Засранец ловко перевел все внимание на Никиту. И теперь сидевшие вокруг стола белые вороны пристально и недружелюбно рассматривали черного собрата. Одного из тех, кто виновен в отсутствии нового крейсера.

Даже Марра выглядел так, словно они с Ларским никогда не выходили в океан и не подманивали раков на куски кровавого мяса. Вообще не были знакомы. К горлу подступила острая необходимость прокашляться.

– Да, действительно, – очень заинтересованно проговорил маршал. – Почему бы нам не послушать генерал-майора Ларского. Он, должно быть, лучше всех понимает, что происходит.

Повисла тишина, и Никита все-таки решительно прокашлялся.

Вся чертова дюжина членов Совбеза получила вечером его доклад, но глубина живого интереса в глазах говорила о том, что на файлы никто так и не взглянул. Сволочи.

– У прокуратуры на данный момент нет подозреваемых ни по второму убийству, ни по первому, – проговорил он весомо. – Мы получили свидетельство, что изоморф не мог сам убить инсектида. Согласно Межгалактическому кодексу Федерации прокуратура должна в ближайшее время освободить Ирта Флаа.

– Какое такое свидетельство? – сморщил нос Алекс.

Генерал-интендант наверняка знал больше всех. Не мог не знать. Ведь Тим числился в его ведомстве. В нем же два года назад получил право полетов и почему-то надеялся вновь улететь, будучи обдолбанным до самого мозжечка.

Чего хочет Алекс?

– Свидетельство капитана второго ранга Тимоти Граува, – Никита обвел всех глазами и деловито добавил. – Я сейчас выведу информацию.

На уже активированном экране он выбрал значок прокуратуры, отбросил к краям поля разные ведомственные отчеты и потянул вверх свой, укрупняя, разворачивая над пространством стола данные и вложенные изображения.

Дурак ты, Граув. Ты захотел это сделать так, именно так все это и узнают.

Звук он все же убрал и выделил фрагмент записи сразу после того, как капитан прошел за силовое заграждение камеры.

У себя в кабинете Никита просматривал этот кусок много раз, не веря в то, как внезапно и до неузнаваемости изменился в тот момент Граув. Как опустились плечи, шея жалко и тонко потянулась вбок и вперед, а губы искривились и мелко задрожали.

Но самое главное – глаза. Они стали огромными и еще более темными. Казалось, капитан Тимоти не видел ими ничего вокруг. Но откуда-то из их влажной слепой глубины проступила пронзительная отчаянная мольба и вина, горькая и совершенно безысходная. Откуда это в Грауве? Как он мог носить все это в себе на Дальних Пределах?

Именно в момент первого взгляда этих двоих друг на друга становилось страшно от мысли, что каждого человека можно вывернуть нутряной болью наружу, чтобы обжигало еще острее, навылет, и не оставалось ни единого тайного уголка, где можно забиться, отсидеться и спастись. Орфорт был адской выгребной ямой и, чтобы просто представить это место, требовалась увесистая бутылка чего-нибудь многоградусного.

Теперь эти двое стояли здесь, на черном полированного блеска столе, только прямо под их ногами плелись трава и корни.

Можно ли это назвать поцелуем?

Тело Граува, вдруг показавшееся тонким и хрупким, изгибалось и льнуло к требовательно склонившемуся к нему изоморфу. Подгибающееся колено упиралось в подставленную ногу. Бедра ложились на бедра. Под хозяйским обхватом человеческой с виду руки поднималась от тяжелого дыхания грудь Тима. На запрокинутое вверх, совершенно белое лицо падали неровные, длинные пряди Ирта, скрывая подставленный изоморфу рот.

«Поцелуя» не было видно, да и не нужно. Впечатление складывалось очень определенное от одного вида сбоку: на краю ничего не видящего глаза копилась влага и текла струйкой вниз, к обнажившейся ушной раковине.

Никита не мог это назвать поцелуем. И не только потому, что как-то не привык видеть целующихся мужчин. Дело было в другом.

