался от зрелища горящей нефти. Самое трудное позади. Если японцы не совершат ещё один налёт, то почти половину горючего удастся спасти. По срокам время ещё одного налёта уже вышло, больше семи часов прошло. Японские адмиралы должны прекрасно понимать, что наносить третий удар нужно было сразу, а не ждать половину дня.

   Есть два вывода из отсутствия над Пёрл-Харбором японской авиации. Или дальнейшие налёты и не планировались, или отправлять в третий налёт нечего. Вторая волна японских бомбардировщиков ушла изрядно ощипанной. Его подчинённые сообщили о шестидесяти сбитых самолётах. Если отбросить неизбежную долю преувеличений и двойных подсчётов, получается около двадцати пяти-тридцати машин. Армейцы над своими объектами также должны были что-то сшибить. Плюс часть японских самолётов смогла уйти обратно повреждёнными и к повторному налёту непригодными.

   Адмирал вздохнул. Всё равно, даже при самом оптимистичном, для него, подсчёте сформировать ещё одну волну японские адмиралы смогли бы. А налёта нет! Адмирал нехотя выдвинул ещё одно объяснение. Японский командующий просто убеждён, что базе нанесён такой ущерб, что повторных налётов не требуется.

   Нужно признать, что он прав. Ущёрб просто несопоставим. Даже допуская, что все заявленные зенитчиками и лётчиками цифры соответствуют истине, японцы потеряли около четверти участвующих в налёте машин. А от его авиации практически ничего не осталось. У генерала Шорта положение не лучше. Его самолёты даже подняться в воздух не успели - на аэродромах были расстреляны. У флота дела обстоят не так плохо, но только по чистой случайности. Адмирал сам назначил на сегодняшнее утро, несмотря на выходной, проверку боеготовности истребительной авиации. И только поэтому часть истребителей сумела подняться в воздух. И даже проредить первую волну японской авиации. Вот только кораблям помочь не успели, ибо тревога была поднята, когда на палубах линкоров стали рваться бомбы, а торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и уже покидали небо над гаванью. Самое страшное началось позже, когда поднятые самолёты сожгли горючее и пошли на посадку, как раз к моменту подлёта второй волны японских истребителей. Удалось сесть почти всем истребителям, но уже на взлётных полосах большая часть их машин была превращена в груды покорёженного металла. Погибло и много пилотов, а тем, которые остались живы, не на чем было взлетать.