Граув притащился к следователю затянутый в белый армейский мундир, как и у всех здесь за столом. Прорези лампасов и прошивка на обшлагах у него были красными, почти багровыми, как это принято в интендантских частях. На голограмме было видно, как парня трясет от боли, и как багровый цвет проступает бесформенными пятнами сквозь сияющую белизну одежды. Словно это была не кровь, а какая-то зараза от прикосновения к изоморфу, к его губам и рукам. К багровой, как пятна и лампасы, шелковистой рубахе. Но Граув все равно цеплялся за мучителя дрожащими пальцами. Его пожирали, а он цеплялся. Скользил белым обшлагом вверх по предплечью инопланетной твари.

Нет, это был не поцелуй.

Никита свернул изображение. И почувствовал взгляд. На него смотрел Алекс Треллин. Пристально и с невысказанным вопросом в глазах.

– Что за дрянь вы нам показали? – рыкнул Краузе и опять выдвинул вперед челюсть.

– Очень наглядная дрянь, – вкрадчиво протянул Марра. – Изоморф не убивал.

Маршал устало потер лоб, но кто-то из не знакомых Никите армейских, с раскосой китайской физиономией, растерянно спросил:

– Почему не убивал?

Никита вздохнул и пояснил:

– Изоморф завел симбиота, вступил в брачную связь. И задолго до этой сцены и убийства. Он не сможет никого разрывать в клочки, пока не размножится, ну… или не уничтожит своего партнера. Так они устроены.

– Похоже, он не оставляет надежды, ну… – Марра иронично улыбнулся, – размножиться.

Никита пожал плечами.

– Допросить орфортца мы не можем, задерживать тоже. В общем, вернулись в точку начала.

– Ох! Окружной путь – самый длинный и утомительный, – с наигранным сочувствием протянул Алекс. – Зато надежный.

Стервец.

– Вы же знаете об этом, генерал! – Никита поддался вперед, не в силах сдержать гнев. – Это ваш офицер. Как вообще под его командованием оказался корабль?

– Бывает, – тонко улыбнулся Алекс, и в черных глазах зажглись насмешливые искры. – Какая-то бюрократическая путаница. Знаете, Никита Сергеевич, сейчас так много бумаг и отчетов. А у нас, хозяйственников, – больше всех. Это, конечно, серьезная недоработка. Будем разбираться.

Разберутся, как же.

Ходили слухи, что каждые полгода в интендантской службе проходили учения с интригующим названием «Холодный след». Никита иногда сожалел, что ничего подобного не водилось в прокуратуре.

– Бумаг много, а толку нет. Если бы не дурацкое правило защиты информации о психологической травме, мы бы знали изначально, что Ирт Флаа не мог убить.

– Прокуратуре неймется забраться в каждый шкафчик с грязными подштанниками. Без личного присутствия Граува не определили бы, что к вам в лапки попал Флаа. Или у вас картотека на тварей с Орфорта?

Ларский с усилием выдохнул и настроился на решительный игнор наглого интенданта.

– Нужно, чтобы изоморф рассказал все, что произошло с инсектоидом. На него можно надавить? – спросил генерал Рёмер.

Немец был старше всех из присутствующих флотских. Дотянул уже до размена второй сотни лет и последние двадцать собирался на пенсию.

Никита откинулся на спинку стула и качнулся на задних ножках. Поверхность стола скользила под горячими ладонями.

– Можно. Обещать ему Граува за показания. Обещать не депортировать.

– В смысле? – нахмурился маршал. – Скормить изоморфу землянина?

– Не обязательно. Поставим условия и будем следить. Только дернется – депортируем. Или обманем. Граув, конечно, немного понервничает. Но ему не впервой.

Вокруг зашумели.

– Это опасная игра, генерал-майор.

– Мы же ничего толком не знаем об изоморфах! Кто предскажет его поведение?

– Он может быть угрозой для людей!

– Судейские вас сожрут за нарушение прав человека.

– Это не вариант. Совершенно незаконно.

Никита развел руками. Проклятый Совбез! И еще считают себя армейскими! Хорошо хоть Марра молчал, задумчиво разглядывая Никиту. Впрочем, и Треллин тоже молчал.

Никита успел бы и сам провернуть это дельце, если бы не этот дурацкий слет на Канаверале. А врать на прямой вопрос – слишком рискованно для будущих толстых погон.